Дети Филонея - Елена Жаринова

— А я с вами не спорю, — заявил Влад, с вызовом плюхаясь в кресло. — Я, может, тоже хочу в космос. Только какого хрена было мне руки выкручивать? Я что, буйный? С пистолетом по улицам бегал? Зачем меня в тюрьме держать?

— Мы вас, батенька, не крутили, — обиделся Роман Рудольфович. — А то, что бегали, факт. Правда, без пистолета, но еще бы не хватало. Как сказал классик, злые языки страшнее пистолета. Вот вы сначала на портреты вождей зыркаете, потом людей разговорами провоцируете, потом от органов убегаете…

— Когда это я зыркал? — растерялся Влад.

— На рабочем месте и зыркали, — охотно разъяснил Яшин. — Начальница ваша сообщила, что Владимира Ильича частенько в последнее время гипнотизировали. Так что не обессудьте. Как у вас в сопроводительном листе написано? Социальная дезадаптация, так и есть. И слава богу, что вас вовремя направили. А ну как натворили бы делов сгоряча? И была бы вам в самом деле тюрьма, а не палата-люкс.

— Это что бы я, интересно, натворил? — вскипел Влад. — Родину бы продал?

У него еще вертелось на языке: да кому она, на хрен, нужна? Но чувство самосохранения вовремя сказало: стоп.

— Зря ёрничаете, — строго сказал Яшин. — По глупости можно и Родину продать. Вот вы английский язык для чего учили? Голоса слушать? Подпольные порнофильмы смотреть?

— Шекспира в подлиннике читать, — буркнул Влад. — Он, кажется, ничего не писал против советской власти.

Роман Рудольфович похлопал его по руке.

— Ну, кто в молодости не болел нигилизмом? И я, помнится, грешил. Но вы, Владлен Андреевич, уже не мальчик. Пора созидать. Вот сил у нас наберетесь и все проблемы свои решите. Радио вам включить? А то сидите, как сыч, в тишине.

— Включить, — вяло отозвался Влад.

— Скажу на отделении, — доктор Яшин поднялся. — Ну ладно, батенька, отдыхайте. А то вам скоро гостей принимать.

Дверь за доктором закрылась, щелкнул замок.

Через десять минут включилась радиоточка.

— Сегодня в Ашхабаде начались дни советской литературы, посвященные шестьдесят первой годовщине победы советского народа над немецко-фашистскими захватчиками, — торжественно сообщил диктор. — Предметом обсуждения первого дня стала тема "Писатель и мир". Перед молодежью и представителями трудовых коллективов выступили Чингиз Айтматов, Дарья Донцова, Григорий Чхартишвили и другие борцы за дело мира…

Влад лежал на кровати, закинув руки за голову. Перед глазами мелькали лица. Зеленые глаза туманились слезами. Золотые кудри спадали ему на грудь. "Я поняла, что умру, если тебя не увижу…" ""Люблю" всегда будет иметь значение…" Голоса тихо, но настойчиво перебивали друг друга. "Я так боялась, что ты меня выгонишь…" "Ты меня выгонишь?" Голоса отталкивали друг друга, золотые волосы мешались с русыми, две пары глаз смотрели гневно и требовательно… Они обязательно договорятся между собой, и тогда ему крышка…

— Эй!

Влад вскочил, испуганно озираясь. Перед ним стоял мальчишка лет тринадцати — веснушчатый, коротко стриженный, слегка полноватый. "Посетитель, что ли? — очумело подумал Влад. — Тогда почему в халате?"

Незваный гость действительно был одет в больничные пижаму и халат. Руки он держал в карманах, глаза щурил и вообще вид имел очень самодовольный.

— Ну что, сидим? — спросил он Влада.

— Сидим, — на автомате ответил Влад, потирая лоб. Надо же было — задремать средь бела дня! — Ты как сюда попал? — сообразил он спросить наконец.

Мальчишка достал из кармана связку ключей и гордо потряс ею у Влада перед носом.

— Ключи! Я их стащил. Я твой сосед по балкону, сечешь? К тебе Чехов сегодня заходил?

— Угу, и Гоголь.

Мальчик страдальчески закатил глаза, и Влад примиряюще поднял руки:

— Да понял я, понял. Заходил.

— Про общеукрепляющий курс говорил?

— Говорил. И что?

— Ноги делать отсюда нужно, вот что! — объявил гость.

Влад, нахмурившись, пригляделся к мальчишке. Нет, эту рожицу он не припоминал, скорее, догадался… Пионерам вроде бы не положено знать Булгакова?

— Так ты…

— Тише! — мальчик снова приложил палец к губам. За дверью послышались голоса. Повернулся ключ. Мальчик почти бесшумно скрылся на балконе.

Лена вбежала в палату, бросила на стол сетку с апельсинами и прыгнула Владу на шею. Она тормошила его и целовала в щеки, как ребенка. Светлые кудряшки прыгали вокруг раскрасневшегося лица, от них веяло уличным теплом.

— Ну как ты? — она заботливо заглянула в глаза. — Кормят прилично?

— Ну, вроде не похудел, — довольно прокудахтал Генка.

— А почему ты Анюту не привела? — спросил Влад.

Лена смутилась. Бросила на Генку беспомощный взгляд. Потом, сообразив что-то, облегченно улыбнулась:

— Так это, Владь… Сюда с детьми не пускают, я узнавала. Анютка шлет тебе привет. К следующему разу она тебе нарисует птичку и домик.

Честно говоря, Влад ничего не понимал. Он же все рассказал Лене в Реальности-1 — и про донос Генки, и про то, как он, пользуясь ситуацией, подбивает к ней клинья. И после этого она здесь — с ним?! Может, это какая-то хитрая женская игра? Но зачем? Ради того, чтобы ездить на "волге"? Тогда это гнусно. Или… Или Свойства у нее здесь еще не проснулись. Она просто не помнит ни про какой разговор в Реальности-1.

— Когда нам сообщили, — Лена интимно понизила голос, — я сама чуть с ума не сошла. Я так боялась звонить твоей маме… А мне еще выговор сделали, дескать, как же это вы не заметили, что у него проблемы? А еще жена называется… И с Геной говорили. Да, Ген?

— На работу приходили, — подтвердил Генка.

— Я знаю, — сказал Влад, глядя Генке в глаза. Догадайся, сволочь, что я все про тебя знаю…

Но Генке эти взгляды были как с гуся вода. Он пригладил волосы.

— Я сказал им правду. По-комсомольски, так сказать. Что ты отличный парень, но в последнее время тебя несло не в ту степь. Они мне тоже впилили: а если видел, что несло, то чего ты ждал, товарищ?

Все это было отвратительно. И Ленин фальшивый тон, и непрошибаемая наглость негодяя. А еще они все время переглядывались. Не как любовники — просто как люди, которых связывают общие дела. И в эти дела они не хотят посвящать посторонних и психов. А с Владом оба говорили характерным доброжелательным тоном, от которого шерсть вставала на загривке. Очень хотелось устроить истерику. Дать Генке в морду — хорошенько, с хрустом, до кровавых соплей. Припечатать матом дуру Лену, чтобы выпучила глаза. Отпустить себя. Отпустить свой гнев. Но Влад сдержался. Ведь когда его спеленают в смирительную рубашку, это он будет выглядеть жалко. Нельзя доставлять им такое удовольствие.