Бобо в раю. Откуда берется новая элита - Дэвид Брукс

Кто-то сказал, что вся американская история – это, по сути, монетизация рая. Однако, обладая некоторым доходом, приложив определенные усилия и наняв правильных подрядчиков, образованный человек может вложить деньги в строительство рая. На сотни миль вокруг довольные парочки усаживаются на скрипучие диваны в своих B&B[55] и раскрывают книжки, написанные авторами, которые сами давно переехали в Прованс и теперь издают квазипорнографические романы для перетрудившихся горожан. И вот бобо решает, что пора спуститься по тропинке к своему второму дому. Она старается не утаптывать почву на древесных корнях, помятуя замечательную фразу Стейнбека о добром человеке, что «высоко поднимает ноги, если букашки ползут по земле».

Женщина идет мимо беседки, которую она затеяла еще в прошлом году, и бассейна, который они с партнером установили, чтобы купаться нагишом, – здесь они куда чувственнее, чем в городе, впрочем, ничем таким предосудительным вне дома они не занимаются. Она подходит к дому, откуда уже доносится звуковая дорожка фильма компании Merchant Ivory[56], и мелодии отражаются от стен хозяйственных построек, перестроенных под гостевые домики.

Самая серьезная задача, поставленная ими по приезде, – в три раза увеличить все окна. Им хотелось, чтобы интерьер сливался с экстерьером, чтобы они могли быть еще ближе к природе. Как сладко, проснувшись в спальне за стеклянной стеной, понежиться еще с часик в постели, наблюдая за восходом солнца (еще лучше, когда дом стоит посреди собственного участка в 150 акров, и соответственно соседей, которым было бы видно, как вы наблюдаете закат, просто нету). На подходе к дому она останавливается, чтобы полюбоваться на изысканные мхи, обрамляющие дорожку к входной двери. Она вдыхает аромат местных трав, которыми они засеяли пространство вокруг дома, и неспешно поднимается на круговую террасу, проведя рукой по осиновой поленнице, сложенной возле двери. Эти дрова не для топки. Им просто так нравится сама поленница, ее форма и текстура, что кажется, будто без нее дом был бы уже не тот.

Она открывает кленовую дверь, доставленную из Новой Англии самолетом, и слышит, как ее друг работает в своем кабинете. С появлением этого дома у него появилось и время на занятия, которого раньше катастрофически не хватало. Помимо нового увлечения – он читает дикторский текст в документальных фильмах про окружающую природу, – ее друг снова играет на скрипке, читает романы азиатских писательниц и участвует в общественной жизни, исполняя должность казначея местного природоохранного общества.

Она заходит в просторную гостиную. Широкие половицы поблескивают, оттеняя каминную полку красного дерева, украшающую их огромный, сложенный из камней очаг. Дерево для полки три года назад сломал ураган, а камни для очага они нашли, гуляя по горам Колорадо. Мебель деревенская, но удобная. По углам расставлены массивные, размером с «фольксваген», кресла, в которых можно свернуться калачиком. Они куда удобней кресел с прямой высокой спинкой, какими пользовались во времена ее родителей. В родительских нужно было сидеть прямо, а вот потертый шик нынешних позволяет принимать любое удобное положение.

Бобо бросает взгляд на свою коллекцию деревянных черпаков. Ее, как обычно, трогают их мягкие изгибы – свои черпаки она ценит больше других предметов, выловленных в многочисленных походах по лавкам. На большой стене развешаны черепашьи панцири и камбоджийские статуэтки. Ей самой больше всего нравится статуя Бодхисатвы – эта духовная сущность уже достигла просветления, но откладывает собственную нирвану ради того, чтобы помочь другим прийти к нему.

И вот, уже испытывая сладостное умиротворение, она замечает стоящего в дверях кухни Ангела Смерти. Это специальный Ангел – его посылают только к бобо. От его потертого твидового пиджака исходит сияние, и, судя по громадной керамической кружке в его руках, которую она купила прошлой весной на ярмарке ремесел в Санта-Фе, он уже какое-то время ее ожидает. Ангел Смерти подробно расспрашивает о ремонте, который они закончили в прошлом году. Она рассказывает, как они решили пристроить новую кухню по скандинавскому методу с использованием соломенных блоков, которые позволяют сохранять строевой лес. Как они возводили землебитные стены, для этого берут сырую почву и прессуют ее с такой силой, что получается прочный стройматериал цвета карамели, источающий запах леса. Новые двери сделаны из древесины разобранного приходского дома в Аризоне и характерно скрипят при открытии. Незаметные глазу датчики контролируют обогрев и вентиляцию помещения и выключают свет, когда в комнате никого нет.

Ангел Смерти подивится тому, как им удалось, втрое увеличив площадь дома, сохранить в неприкосновенности его дух. После чего сообщит, что она только что умерла, но никуда забирать ее он не собирается. Ей предстоит вечное существование в окружении этих превосходных вещиц. Единственная просьба будет поменять плитку в коридоре, которая в любом случае не выглядит так нарядно, как она рассчитывала. Блаженство спасения не предназначено для этого места вечного отдохновения, но вечность эта чуткая, в духе нью-эйдж, и на всех частотах играет Национальное общественное радио. Она благодарит Ангела Смерти, и, сделав последний глоток шоколада, он растворяется вдали, прихватив с собой ее «рейндж ровер».

7. Политика

Если задаться целью прочесть все книги и эссе со словосочетанием «дух времени» в названии, легко обнаружить, что вне зависимости от времени написания там всегда будет фраза следующего содержания: «Мы живем в эпоху перемен». Будь то 1780-е, 1850-е или 1970-е, людям всегда кажется, будто они живут на вулкане. Прежние установки и методы кажутся непоправимо устаревшими. Новые порядки и идеи – еще не вполне созревшими.

Но мы особенные. Мы живем не в эпоху перемен, а сразу после нее. Не так давно закончилась культурная война, бушевавшая в Америке не одно поколение. С 1960-х по 1980-е силы богемы и буржуазная коалиция неоднократно сходились на поле боя. Представители богемной контркультуры атаковали истеблишмент, пригородные районы, а затем и рейгановские 1980-е. Консервативные политики и авторы нападали на 1960-е, обвиняя это десятилетие чуть ни во всех бедах Америки. Каждая вылазка леворадикального крыла богемы, будь то студенческие лидеры или феминистки, порождала ответные действия буржуазных правых от движения «Моральное большинство» до сторонников экономики предложения[57]. Последнее обострение длительного конфликта было весьма конвульсивным: с протестами, бунтами, массовыми волнениями и прямо-таки крушением изжившего себя общественного строя.

Но в центре этой бури уже ковался новый компромисс. Появился и новый порядок, и новый истеблишмент, который я пытался описать на предыдущих страницах. Члены этого нового правящего класса с нечетко обозначенными границами воплотили в себе обе противоборствующие стороны прошедшей культурной войны. Они восприняли и уроки шестидесятых, и опыт восьмидесятых. Они по-своему уравновесили буржуазные и богемные ценности. И этот баланс позволил нам восстановить в обществе мир, утраченный во время переходных десятилетий.

Политика умеренности

Политики, преуспевшие в новую эру, поженили богемные 1960-е и буржуазные 1980-е и смешали соответствующие системы ценностей. Такие деятели не используют военную риторику ушедшей эпохи. Это не размахивающие кулаками «политики твердых убеждений» эпохи конфронтации. Они предпочитают совмещение различных подходов. Они стачивают острые углы и примиряют противоположности. Они умеют найти подход к разным социальным группам. Их цель – найти третий путь за пределами традиционных разделений на левых и правых, и они маршируют к ней под объединяющими знаменами сострадательного консерватизма, практичного идеализма, устойчивого развития, продуманного роста, процветания не ради одного только процветания.

Что бы там ни было, но администрация Клинтона – Гора воплотила в себе дух компромисса, составляющий основу всего бобо-движения. Начнем с того, что в 1960-х Клинтоны участвовали в антивоенных протестах, а в 1980-х ворочали фьючерсами. В Белый дом они пришли с хорошим багажом богемных идеалов и буржуазных амбиций. Они развернули кампанию против «отживших свое ярлыков», подразумевая левых и правых. Выступая в 1997 году перед Советом руководства демократической партии, Билл Клинтон, по сути, сформулировал свое политическое кредо: «По целому ряду вопросов нам пришлось последовательно отказываться от этого навязанного, несуществующего выбора, от беспочвенных споров о том, либеральную или консервативную позицию мы занимаем, споров, ведущих только к расколу в обществе и тормозящих развитие».

Столкнувшись с культурным противостоянием сторонников традиционных ценностей и борцов за свободу, администрация Клинтона включала задымление и перемешивала противников, стараясь их примирить. Сторонники Клинтона взяли на постоянное вооружение три ключевых слова «Возможность, ответственность, сообщество», даже не задумываясь о том, нет ли между этими понятиями противоречий. Они совмещали введение школьной формы и другие инициативы в традиционном русле с раздачей презервативов в той же школе и прочими либеральными мерами. Клинтон стал третьим углом между бескомпромиссными бойцами справа и слева, воплотив мягкое и удобоваримое сочетание. Он объявил, что сможет сбалансировать бюджет без болезненных сокращений, провести реформу соцобеспечения, не снижая выплат, подкорректировать политику равных возможностей, но не ставить на ней крест, усилить борьбу с наркоманией, но больше средств выделять на реабилитацию, сохранить систему народного образования, но развивать и частные школы. Обжегшись в самом начале срока на противостоянии вокруг гомосексуалистов в вооруженных силах, клинтонцы сошлись на принципе: «Не спрашивай, не говори». Эта формула, пожалуй, наиболее полно отображает усилия последователей третьего пути по поиску компромисса.