Теранезия - Грег Иган

— Который час? — прошептал он.

— Начало третьего, — прошипела Мадхузре. — Выходи из палатки.

— Когда я вернусь на работу, — улыбнулся Прабир, — и меня спросят, как прошел мой отпуск, как по-твоему, должен ли я признаться, что провел ночь с тремя прекрасными женщинами на тропическом острове?

— Не валяй дурака! — взбесилась Мадхузре. — Вставай!

— Хорошо. В этом мне наверняка поможет, если ты уберешь с меня часть своего веса.

Он последовал за ней в пустующий центр лагеря.

— Как ты смел! — сказала она. — Как ты смел появиться здесь!

Прабир никогда раньше не видел ее в такой ярости, но у него были проблемы с адаптацией — в его голове все уже разрешилось, она уже наказала его.

— Мне жаль, что я смутил тебя, — сказал он. — Я всего лишь хотел своими глазами увидеть, как ты. Всего лишь хотел увидеть, как здесь все обстоит на самом деле.

Мадхузре смотрела на него, едва не плача от разочарования.

— Меня не волнует мое смущение! Ты думаешь, я настолько поверхностна? Как ты думаешь, что я говорила друзьям в школе? Думаешь, я каждый день отрекалась от тебя? Думаешь, я прикидывалась, что родители все еще живы? Да мне совершенно наплевать, кто здесь что думает про нас. Пусть удавятся, если им не нравится моя семья.

Прабир провел рукой по волосам Мадхузре, тронутый ее страстным выступлением, но сейчас у него была веская причина бояться еще больше.

— И что теперь? — запинаясь, сказал он. — Считай меня идиотом, но я не понимаю…

Мадхузре сердито потерла глаза.

— Все в порядке. Сойдет для начала? Ты не смог доверить мне принять всего одно решение и жить с ним. Ты не смог доверить мне самой взглянуть в глаза опасностям: минам, пограничным стычкам, болезням, диким животным. Это не просто. Я никогда и не говорила, что это просто. Но мне уже девятнадцать. Я не умственно отсталая. Я общаюсь с людьми, которые могут дать мне хороший совет. Но ты все еще не можешь довериться моему мнению.

— Я никогда не останавливал тебя, чтобы ты не делала в своей жизни, — запротестовал Прабир. — Что я сделал такого до сегодняшнего дня? Разве я допрашивал твоих приятелей-наркоманов? Разве я не пускал тебя в ночные клубы, когда тебе было четырнадцать? Назови хоть один мой поступок, который показывает, что я тебе не доверял.

Мадхузре закусила губу, тяжело дыша.

— Это все так, — сказала она наконец, — но речь не об этом. Ты не обращался со мной как с ребенком тогда. Почему же ты должен делать это сейчас?

— Я не обращаюсь с тобой как с ребенком. И ты знаешь, почему сейчас все по-другому.

Лицо Мадхузре скривилось от боли.

— Вот это хуже всего! Это самое оскорбительное! Все по-другому для тебя, но не для меня? Ты думаешь, мне легко, вернуться туда, где они погибли? Только потому, что я не помню их так, как помнишь ты?

Она начала всхлипывать. Прабиру хотелось обнять ее, но он боялся, что лишь вызовет ее гнев. Он беспомощно оглянулся.

— Я знаю, что ты тоже тоскуешь по ним. Я знаю это.

— Я устала продираться к ним через тебя!

Это было несправедливо. Он рассказал ей все подробности их жизни, которые смог вспомнить, и даже кое-что выдумал, чтобы заполнить то, что вспомнить не смог. Но что еще он мог сделать? Предложить ей спиритическую доску?

— Я никогда не хотел, чтобы все так получилось, — сказал Прабир. — Но, если ты так к этому относишься, то мне искренне жаль.

Мадхузре устало покачала головой — это не значило, что она прощала его — просто у нее не оставалось сил, чтобы решить этот вопрос сейчас. Прабир видел, как она отодвинула в сторону свои гнев и горе, внутренне собираясь перед тем как заговорить о чем-то мучавшем ее.

— В записке, которую я тебе оставила, я дала обещание, — сказала она. И я сдержала его. Я никому не рассказала о бабочках. Но завтра я отправлюсь к руководителю экспедиции и все объясню. Работа родителей была очень важна. То, что они делали, было очень важным. Все должны знать об этом.

Прабир опустил голову.

— Хорошо. Никаких проблем. Только пообещай мне, что ты сама не отправишься на остров. Пусть это сделает кто-нибудь еще. Наверняка и здесь есть масса работы, которую надо выполнить.

— Я должна отправиться туда. Я поищу в домиках записи, пока остальные будут собирать образцы. И, если я обнаружу останки, мне придется забрать их в Калькутту, чтобы провести надлежащую церемонию.

Прабир ошеломленно посмотрел на нее.

— Надлежащую церемонию? Что, черт возьми, это значит?

— То, что они были не религиозны, — спокойно сказала Мадхузре, — не значит, что мы должны оставить их там лежать, словно животных.

Прабир похолодел. Он сказала это, только чтобы ранить его. Подразумевалось, что если бы он любил родителей достаточно сильно, то сделал бы это сам уже давно, а не прятался бы восемнадцать лет на другой стороне планеты, как испуганный мальчишка. Но сейчас все уже было в порядке: пришли взрослые, у которых были силы сделать то, что должно быть сделано.

Он отвернулся, не в силах смотреть на нее.

— Так будет правильно, — сказала она. — Ты знаешь это. Я хотела поговорить с тобой, но ты просто закрывал мне рот.

Прабир ничего не сказал. Он знал, что, если сейчас откроет рот и заговорит, то выльет на нее столько оскорблений, что им никогда не помириться.

— Ты должен быть счастлив. Мы наконец-то позволим им упокоиться с миром.

Прабир смотрел в землю, отказываясь отвечать, отказываясь признавать ее. Она стояла еще какое-то время, повторяя его имя и умоляя его. Затем она сдалась и ушла прочь.

Прабир обнаружил Грант в третьей по счету палатке; она проснулась сразу же, стоило ему прошептать ее имя и, ни слова не говоря, последовала за ним.

Она, должно быть, почувствовала серьезность его намерений; как только они отошли достаточно далеко, чтобы их не мог услышать кто-то, кому не спалось, она спросила:

— Что случилось?

— Я знаю, где все началось, — сказал Прабир. — Хотите, чтобы я отвел вас туда?

— Ты вообще о чем? — спросила она, но он видел, что Грант уже переосмысливает все их прежние беседы. — Ты хочешь сказать, что видел что-то, когда был ребенком? Когда путешествовал с родителями?

— Не путешествовал. Мои родители знали, куда хотят отправиться, задолго до того, как мы покинули Калькутту. Мы провели здесь три года. Они были биологами, а не экспортерами морепродуктов. Они прибыли сюда, чтобы изучать самого первого мутанта, еще в 2010.

Грант не стала тратить время, затевая дискуссию по поводу возможности того, что он рассказал, а сразу требовательно спросила: