Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы - Орхан Кемаль

— Браво!

— Многие лета!

— Да не отнимет у нас аллах вас и бея-эфенди!

Длинный надрывно продолжал:

— Мое сердце бьется и будет биться только для вас, моя кровь течет и будет течь вместе с вашей! Ради вас, любимые соотечественники, ради земли нашей я готов пожертвовать своей жизнью!

Снова взрыв аплодисментов.

Когда наконец воцарилась тишина, Длинный, словно сдерживая рвавшиеся наружу чувства, прижал руку к сердцу.

— Что же случилось? Какая сила привязала меня к этим местам, к вам, дорогие соотечественники? Признаюсь, я был поражен вашим мужеством, вашим благородством, вашим рыцарским великодушием, наконец, Кудретом Янардаг-беем-эфенди, который с беспримерной смелостью открыл нам глаза на истинное положение вещей!

Грянули аплодисменты, и все хором стали скандировать:

— Бра-во! Бра-во! Куд-рет, Куд-рет, бра-во!

— Бра-во! Бра-во! Куд-рет, Куд-рет, бра-во!

— А сейчас, уважаемые граждане, я скажу вам еще несколько слов и уступлю место нашему дорогому Кудрет-бею-эфенди. Истина — это солнце!

— Солн-це! — откликнулась толпа.

— Грязью не залепишь!

— Не-за-ле-пишь!

— У кого поднимется рука залепить грязью правду? — вопил Длинный.

— За-ле-пить прав-ду!

— Народ сломает такую руку!

— Сло-ма-ет!

— Бра-во!

— Сло-ма-ем-ру-ку!

— И проклянем того, кто ее поднял!

— Я предложил Кудрет-бею свои услуги в качестве секретаря и буду служить ему без всякого вознаграждения, потому что я увидел, точнее, разгадал в нем архитектора нашего светлого будущего. Кудрет-бей-эфенди оказал мне великую честь, пожаловав эту очень ответственную и трудную должность. Считаю своим долгом выразить ему публично глубочайшую признательность и с превеликим удовольствием уступаю место этому поистине блестящему оратору.

Длинный сошел с трибуны. Кудрет пожал ему руку и шепнул на ухо: «Ну и сукин сын ты!» И ловко вскочил на трибуну.

— Слово предоставляется Кудрет-бею-эфенди!

Поднялся невообразимый шум. Люди кричали, хлопали в ладоши, Кудрет в костюме пепельного цвета, который очень к нему шел, стоял на трибуне, скрестив руки на груди, и с очаровательной улыбкой глядел на беснующуюся толпу.

— Браво!

— Многие лета!

— Да сохранит тебя аллах от дурного глаза!

— Слава матери, которая тебя родила!

Но вот бей-эфенди поднял руку.

Мгновенно наступила тишина — ни звука, как на дне глубокой пропасти.

— Мои любимые граждане! — начал было Кудрет, как вдруг в толпе раздался визгливый женский голос:

— Будь ты проклят этими любимыми гражданами!

Кудрет уже знал, что приехала жена и что она добивается встречи с ним. Но ему вовсе не хотелось встречаться с ней. Суд развел их, теперь они чужие люди. Как говорится, бык подох, рядиться не о чем. Шехвар, видимо, была пьяна. Иначе она не осмелилась бы прийти сюда и безобразничать. Как бы там ни было, необходимо любой ценой спасти свой престиж.

Длинный с Идрисом кинулись к женщине, пытаясь заткнуть ей рот и увести. По толпе прокатился недовольный ропот. Бывший председатель вилайетского комитета, стоявший недалеко от трибуны, ждал скандала.

— Оставьте ее в покое! — неожиданно крикнул Кудрет. — Пусть говорит! Солнце не залепишь грязью, как справедливо отметил предыдущий оратор!

Женщину отпустили. Она и в самом деле была пьяна, даже шаталась.

— Кудрет! Безбожник Кудрет! Я уже не один день добиваюсь встречи с тобой! Он лжец, плут и мошенник, а вы ему в ладоши хлопаете! — крикнула она, обращаясь к толпе. — Не верьте ему! Он и его дружки обманывают вас. Став депутатом меджлиса, он переберется в Анкару с психопаткой Ифакат Дюрдане, бывшей придворной. Он женится на ней! Понимаете? Женится!

Последние слова Шехвар были встречены дружным хохотом.

— Плакать вам надо, а не смеяться. Доверились мерзавцу! — не унималась Шехвар.

— Да кто она такая?

— Голову морочит.

— Гоните ее, пусть проваливает отсюда!

— Бра-во! Мо-ло-дец! — кричали бывший председатель вилайетского комитета и его сторонники. Но толпа не поддержала их. На людей, видимо, магически действовали спокойствие и невозмутимость Кудрета, который стоял, не меняя позы, со скрещенными на груди руками и презрительной улыбкой на лице.

Наговорив всякой ерунды, женщина едва не упала, хорошо, что Идрис и Длинный успели поддержать ее.

Кудрет опустил руку и продолжал:

— Да, мои дорогие соотечественники… Кто эта женщина? Вы ее знаете?

— Нет, — ответила толпа.

— Видел ли ее кто-нибудь из вас прежде?

— Нет!

— Так по какому же праву обливала она меня грязью? От чьего имени? Кто мог толкнуть ее на подобную дерзость?

— Власти!

— Браво! Я склоняю голову перед вашей сообразительностью, дорогие соотечественники!

— Браво!

— Многие лета!

— Пусть только посмеют тронуть тебя! Ты наша душа!

— Если бы у кого-нибудь из вас оказалась жена, забывшая женскую честь и приличия, что бы вы сделали с ней?

— За глотку ее…

— Или же бах-бах-бах!

— Нет, я не стану ни убивать ее, ни душить. Пусть она пьяница и картежница, растоптавшая женскую честь. Потому что женщина — создание, отданное великим аллахом мужчине на попечение!

Взрыв аплодисментов.

— Ни друзьям, ни врагам своим не пожелал бы я в жены такую низкую женщину. И все-таки я не разводился с ней. Не разводился потому, что сам аллах вверил ее моим заботам!

— Аллах, аллах!

— О боже, какое великодушие!

— Но все случилось так, как я и не предполагал, мои любимые граждане. В тот самый час, когда я был оклеветан и брошен в тюрьму, в самый тяжелый для меня час жизни, когда мне подрезали крылья, она не только бросила меня на произвол судьбы, но еще и возбудила дело о разводе!

— Вай, бездушная, вай!

— Вай, порочная баба!

— Да я бы такую…

— Она считала, что я опозорил ее, стыдилась меня. Ладно, сказал я себе, такова жизнь. Смирился и пошел в суд. Почтенный судья, который знал, что я оклеветан, человек справедливый, на первом же заседании развел нас.

— Да здравствуют турецкие судьи!

— Да здравствует справедливость!

— Да здравствует…

— В настоящий момент эта женщина мне чужая. Она со мной развелась. Но ей показалось этого мало, и только что по наущению властей, а также из жалкой корысти она нанесла мне чудовищные оскорбления. Вы все тому свидетели. Как бы поступили вы, мои соотечественники, неусыпно стоящие на страже законности? Как гражданин, подвергшийся оскорблениям, я возбуждаю иск против этой ханым и требую расследования дела!

Сопровождаемый приветственными возгласами, Кудрет спустился с трибуны. Переодетые в гражданское полицейские схватили женщину и поволокли ее к фаэтону Плешивого Мыстыка. Шехвар сопротивлялась. Плешивый Мыстык наотрез отказывался везти пассажира, только что поносившего великого Кудрет-бея.

Поскрипывая желтыми туфлями, к фаэтону подошел сам Кудрет.

— Что тут происходит, дорогой Мыстык?

Извозчик схватил его за руки:

— Душу за тебя отдам, бей-эфенди!

— В таком случае отвези нас туда, куда укажут эти господа.

— Слушаюсь, бейим, слушаюсь, мой паша…

Кудрет, Шехвар и полицейские сели в фаэтон. Кудрету пришлось держать Шехвар, чтобы она не вывалилась, — до того она была пьяна.

— А ну, удалые! — крикнул Мыстык и щелкнул кнутом.

Идрис и Длинный побежали за фаэтоном.

Событие это еще больше возвысило Кудрета в глазах горожан, и прежде всего женщин.

— Какой же он терпеливый! — говорили люди.

— Да будь я на трибуне, когда заявилась эта пьяная баба…

— Жениться мне на собственной матери, если бы я не задушил эту тварь…

— Задушил?! Да я разрядил бы в нее пистолет!

— А у него не поднялась рука на женщину. Что говорить — настоящий мужчина!

— Не расстается со словом «аллах», а она?

— А она — со спиртным!

— Какая наглость! Возбудить дело о разводе, развестись — и после этого…

— Нет, эфенди, таких нужно приканчивать! Приканчивать, чтобы другим неповадно было!

— Оставить мужа в беде, подать на развод, а потом…

Город бурлил. Распространился слух, будто несчастный Кудрет Янардаг сжалился над своей бывшей женой, отказался от предъявленного иска да еще дал ей не то десять, не то двадцать, не то все пятьдесят тысяч лир. Это было уж слишком! Ни один даже самый благородный муж не смог бы поступить более великодушно… Жена возбудила дело о разводе в самое тяжкое для него время, да к тому же, продавшись властям, покушалась на его политическую карьеру, а он после всего этого… Нет, так не бывает! Наверняка человек этот постиг аллаха… Его так и называли: «постигший аллаха», назвать пророком пока не решались. Только постигший аллаха мог обладать такой железной выдержкой!