Украсть у президента - Владимир Гриньков

Сварив кофе, Горецкий наполнил две чашки, одну из них поставил перед Ведьмакиным, а тот уже докурил сигарету, загасил в пепельнице окурок, вдруг спросил, глядя на Горецкого глазами выпрашивающего подачку пса:

– А можно еще сигарету?

– Естественно. Соскучились? – понимающе улыбнулся Горецкий.

– Хорошие, – оценил Ведьмакин. – Умеют, в общем.

– И кофе, – напомнил Горецкий, наблюдая за Ведьмакиным взглядом экспериментатора.

Ведьмакин взял чашку, отхлебнул кофе… Что-то не то.

– Не нравится? – спросил Горецкий.

– Непривычный я, – виновато улыбнулся Ведьмакин.

– Еще растворимый можно.

– Я больше по чаю, – смущался Ведьмакин.

Но Горецкий продолжал эксперимент. Выставил на стол банку растворимого кофе, налил в свободную чашку кипятка, спросил будничным тоном:

– Сахару?

– Сладкое я люблю, – осторожно сказал Ведьмакин.

Сам сыпал кофе и сахар, и Горецкий не заметил, чтобы Ведьмакин долго раздумывал о том, в каких пропорциях смешивать. Значит, растворимый кофе он предпочитал. Не пил молотый.

Ведьмакин приготовил кофе, зажег вторую сигарету, и, если бы не его изможденный вид, можно было подумать, что действие происходит не на спецобъекте ФСБ, а где-нибудь в кофейне: несуетно, расслабленно, и никто никуда не спешит.

Сделав пару глотков, Ведьмакин с видимым удовольствием затянулся сигаретой. Горецкий молчал. Стояла тишина. Плыл по комнате пахучий сигаретный дым, смешивался с кофейным ароматом. Горецкий видел, как уплывает куда-то сознание Ведьмакина, будто у того закружилась вдруг голова, и Горецкий не спешил выводить его из этого состояния.

Ведьмакин допил свой кофе, погасил окурок. Его лицо сохраняло задумчивое выражение, словно он по-прежнему парил где-то далеко отсюда и никак не хотел возвращаться.

– Мы говорили с вами о Евгении Нефедовой, – негромко сказал Горецкий, стараясь сделать переход не слишком резким. – И вы говорили, что она вам была нужна. Я думаю, что знаю, зачем она вам.

Расслабленно-невнимательный взгляд в ответ.

– Вы открыли фирму на имя Евгении Нефедовой, – сказал Горецкий. – Фирма – на Кипре. И вы на счета этой фирмы перечисляли деньги. Большие деньги. Вы работали с кипрскими банками. Там открывали счета. А фирмы открывались на разных людей. Этих людей было немало. Но я пока говорю только о Жене Нефедовой. Потому что она была девушкой Вани Алтынова, вашего сослуживца. Может быть, вы фирмы открывали на родственников своих офицеров?

Ведьмакин вслушивался в звуки речи своего собеседника и встрепенулся, услышав об Алтынове, как это бывало обычно. Алтынов был для него раздражителем. Эта фамилия будила в нем какие-то чувства, но не мог он пока продраться сквозь сумерки мыслей к истине. Не получалось у него.

– Еще кофе? – предоставил передышку собеседнику Горецкий.

– Да, хорошо бы, – невнимательно пробормотал Ведьмакин.

Потянул из пачки сигарету. Вид задумчивый.

– Когда я шел по этапу, – сказал он. – После суда, в смысле… Когда меня везли…

– Да, я понимаю, – кивнул Горецкий.

– Мне в вагоне приснился сон… Будто меня качает, но я не в вагоне, а в лодке, а вокруг – море.

– Хорошо, море, – выжидательно смотрел Горецкий.

– Моря я никогда не видел. Какое у нас на Рязанщине море? Не доводилось, в общем. А во сне вот увидел.

– И что?

– Вы мне говорили, что я на Кипре был. Там остров?

– Остров.

– Вокруг острова море. Вы мне все про Кипр намекаете, а я вот тот сон вспомнил. Может, одно к одному все? А?

– Может быть, – вздохнул Горецкий.

– И еще хотел я сказать, что всякие разные способы бывают. Ну когда человек будто сам не свой и с головой у него не все в порядке. Можно усыпить, допустим, и во сне как-то под гипнозом…

Горецкий посмотрел внимательно.

– Можно таким макаром, – сказал Ведьмакин. – Очень даже запросто.

– Вы это серьезно? – спросил Горецкий.

– Конечно!

– А вам-то что за радость?

– Вы от меня неизвестно чего добиваетесь, – сказал Ведьмакин. – А я получаюсь никакой вам не помощник, а уже почти что враг.

– Какой же вы враг? – пожал плечами Горецкий.

– А я правда ничего не могу вам сказать.

– Почему? – быстро спросил Горецкий.

– Не знаю потому что, – с хмурым видом ответил ему Ведьмакин.

– Вы помните – вам плохо стало?

– В тюрьме? Помню. Думал, что каюк мне.

– Какой каюк? Разве боли какие-то были? Разве вы мучились? – недоверчиво посмотрел Горецкий.

– Не мучился. А сознание терял. Тут кто хочешь испугается.

– Ну, когда вы были без сознания, вряд ли вы могли испугаться.

– Позже я испугался. Уже потом. Глаза открываю: батюшки! Больница, врачи. Как после операции. Вот тут я и струхнул.

– Что вам врачи сказали?

– Что в обмороке я был. Что никакой угрозы здоровью. А я не верю.

– Почему?

– Никогда прежде не было, чтоб я в обморок, как баба, хлопнулся.

– Обморока не было, – сказал Горецкий.

Ведьмакин посмурнел лицом и посмотрел испуганно.

– Это вас пытались вернуть в нормальное состояние, – сказал Горецкий. – Заставить забыть про шофера-убийцу и вспомнить то, что вы знали раньше.

Ведьмакин сверлил собеседника недоверчивым взглядом.

– Не получилось ничего, – сказал Горецкий. – Ни лекарства, которые вам кололи, ни гипнотизер, которого к вам привезли…

– И ничего уже сделать нельзя? – севшим голосом спросил Ведьмакин.

Казалось, что он испытал самый настоящий ужас. Горецкий поначалу решил, что Ведьмакина напугало известие о творимых над ним, помимо его воли, манипуляциях, но тут Ведьмакин сказал:

– И я теперь всегда таким и буду!

Он едва не плакал. Он не очень-то верил во все эти байки про офицерское звание, жизнь на Кипре и секретную работу, но он готов был в это поверить, лишь бы только вырваться из тюремных стен. Так осужденный на длительный срок заключения человек идет на то, чтобы признать свое участие в каком-нибудь громком и страшном преступлении, к которому на самом деле не имел никакого отношения. Он сознается в преступлении, совершенном далеко-далеко от того места, где он отбывает наказание, и его долго везут к месту событий, где допрашивают день за днем, где вывозят на место преступления для проведения следственного эксперимента, устраивают опознания и очные ставки только для того, чтобы убедиться, что не он это был. И его отправляют обратно на зону, и он долго едет через полстраны, довольный своей командировкой и чередой разнообразных событий, хоть немного расцветивших его нелегкую жизнь, и даже устроенный ему на прощание мордобой за лживость и лукавство, отнявшие время занятых людей, не кажется ему чрезмерной платой. А тут – офицер, большие деньги, заграница…

Зазвонил телефон.

– Алло? – сказал Горецкий, скользнув взглядом по мрачному лицу расстроенного Ведьмакина.

– Это Калюжный.

– Слушаю, товарищ генерал! – напрягся Горецкий.

– Ты где?

– Я на объекте.

– Дуй ко мне! Времени тебе – полторы минуты!

«Полторы минуты» – это значит срочно. Горецкому была известна присказка генерала.

– Слушаюсь!

– Телефоны «Самсунг», – вдруг сказал Ведьмакин.

Закончивший разговор Горецкий отключил свой телефон и спросил озадаченно:

– Что?

– Телефоны «Самсунг».

– При чем тут «Самсунг»?

У самого Горецкого была «Нокиа».

– Я не знаю, – сказал Ведьмакин.

Горецкий продемонстрировал свой мобильник, спросил:

– Вы знаете, что такое сотовый телефон?

– Без проводов который.

– У вас был такой?

– Откуда? – пожал плечами Ведьмакин.

– Но вы же сказали: «Телефоны «Самсунг». Вы знаете марки мобильных телефонов? Вот у меня «Нокиа», к примеру. Какие еще вы знаете?

– Я никаких не знаю.

– А «Самсунг» знаете?

– Нет.

– А почему сказали?

В ответ Ведьмакин пожал плечами. Не мог объяснить.

Мобильный телефон у Горецкого забрали охранники на входе в особняк. Потом один из них сопровождал его до генеральского кабинета. Горецкий шел по коридорам с невозмутимым выражением лица, но внутренне был напряжен. Неприятное чувство человека, идущего под конвоем. Глеб, конечно, прав, когда говорит об опасности. Сотрут в порошок и развеют по ветру. И необязательно будут ждать, пока все раскроется. Малейшего подозрения им будет достаточно.

Войдя в кабинет, Горецкий увидел там Калюжного и Корнышева. Корнышев уже вернулся? Случилось что-то?

– Товарищ генерал! – щелкнул каблуками Горецкий.

Но Калюжный остановил его:

– Не поднимай пыль! Не на параде!

Показал рукой на место за столом, как раз напротив Корнышева.

– Садись!

А что это так смотрит Корнышев? Горецкий, собрав волю в кулак, смог непринужденно кивнуть товарищу. И Корнышев ответил ему невнимательно. Но что это за взгляд у него, черт побери?

– Как там Ведьмакин? – спросил Калюжный. – По-прежнему ваньку валяет?

– Работаем, – доложил Горецкий.