Зной - Джесси Келлерман

У Чарли Ди Скала отец был, если память ей не изменяет, итальянцем, а мать ирландкой. Реджи — черный. Выходит, она сделала тройную североамериканскую постельную ставку и выиграла.

Примите наши поздравления.

Глорию обуревали странноватого рода патриотические чувства — как если б, впустив в себя мексиканца, она заслужила медаль за отвагу.

После того как они махнули рукой на шезлонг, Карлос не произнес почти ни слова. А те немногие, что произнес, отражали только его желание порадовать ее.

Он говорил совсем как его отец; в какие-то мгновения Глория закрывала глаза и ей казалось, что отец-то его на ней и лежит. Или все-таки он сам. Или они оба, их сплав — давно знакомое тепло, облекшееся в новое тело.

Чувство вины и радость пришли к ней вместе, потолкались немного в дверях, и она, ощутив их приход, заплакала. Акт прелюбодейства обратился — так уж сложились обстоятельства — в акт благоговения; в любовное соитие с прошлым; в возвращение домой.

Глава двадцать шестая

Уже многие годы никто не спал рядом с ней в постели. Матрас прогибался под весом Карлоса. Каждые полчаса примерно он переворачивался на другой бок, срывая ее с самого краешка сна. К четырем утра текила из ее организма выветрилась, оставив на подмену себе чудовищное похмелье. Глория перешла в свой номер, полежала в постели, наблюдая, как утренний свет ползет по трещинам штукатурки. В четверть седьмого она проглотила всухую три таблетки аспирина.

К семи тридцати, уже умытая, причесанная и одетая, она спустилась вниз, на поиски кофе. За стойкой портье никого не было, на грязной стеклянной двери висела с внутренней ее стороны табличка, уверявшая: СКОРО ВЕРНУСЬ.

Глория перешла парковку, впервые рассмотрела по-настоящему впадину, посреди которой стоял мотель. Огромные кактусы карнегии возвышались над ней группками, точно отдельные семейства, матери которых прикрывали своими телами невысокий еще молодняк, украсивший себя лиловатыми цветами. Один из кактусов — дядюшка-о-котором-у-нас-не-принято-говорить — ухитрился вырасти горизонтально, и эта эксцентричность дорого ему обошлась: он надломился под собственным весом. Стоявшие за ним вертикально растения говорили молодежи: «Видите, что с вами будет, если и вы так себя поведете?»

Никаких указателей на шоссе не наблюдалось, равно как и знаков ограничения скорости, полос движения, предупреждений о близости поворота. Шоссе проложили по земле и забыли о нем; только следы «доджа» и выделялись в его пыли. По обеим сторонам шоссе тянулись глубокие сухие канавы, патрулируемые нервными ящерками. Если бы Глория уклонилась ночью хотя бы на фут в сторону им обоим пришел бы каюк. Она мысленно поблагодарила неведомого ей святого, оберегающего водителей от аварий.

В середине шоссе опустилась на какую-то иссохшую труху птица с червяком в клюве.

Нет. Со змеей. С крошечной, неподвижной змейкой. Уже мертвой, а ведь не было еще и восьми часов.

Портье так и не появился. Глория, хрустя гравием, подошла к «доджу» и принялась стряхивать в ладонь иней, покрывший ветровое стекло. Толку от этого занятия было, вообще говоря, мало, однако оно ее успокаивало, вот Глория и предавалась ему, обдумывая предстоящий день.

Ей хотелось позвонить Барб Оберли, однако ее сотовый никаких сигналов здесь не принимал. Нужно будет попробовать попозже позвонить с телефона Карлоса.

И что она скажет подруге?

«Угадай, что я делала ночью».

Барб, надо полагать, поймет все по ее голосу. И скажет: «Ну слава богу, я уж начала бояться, что тебя пополам разорвет». Что же, кое-какие научные обоснования эта боязнь имела. Разве у женщин их возраста машина секса не должна работать на полную катушку? В ответ Глория погадает вслух, не измотала ли она своего мужчину.

А Барб скажет: «Надеюсь, что нет; пусть он набирается сил для следующего раунда».

Глория улыбнулась. Интересно, подумала она, на что похож супружеский секс — после десяти лет брака, или пятнадцати, или сорока? (Реджи тут в счет не идет.) Повезло ли Барб больше, чем другим? Или ей уже стало скучно? И то и другое сразу представлялось невозможным, однако именно такое впечатление у Глории и сложилось. Временами она слушала Барб, и ей казалось, что та говорит скорее о сыне, чем о муже.

«Он вечно забывал опускать крышку унитаза, пришлось преподать ему несколько уроков».

Впрочем, Глория способна была представить себе бесчисленное множество уроков, которые и Кении мог преподать своей жене. Скажем, неприязнь, которую Барб испытывала к наркотикам, развеялась как дым, едва он уговорил ее попробовать марихуану высокого качества. Как-то раз, зайдя в кабинет Кении за ножницами, Глория обнаружила там фантастическую коллекцию трубок.

На самом деле Оберли преподавали уроки друг дружке. Такова участь большинства супружеских пар: взаимное одомашнивание.

Ее влечение к Карлу было иным. Она инстинктивно понимала, что их союз был бы более уважительным, более сдержанным, более взрослым.

«Ага, куда более взрослым, — сказала бы Барб. — Он же на двадцать лет старше тебя».

Интересно, что она скажет теперь? Когда вкус Карлоса еще сохраняется во рту Глории?

«Полистай доктора Фрейда. А еще лучше — заведи сама на себя историю болезни».

Глория усмехнулась.

Надо бы запомнить этот разговор как можно точнее.

Вернувшись в свой номер, она вытащила из рюкзака «поляроид». Сфотографировала на пробу вид из окна: щелчок, вспышка, жужжание — и вот он, снимок. Отлично.

Когда она вошла, Карлос даже не пошевелился. Лежал на животе — шея вывернута, прикованная к шезлонгу рука свисает с края кровати, сам шезлонг наполовину улез под нее. Лицо слегка смято, губы сложены, как у рыбы, правая щека как будто припухла. По-юношески гладкое тело. Глория взяла его в рамку, спустила затвор.

Карлос так и не шелохнулся. Ну и соня. Неудивительно, что он спокойно проспал всю ночь, в отличие от нее, только и знавшей, что дергаться. Принцесса на горошине. Жаль, что она не умеет расслабляться, как он.

Нет, вы только посмотрите на него.

Большая часть лица Карлоса в кадр уместилась, однако снимок получился не очень четким. Глория сунула его в задний карман брюк, сделала новый. Этот оказался получше.

Пока она готовилась снять его еще раз, Карлос начал просыпаться:

— Ннннннн.

— С добрым утром.

— Нет-нет-нет… — Он сел, протянул к ней руки. Вернее — это она так подумала. Потянулся он к фотоаппарату: отобрал его и опустил на пол. — Спать, — сказал он.

— Еще только разок, — сказала Глория. — Ты хорошо смотришься в этом свете.

— А сколько времени? — спросил Карлос. Он взял ее за руку, посмотрел на часы: — Охххх…

— Я-то спала не так сладко, как ты, — сказала она.

Карлос похлопал ладонью по кровати:

— Добери сейчас.

— Мне и без того хорошо. Да и ехать нам уже скоро. Вот я и решила: займусь художественным творчеством.

— Слишком рано еще, — сказал он. — Ложись.

— Я уже оделась.

— Так разденься, — Он ухватил ее за ногу, потянул к себе.

— Можно я тебя еще раз сниму?

— Нет, — ответил он. — Не хочу.

— Почему?

— Не люблю сниматься.

— Да брось ты…

Глория опустилась, чтобы взять фотоаппарат, на колени, но Карлос поймал ее запястье.

— Никаких снимков, — сказал он.

Она, помедлив немного, кивнула, Карлос отпустил ее руку. Она подняла фотоаппарат с пола.

— Глория.

— Я его выключить хочу.

Он проследил за тем, как она это делает, затем вылез из постели, подошел к груде своей одежды и начал, повернувшись лицом к стене, одеваться. Конечности его выглядели костлявыми, жесткими. Когда он зевал, из-под кожи выпирали ребра.

— Холодно, — пробормотал он, влезая в джинсы.

Шезлонг при каждом его движении погромыхивал.

Карлос поднял над головой рубашку, но тут же сообразил, что надеть ее не сможет.

— Пора бы уже избавиться от этой херовины, — сказал он.

— Да, — согласилась Глория, глядя на красные пятна, оставленные пальцами Карлоса на ее запястьях.

— Я проголодался. — И следом: — Ты ведь сфотографировала меня.

— Нет, ты же не велел.

— Я о первом снимке говорю. Сделанном, пока я спал. Он-то меня и разбудил.

— Я не хотела этого.

— Отдай его мне.

— Зачем?

— Я же тебе сказал, не люблю сниматься.

— Ты на нем красивый.

— Дело не в этом. — Он облизал губы. И тоном более мягким: — Я вовсе не хотел набрасываться на тебя. Понимаешь, у меня к этому особое отношение. Я стесняюсь фотографироваться. Это связано… с моим пьянством. С представлениями о себе. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Глория кивнула. Что он имеет в виду, она не понимала решительно.

Карлос подступил к ней, сжал свободной рукой ее плечо, попросил: