Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия - Александр Костин

В. П. Тимофеев находит этимологическое родство между словами «шельбиры» и «чешуя». «О преобладании у русских воинов конца XII века не кольчатой, а именно чешуйчатой брони, уложенной наподобие черепицы или кровельного теса, свидетельствуют археологические данные. Да и православные святые, тщательно выписанные на сохранившихся с XI—XII веков иконах и фресках русских соборов, по наблюдениям А. Н. Кирпичникова, часто изображаются как раз в таких панцирях. Древнейшие их названия были вытеснены ордынскими «юшман», «куяк» и «бехтерец», русским «зерцало» и другими; в конце концов подобный доспех стал называться латы – «доспех из металлической чешуи, нашитой на кожу» (И. И. Срезневский)[315].

Любопытно, что словом «латы» называются и деревянные элементы покрытия крыши («тес»), накладываемые друг на друга наподобие чешуи, а также то, что понятие «шифер», «черепица» в германских языках часто передается словами все с тем же корнем Skel. Вероятно, неслучайно в русском Средневековье подобные элементы покрытия назывались именно «чешуею»; ср.: «И церковь святого Георгия понови и подписа, иде же опало, и покры ю чешуею». «Теремець красен на столпех, верху кругол и сребряными чешюями позлащеными покован».

В Европе аналогичные доспехи, название которых включало «шела» или «скала», также хорошо известны. В английской «Военной энциклопедии Стоквеллера» (1853) и в «Энциклопедии Британика» (1875) shells и scale соответственно определяются как «разновидность доспеха, состоящего из медных пластин, наложенных, подобно чешуе, одна на другую» и как «броня из бронзовой чешуи». А вот отголосок датский: skaelbrynie – букв. «шелевая броня», «чешуйчатый панцирь».

Соответствующее древнерусское название затерялось в бездне времен, оставив, однако, тоже кое-какие отголоски, к которым можно отнести приводимое Далем владимирское слово шеляпушка – «железный кружок, круглая плиточка для игры в бабки».

Таким образом, в первой части слова шельбира подразумевается воинский доспех под названием «тела» (или мн.ч.«шелы») – нечто вроде «чешуйник», «латы», «броня». Перейдем теперь к поиску значения для второй части нашего слова.

Структурно сопоставимые с «бира» укр. вибір, розбір, підбір произошли от старославянского бьрати. Этот глагол, кроме своего основного, имеет и побочное, все еще сохраняющееся в устной и диалектной речи значение «одолевать», «побеждать»: «яд мух так хорошо берет», «хмель не берет», «мороз меня не берет, а Ивана до костей пробирает», «Никакая болесь меня не бирала».

О былой распространенности слова в этом значении – как в средневековой Руси, так и на ее окраинах – можно судить по современному румынско-молдавскому birui – «побеждать» и «одолевать». Этот прямой родственник нашего бирати образовал слова biruintâ – «победа» и biruitor – «победитель». И здесь буквально напрашивается аналогия с древнегреческим vixov «победитель», которое Иосиф Флавий употребил для обозначения тарана. Вот как передано соответствующее место в древнерусском переводе: «Победнику же разбивающю стены… тако бо нарицаху великого овна», т. е. «Когда победитель разбивал стены… ибо так называли большой таран». На фоне такого тарана показательно и устаревшее сочетание с рассматриваемым глаголом – «пробрать стену», которое в отечественном русско-французском словаре Ф. Рейфа пояснено как percer un mur – «пробуравить, пробить стену». Таким же образом «берет» или «не берет» броню современный снаряд.

Из всего рассмотренного напрашивается предположение, что шельбира происходит от «шелу бирати» – «брать броню» – и передает название предмета, характеризуемого как «шелеберуший», «пробивающий латы», «бронебойный».

«Брала» ли чешуйчатый доспех обычная стрела? Вероятно, брала, но далеко не всегда: из сильного лука она могла пробить такую защиту с расстояния не больше ста шагов. А вот короткая стрела из арбалета почти независимо от расстояния «брала» даже сильную броню. По словам И. Б. Грекова, «в XIII—XIV веках арбалет был единственным стрелковым оружием, которое могло поразить закованного в доспехи рыцаря и его коня, укрытого броней»[316]. Вспомним, что арбалет, называемый на Руси, как и большая баллиста, самострелом, впервые был упомянут раньше, чем XIII—XIV века, а именно под 1159 годом в летописном повествовании об Изяславе Давидовиче, двоюродном дяде князя Игоря: «Ивор же Гедеонович удари его копием в лядвии. Бежашу же ему еще и удариша его ис самострела в мышку. Он же спаде с коня своего». Остается добавить, что такой самострел изображен и в Кенигсбергской (Радзивилловской) летописи на одной из миниатюр, иллюстрирующих повесть о походе Игоря.

Имел, стало быть, А. Иванов основания удивляться, почему самострелы не нашли отражения в «Слове о полку Игореве»! Найденное значение слова рассеивает это недоумение.

Итак, в нашем перечне «шельбиры» переводятся как «самострелы» – «арбалеты».[317] Поразительно, но ведь Аноним в XVIII веке хорошо знал слово «арбалет-самострел», зачем ему понадобились «шельбиры»?

Топчаки – этноним, или название половецкого рода, либо черноклобуцкое родовое подразделение, возглавляемое родовым вождем по имени Tobycag (буквально «красивый, статный»), либо название печенежско-булгарского родапо собственному мужскому имени Tupcaq (буквально – «наследник, младший из сыновей») – считал Н. А. Баскаков. И. Н. Березин сопоставил это наименование с topcaq – «сытая, породистая лошадь», а Е. Прицак допускал исходную форму tabyacat – «китайская лошадь», в то же время С. Е. Малов сопоставлял термин Топчак с topcy – «пушкарь».

А. А. Бурыкин допускает, что Топчак восходит к «образованному от корня top – «группа, толпа» – прилагательному с суффиксом caq. Хотя такое прилагательное и не засвидетельствовано в тюркском языке, мы можем предполагать его существование с очень большой долей вероятности… Тогда прилагательное topcaq могло иметь значение «многочисленный, образующий толпу, орду», что неплохо согласуется с его ролью наименования кочевого племени». Далее исследователь пишет, что слово Топчак «представляет собой не автоэтоним, то есть самоназвание некоей этнической группы, а аллоэтноним – обозначение, которое какая-то тюркоязычная этническая группа дала своим соседям (они также могли быть тюркоязычными)»[318].

Данный этноним оказался наиболее сложным для поиска в нем славянских, тем более древнерусских корней, и для В. П. Тимофеева, который посвятил ему самую большую статью о своем исследовании.

«Понятно, что в качестве «тюркского» слово это весьма соблазнительно: при желании в нем вполне реально можно усмотреть что-то близкое к слову «кыпчаки», т. е. «половцы». «Толстая, сильная, упитанная лошадь», – толкуют его лингвисты (а за ними послушно и литературоведы), но не спеши, читатель, принять на веру. В подобных объяснениях «тобчак» никогда не дается специалистами отдельно, а всегда только в сочетании: в тюркском это тобчак ат, в монгольском – тобчак морин. Причем вовсе не «тобчак», а как раз эти «излишние» как будто «ат» и «морин» (ср. с рус. «мерин») передают в соответствующих языках понятие «лошадь». Ну а, собственно, какую смысловую нагрузку несет это слово в сочетании «тобчак – лошадь»?

Как и во всех непонятных словах произведения, для уяснения истины не стоит сразу же слишком далеко уходить от русского языка, на котором оно написано. Обратимся для начала к сравнительно недавнему прошлому, к 50—60-м годам XIX столетия, когда в отечественной периодике часто публиковалась реклама так называемых «американских топчаков» местного производства.

Справившись в «Сельскохозяйственной энциклопедии», узнаем, что топчак – это конный привод, «существующий с глубокой древности», а также что это «механизм, при посредстве которого силой животных, главным образом лошадей, приводятся в движение стационарные с/х машины и приспособления, как, например, молотилки, соломорезки, веялки, пилы, насосы и т. п., в силу напряженности режима работы в них и быстрой утомляемости животных от применения топчаков отказались».

Стоит добавить, что топчаки использовались чуть ли не до 30-х годов XX века и были очень эффективны: три оборота, совершаемые лошадью, преобразовывались приводом в 900 оборотов барабана молотилки. Разве из этого не ясно, почему «топчаковая лошадь» или «тобчак ат» была когда-то переосмыслена у тюрков не в какую-то, а в «толстую, сильную, упитанную лошадь»? Да другая в топчаке просто не выдержала бы!

Топчак, похоже, одно из авторских «старых словес», употреблявшихся на территории Чернигово-Северской земли не позже X века. Ираноязычному, возможно, еще скифосарматскому по происхождению, ему вряд ли потребовалось «тюркское посредничество», ведь именно на территориях «Посемья» и вокруг него, по мнению ряда ученых, длительное время происходило взаимопроникновение иранских, балтийских и славянских языков. Так, например, В. В. Иванов и В. Н. Топоров свидетельствуют: «По данным исследований иранских топонимов и гидронимов на Украине и юге России, земля племени север (Курская область) относилась к северной окраине иранского мира… Следует отметить, что в этом районе известно немало примеров славяно-иранских и балто-иранских переводов».