Другое имя. Септология I-II - Юн Фоссе

больно, у него болит живот, и Отец носит его на руках, качает, ходит по коридору в мансарде, он сказал, что возьмет Асле с собой, и вышел из спальни, чтобы Мама и Сестра все-таки могли поспать, так он сказал и теперь ходит с Асле на руках, прижимает мальчика к своему плечу, гладит по спине, а Асле плачет, плач становится все громче и отчаяннее, он икает, плачет взахлеб, очень громко, прямо-таки кричит, а Отец все гладит его по спине, и Асле мало-помалу обмякает, плач стихает, становится дыханием, ровным дыханием, а Отец все расхаживает с ним на руках, взад-вперед, и Отец, и Асле, и дыхание, и Отцовы поглаживания по спине Асле – все это как бы одно движение, и Асле отступает от боли, отодвигается от нее, от колик в животе, а Отец расхаживает взад-вперед по коридору в мансарде, потом осторожно, тихонечко открывает свободной рукой дверь спальни, и они с Асле входят во тьму, и где-то далеко Асле слышит шепот Отца: ну вот, уснул, наконец-то уснул, и слышит, как Мама говорит: вот и хорошо, а то уж больно долго плакал, и Отец кладет Асле в кроватку, укрывает одеялом, легонько гладит по головке, и Асле исчезает в своем спокойном дыхании, погружается в спокойный сон, лежит, повернув лицо вбок, и ровно дышит, а Отец ложится рядом с Мамой, и она тихо говорит, что Отец, наверно, ужас как устал, сперва целый день работал, с раннего утра и до позднего вечера собирал груши, а теперь, вечером, до этой минуты далеко за полночь, Асле ревел, и Отец ходил с ним на руках, говорит она, а Отец говорит, что устал и попробует заснуть, и я вижу, как Асле лежит там и дрожит всем телом, дергается вверх-вниз, дрожит, а потом вижу, как Асле подносят к груди, он совсем маленький, и грудь не Мамина, а совсем другая, но он чувствует лицом тепло груди и изо всех сил прижимается к ней, прижимается всей тяжестью своей маленькой головы, и я вижу, что грудь почти целиком прикрыта платьем, зеленым, с узором из белых цветов, с треугольным вырезом, а под вырезом большие груди, прижатые друг к дружке, и Асле кладет маленькую-маленькую ручонку на одну грудь, а она, та, что держит его на руках, улыбается и смеется, покачивает его, а он глядит на нее и на ее груди, на щелку между грудями, и ему кажется, будто то, что он видит, похоже на попу, она что же, думает он, держит его у своей попы? но ведь так нельзя? попа не может быть наверху? это ему непонятно, надо спросить, думает Асле и спрашивает, не навелху ли у нее попа, «р» он не выговаривает, и тотчас в уши ударяет смех, наполняет всю комнату, а та, что держит его у груди, наклоняется вперед и так хохочет, что Асле взлетает то вверх, то вниз, а она крепко прижимает его к груди, и он, повторяя ее движения, словно повисает в воздухе, но она крепко его держит, еще крепче прижимает к груди, изо всех сил притискивает и хохочет, хохочет, и Асле видит, что и Мама корчится от смеха, и Бабушка тоже смеется, и он догадывается, что сказал что-то смешное, но не понимает, что в его вопросе смешного, а та, что держит его у груди, теперь расхаживает по комнате, и он слышит, как она говорит, что мальчонке позволительно сказать такое, да, ему, мол, всего-то два года, говорит Бабушка, ничего себе сказанул, говорит Мама, и все три женщины опять смеются, но уже поспокойнее, не так резко и безудержно, но медленно и добродушно, и Мама говорит, что можно, пожалуй, сесть за стол, кофей готов, говорит она, и Асле поворачивается, и та, что держала его у груди, ставит его на пол, и вот Асле стоит там, видит, что Бабушка села на стул возле стола, и он идет к Бабушке и слышит, как та, что держала его у груди и теперь поставила на пол, говорит, что он хорошо ходит, хотя совсем маленький, а Мама говорит, что иной раз он еще ходит неуверенно, а он идет к Бабушке, и та говорит, ну, иди к Бабушке, иди, говорит она и протягивает к нему руки, и он идет к Бабушке, а когда подходит, она подхватывает его под мышки, поднимает, сажает на колено, прижимает к себе, и он разом окунается в ее уютное тепло, она же легонько покачивает его в своем тепле, а я вижу, как Асле лежит руки по швам и всем телом дергается вверх-вниз, к телу его прикреплены несколько трубок, которые ведут к штативу, и я вижу Медсестру, она стоит рядом с ним и кладет руку ему на лоб, потом дверь отворяется, входит Врач, и Медсестра говорит, что дело плохо, но скоро спазмы должны прекратиться, Врач кивает и говорит, что теперь они сделали все, что могли, использовали все лекарства, говорит он, и оба молча стоят возле койки, а потом Врач говорит, что пока неясно, чем все кончится, выдюжит ли он, и Медсестра отвечает, да, дело плохо, надо бы постоянно держать его под надзором, говорит она, может, перевести его в палату, где он все время будет под надзором, говорит она, и Врач говорит, что, наверно, так будет лучше всего, а я лежу в постели, в «Убежище», в номере 407, не могу уснуть и вижу Асле, как он там лежит, вижу дрожь, трясучку, дерганья, длинные седые волосы, которые подпрыгивают вверх-вниз, слышу, как Врач говорит, что дело плохо, а Медсестра говорит, еще, мол, под вопросом, оклемается ли он, и Врач говорит, что дело плохо, но, может, спазмы эти вскоре прекратятся, во всяком случае, поутихнут, говорит он, и Асле необходимо, чтобы кто-нибудь все время наблюдал за ним, говорит Врач, может, хватит у него сил оклематься, говорит он, да, говорит Медсестра, и я вижу, как входит кто-то еще и они выкатывают койку и штатив со всеми трубками, прикрепленными к телу Асле, в коридор, поднимают на лифте этажом выше, а потом опять везут по коридору, в палату, где на одной койке уже лежит какой-то мужчина, а на стуле сидит человек в белом халате, и я вижу, что лицо у Асле совершенно серое, и тот, что сидит, встает, подходит к койке, где лежит Асле, помогает подкатить ее к стене напротив другой койки, и Асле лежит там и все время дрожит-трясется, тело его все время судорожно дергается, Асле лежит, приходит в себя и смотрит на того, что сидит в палате на стуле, и тот говорит, что Асле надо спать, надо отдыхать, тебе сейчас нужен только покой и сон, говорит он, и Асле закрывает глаза, лежит в судорогах, а я лежу в постели,