Тэсса на краю земли - Тата Алатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как будто их двое, а он один.
Тэсса же сделала несколько шагов в сторону кухни и вдруг без всяких раздумий стянула с себя майку. Фрэнк остолбенел, а Холли застонал.
— Опять, — возмутился он, — женщина, почему ты все время ходишь голой?
Тэсса дернула плечом, не желая отвечать на такие глупости, дошла до кухни и обрадовалась.
— Чай!
Непостижимая сила толкнула Фрэнка вперед, он стремительно прижался к узкой спине и накрыл руками грудь Тэссы. Все, чего он хотел — спрятать от Холли затвердевшие от прохлады соски, но вышло наоборот.
— Господи, — низко и хрипло выдохнул Холли, и его радужка почти исчезла, поглощенная расширившимися как у наркомана зрачками. — Не шевелитесь, — взмолился он, — только не шевелитесь! Я сейчас! Мои солнца…
— Переоденься, — сказала Тэсса, и ее голос тоже изменился. Стал глуше, и тело Фрэнка отозвалось на эти изменения. Жаркая волна накатила в паху, и возбуждение — непрошеное, неуместное — тягучим маревом заволокло разум.
— Мы подождем, — добавила Тэсса вслед убегающему наверх Холли.
— Серьезно? — нахмурился Фрэнк, не понимая, почему они идут на поводу у сбрендившего художника.
Однако он не пошевелился, не стащил с дивана плед, не укрыл Тэссу, не убрал рук, не отодвинулся, так и упирался в нее своим стояком.
Покорно ждал неизвестно чего и больше не задавал новых вопросов.
Холли вернулся очень быстро, и не подумав избавиться от мокрой одежды, зато притащил свои карандаши и бумагу.
— В прошлый раз, — лихорадочно сказал он, торопливо устраиваясь за столом, — вы остановились на половине пути, и это не давало мне покоя. Я думал, что не смогу завершить картину, как надо… Она должна наполнять жизненной энергией… должна…
Он вскинул глаза и снова поплыл, вобрав в себя две неподвижные фигуры. Это был полный мучительной жажды взгляд художника, поглощенного своим замыслом. Но и — Фрэнк вдруг понял это очень отчетливо — в этом взгляде было и другое желание.
И Тэсса тоже это увидела, коротко выдохнула и текуче откинулась на спину Фрэнка, обретя необычные для нее плавность и мягкость.
— Фрэнк, — облизнув совершенно сухие губы, попросил Холли, — ты не мог бы опустить одну руку ниже?
В этот раз он не стал угрожать и рычать в ответ. Очень медленно Фрэнк отнял руку от груди Тэссы и повернул ее лицо к себе, вглядываясь в его выражение.
И его прошибло насквозь: впервые Тэсса утратила свои хладнокровие и невозмутимость. Всепоглощающее внимание Холли сотворило какую-то чертову магию, пробудив чувственность. Взгляд был расфокусированным, скулы алели, а дыхание стало поверхностным и частым.
И Фрэнк поддался этому безумию, позволив грубому вторжению в их интимную жизнь приобрести эротичный контекст. Он никогда не тяготел к эксгибиционизму и прочим странностям, но сейчас почти забыл про Холли, всем своим существом отзываясь на молчаливый призыв. Если за прежнюю Тэссу он был готов убить, то за эту — умереть.
Наклонившись, он приоткрыл губами ее губы, сжал грудь, скользнул рукой в мокрые от дождя трусики, вбирая в себя дрожь позвоночника, слабый стон, глубокий поцелуй. Тэсса становилась горячей, словно кто-то внутри нее поджег костер, и член даже заломило в узких джинсах.
Он хотел ее так, что в ушах звенело.
— Футболку, — раздался бесцветный голос-шелест Холли. — Сними с него футболку, Тэсса.
Она не оглянулась, не удивилась, не воспротивилась. Послушно потянула ткань, и Фрэнк поднял руки, помогая ей. Происходящее полностью утратило всякую реальность и отчетливость. Холли из зрителя превратился в участника, как будто — щелк! — недостающая часть пазла встала на место.
Секс-сражение, секс-эквилибристика, яркий и изматывающий, битва на выносливость — остался где-то в прошлой жизни. В той, где Фрэнк не позволял себе такого бесстыдства.
Происходящее сейчас царапало неправильностью и странностью, но и распаляло тоже.
Он видел, что Тэссе тоже неловко, что она точно так же смущена и сбита с толку, но и очарована одновременно.
Жгучая и сладострастная испорченность подхлестывала, как розга, и одурманивала, как алкоголь.
Они поймали единый ритм, подчиняясь коротким пожеланиям Холли — сними джинсы, Фрэнк. На стол, Тэсса. Повернись ко мне лицом, разведи колени. Языком, пожалуйста, Фрэнк.
От каждого движения как будто кусочек стыда откалывался и камешком улетал в пропасть. Терялись скованность и напряженность. Оставалась только горчаще-захватывающая порочность — в каждом поцелуе, в каждом прикосновении, влаге Тэссы на языке Фрэнка, в его пальцах внутри нее, в остром запахе пота и возбуждения, в неотступно-пылающих взглядах Холли, скрипе его карандаша, движении его кадыка, пересохших губах, в ее стонах, ее нетерпении, ее соленой коже.
И когда Холли наконец наигрался, напитался, как суккуб, чужой похотью, когда отбросил в сторону карандаш, только тогда и разрешил — давай уже, Фрэнк, — и Фрэнк перевернул Тэссу грудью на стол, задницей кверху, зафиксировал бедра и вошел в хлюпающее и тугое, обернувшее горячим шелком, и не думая ее щадить, Тэсса зарычала совсем по-звериному, безнадежно цепляясь пальцами за гладкую поверхность.
А Холли просто смотрел и смотрел, и глаза его отчаянно полыхали.
Глава 23
За окном гремела гроза, и Бренда тихонько укачивала Жасмин, которая могла вырасти в упырицу и сожрать всю деревню.
Если Тэсса, конечно, ей такое безобразие позволит.
Одри яростно натирала пол, и гнев ее раскалывал небо.
— А потом Джеймс мне говорит: все из-за тебя, — сердито повторяла она в который уже раз. — Умер из-за меня! Навсегда остался в этой глуши из-за меня! «Как я вернусь в большой мир, если официально мертв», — передразнила она исступленно, села посреди кухни и заревела в голос. — А я виновата? Я разве просила его сюда нестись? Просила его разбиваться насмерть? Просила воскресать? Как это все из-за меня, милая Бренда?
— Милая? — переспросила невыносимая Бренда и опасливо посмотрела в окно, за которым сверкало и громыхало: — Одри, девочка моя, ты угробишь мои томаты.
— Томаты? — воскликнула та бешено и снова заискрила: — Томаты? Неужели никому нет до меня никакого дела? Томаты!
И крепкий дом Бренды пошатнулся от штормового ветра.
Утром деревня выглядела так, будто пережила кораблекрушение.
Фрэнк шел по улицам, подмечая и вырванные с корнем кустарники, и пострадавшие заборы, и помятые цветы, и поломанные скамейки.
Прошлая ночь сломала что-то и во Фрэнке.
Перешагнув невидимую грань, он допустил Холли Лонгли в нечто тайное и сокровенное и теперь не знал, какими глазами смотреть на этого человека. Что он увидит в ответ? Понимание? Или, что гораздо хуже, — жалость?
Бедный одинокий Фрэнк, готовый на
