Иностранный легион - Сергей Балмасов

После смотра весь эскадрон походным порядком пошел за город, на приготовленный нам плацдарм для стоянки. Почти целую неделю мы ничего не делали, кроме патрулирования по городу. После нас продвинули ближе к крепости Суйде, где мы несли сторожевое охранение, так как в крепости в течение трех месяцев находился французский батальон, окруженный друзами. Положение их было страшным. Продукты, как то: хлеб, консервы и мороженое молоко им бросали с аэроплана, хотя последнее почти никогда не долетало, а еще в воздухе таяло. Численность друзов, окруживших Суйду, была приблизительно около шести-восьми тысяч. И вот нашему эскадрону, при содействии французской колониальной пехоты, был дан приказ атаковать друзов и освободить французов из крепости. Наш эскадрон и один батальон пехоты вошли в турецкую деревню Муссей-Фрей по направлению к Суйде. Муссей-Фрей — небольшая деревня, скрытая от взоров неприятеля. Но с такими силами мы не могли удержать деревни. Командир батальона расставлял лично посты, и мы ожидали только появления друзов. Первая стычка с друзами произошла накануне нашего разъезда, результат — четверо убитых и двое или трое раненых. Целую ночь друзы готовились к нападению. Со стороны неприятеля был слышен страшный шум и свист. На другой день, вечером, 16 сентября, друзы бросились в атаку на пехоту. В порядках эскадрона началось движение. Друзы, видя нашу подготовку, пустились на хитрость, а именно, подойдя к нам, кто-то из них сказал на чистом французском: «Мы — легионеры, не стреляйте!» Зная заведомо, что здесь больше Легиона нет, русский маршалль Ткаченко, кубанский казак, принял командование эскадроном, так как командира эскадрона, капитана Ландрио, я лично не видел во все время боя. Французская пехота была окружена и почти вся уничтожена. Мы были в пешем строю, так как при начале боя лошади наши, привязанные на общую веревку, при первых же выстрелах вдоль линии порвали ее и бежали без седоков на неприятеля. Друзы, как сумасшедшие, неслись на нас, и казалось бы, вот-вот раздавят нас своей численностью, но благодаря удачным залпам мы остановили друзов, и в их рядах началась паника. Воспользовавшись их смятением, мы бросились на них в атаку, смяли их и моментально входим в Суйду. Заперев за собой ворота крепости, мы увидели ужасную картину: по всем углам лежат истощенные французы. Многие даже не могли двигаться от истощения.

Нас в крепости оказалось мало: больше восьмидесяти человек было убито и приблизительно столько же — раненых. На рассвете подошло подкрепление и друзы были разбиты. Они потеряли и оставили на поле боя больше тысячи убитых. Меня заинтересовала обстановка боя, и я выглянул через стену. Я увидел бегущих друзов. Всевозможных цветов знамена развевались в их рядах. Смотрел я не больше одной минуты, как почувствовал, что меня что-то ударило в голову. Я упал. Я был ранен. Минуты через две-три я потерял сознание и, к сожалению, не мог видеть и участвовать в том, что было дальше. В этот же вечер всех раненых отвезли в город Бейрут. Разместив нас в лазарете, нам оказали первую помощь, перевязки. В госпиталь пришел французский комендант, поздравил всех… В Бейруте я пробыл шесть дней, в течение которых почти все время был без сознания. Я был ранен в затылочную часть головы и нуждался в операции, так как пуля оставалась в голове. На седьмой день нас погрузили на военный миноносец и через Марсель отправили в Бизерту. На миноносце было великолепно — чудный уход, внимательное отношение со стороны начальства, вообще, чувствовали себя, как в хорошем госпитале в России в 1914–1915 гг. В Марселе нас навестили какие-то дамы, мы получили от них подарки и по пятьдесят франков. В Марселе пробыли шесть часов и тронулись дальше в Бизерту. В Бизерте нас разместили в военном госпитале. На другой же день мне была сделана трепанация. Уход и вообще мое пребывание в Бизерте ничем не ознаменовались. Пробыв там около четырех месяцев, я был переведен в Тунис, а оттуда — в полк, в Сус. В Сусе я лежал в местном госпитале. В марте месяце пришел ко мне один из русских офицеров и спросил: могу ли я завтра быть на параде, принимаемом французским маршалом Деспере? На параде, в присутствии городских властей и местных жителей, участники боя должны были быть награждены лично маршалом Деспере орденом Croix de 0uerre. Я находился вторым с правого фланга. Наконец прибыл маршал. Он подошел к правофланговому, надел на него орден и спросил его, откуда он из России, семейное положение и сколько имеет службы. Подъезжая ко мне, он задал мне тот же вопрос и спросил, знаю ли я свой «подвиг». Я ответил, что особого подвига я за собой не чувствую и являюсь только участником боя и пострадавшим. «Этого достаточно», — сказал он. Обойдя таким образом всех, он сказал несколько слов об «этом важном бое» и приказал производить парад. Парад он принимал лично. Пройдя церемониальным маршем, мы уехали в казармы, а оттуда я — в госпиталь.

Пролежав в госпитале еще два месяца, до мая, я был выписан и опять попал в строй. Но ранение давало о себе знать, и мне тяжело было служить в строю. Я стал проситься на комиссию. Ответ на мою просьбу был положительным, но длился до февраля 1927 г. Я был представлен на комиссию ровно за двадцать дней до окончания срока службы. В марте месяце я уехал в Саламбо (около Туниса) на комиссию. Комиссия была поверхностная, и доктора решили, что я к службе «не годен», дав мне отставку и… сорок четыре франка пенсии. Это было двадцатого марта, а двадцать второго марта кончилась моя служба. После комиссии я уехал в полк, в тот же день я получил штатский костюм «Клемансо» и на другой день уехал в Тунис, чтобы там погрузиться на пароход и навсегда покинуть «милую Африку». Путь от Туниса до Марселя — около сорока часов. По приезде в Марсель я в том же самом порту — Сан-Жан, что было шесть лет тому назад, получил документы и… шестнадцать франков на дорогу до Парижа, ну и конечно, бесплатный билет. Все пережитое за это время настолько озлобило меня против французов, что я решил ни в коем случае не оставаться во Франции, а уехать. Этим я заканчиваю мои воспоминания, но впоследствии я, безусловно, более подробно изложу все факты и переживания, которые выпали на мою долю в бытность во Французском иностранном легионе. Николай Матин. Данный документ по истории русских во Французском иностранном легионе посвящен, главным образом, службе бывших чинов белогвардейских армий в Сирии и отчасти — в Алжире. Воспоминания Эраста Гиацинтова подробно рассказывают обо всех тонкостях службы легионеров, каким образом их вербовали туда, как соблюдали французы условия контракта. В этих воспоминаниях меньше боевых эпизодов, чем в воспоминаниях Матина. Но это более обширный источник, нежели воспоминания Николая Матина, который позволяет в мельчайших подробностях рассказать читателю о жизни внутри Легиона. Данный документ содержится в Государственном архиве Российской Федерации: ГА РФ. Ф.5881. Оп.2. Д.310. Эраст Николаевич Гиацинтов родился под Петербургом, в Царском Селе, в прекрасной дворянской семье 10 ноября 1894 г. Его дед был генералом, героем кавказской и русско-турецкой войны 1877–1878 гг. После обучения в Николаевском кадетском корпусе и Константиновском артиллерийском училище в 1914 г. был произведен в офицеры. До конца 1917 г. воевал на фронтах Первой мировой войны, награжден шестью орденами, за отличия дважды повышался в чине досрочно. Из его служебной аттестации в корпусном журнале видно: «По характеру — сердечный, откровенный и общительный, всегда веселый и бодро настроенный юноша. Религиозный, к мерам нравственного характера восприимчив, с товарищами живет очень дружно. В бою — инициативен, прекрасно ориентируется, не уклоняется от опасности…

Безукоризненно честный, хорошо воспитанный, хороший товарищ».[415] Женился он в сентябре 1917 г. на своей двоюродной сестре — Софье Владимировне Гиацинтовой, будущей народной артистке СССР. Но их совместная жизнь продолжалась недолго и не была счастливой, но они до конца жизни сохраняли друг к другу самые лучшие чувства. «У него были темные блестящие глаза с японски поднятыми кверху уголками, красивые руки с тонкими пальцами, удивительно стройная для мужчины талия и длинные-предлинные ноги, за которые в детстве он получил кличку Баскервилей, — вспоминала она. — Эрик был умен и смешлив, трудолюбив, и ко всему способен к точным наукам и к музыке, к иностранным языкам и спорту. При свойственной ему задумчивости он обладал не изменявшим ему никогда чувством юмора. Но главным в Эрике были ответственность, смелость[416] и понятие чести — Родины, полка, семьи, жены. Я никогда не встречала менее эгоистичного и более мужественного человека, никогда не видела такого строгого подчинения высшим моральным устоями. И при этом — какая-то скромность — я часто наблюдала, как люди поначалу не замечают его среди других, а потом выделяют и не могут от него оторваться. Его нельзя было обмануть, запутать, просто всякая фальшь отторгалась от него, не задевая».[417] Во время гражданской войны Гиацинтов служил в легендарной Марковской дивизии белых, в артиллерии. Прошел в 1918–1920 гг. путь от Дона до Крыма. Летом 1920 г. командовал 2-м дивизионом в артиллерии марковцев. «За все время службы в управлении дивизионом штабс-капитан Гиацинтов всегда отличался примерным исполнением возлагаемых на него поручений. Команда разведчиков дивизиона была поставлена им на должную высоту и исполняла не только чисто артиллерийские, но часто и кавалерийские задачи, до конных атак включительно, причем всегда с выдающимся успехом» — говорилось в приказе по 2-му дивизиону артиллерийской генерала Маркова бригады от 7 июля 1920 г. С августа 1920 г. Эраст Гиацинтов служил в Кубанской казачьей артиллерии. Следует отметить, что Э.Н. Гиацинтов в ноябре 1920 г. эвакуировался вместе с армией Врангеля из Крыма в Грецию и Турцию, которая тогда была оккупирована войсками стран Антанты, включая и французские. Личный состав армии Врангеля был размещен в лагерях. Французское командование, зная, что среди белогвардейцев много опытных в военном деле людей, стало вербовать их во Французский иностранный легион. Подполковник артиллерии русской армии Эраст Гиацинтов записался во Французский иностранный легион рядовым солдатом. После увольнения из Легиона Эраст Гиацинтов некоторое время находился в Константинополе, откуда он вскоре переехал в Прагу, где учился в Русском университете и получил диплом инженера-химика. Здесь же, в эмиграции, он женился на дочери полковника русской царской армии, от которой у него было три сына. После этого он работал на заводах Франции и Австрии. Во время Второй мировой войны, несмотря на то что большая часть бывших легионеров, чтобы отомстить французам, приняла сторону Гитлера, Эраст Гиацинтов воздержался от этого шага. Он продолжал работать в австрийском городе Лиенц на химическом заводе и, по признанию С.В. Гиацинтовой, чудом избежал концлагеря за противодействие воинствующему русофобству нацистов и за то, что спас жизни многих русских военнопленных, которых он знал лично. От смерти его спасли занявшие в 1945 г. Лиенц американцы, т. к. уже был подготовлен арест Гиацинтова.[418] Убедившись в антифашистской позиции Гиацинтова и в том, что он владел немецким, английским, французским и несколькими славянскими языками, включая чешский, американцы предложили ему работу переводчика в лагере для «перемещенных лиц» из СССР. Это были как военнопленные, так и угнанные на работу в Германию. Их должны были выдать на Родину, где их ожидал новый круг мучений уже в советских лагерях или даже расстрелы, как это было с власовцами или красновскими казаками. По воспоминаниям детей Э. Гиацинтова и других эмигрантов, он пользовался большой любовью и уважением «перемещенных». Они же организовали его охрану из-за боязни, что его похитят агенты НКВД, что тогда случалось очень часто. На этой должности он находился почти до конца 1951 г. В справке, выданной ему полицейским управлением Лиенца 15 февраля 1951 г., указывалось, что «он показал себя наиболее интеллигентным и полезным переводчиком». После этого он с семьей переехал в город Сиракузы, штат Нью-Йорк, США.[419] Здесь он долгое время был старостой местной православной церкви, пользуясь большим уважением местных жителей и русскоязычных эмигрантов. В 1960-е гг. семья Гиацинтовых переселилась в штат Нью-Джерси. Скончался Эраст Николаевич 18 января 1975 г. после тяжелой болезни и был погребен на кладбище Свято-Троицкого православного монастыря в Джорданвилле, штат Нью-Йорк. Сыновья Эраста Николаевича стали известными и уважаемыми людьми не только в США, но и за их пределами. Старший сын, Кирилл, стал крупным бизнесменом, президентом кампании «ДРГ Интернэйшнл». Совместно с советскими учеными он более 20 лет вел важные работы по медицине и фармацевтике. Средний, Николай, стал известным ученым-биохимиком, профессором Нью-Йоркского университета. Младший, Сергей, стал ученым-антропологом. Таким образом, Эраст Николаевич смог в тяжелых условиях чужбины не только вырастить достойное потомство, но и привить ему любовь к далекой России.