Рейд на Сан и Вислу - Петр Вершигора

— Эге–ге! — подхватывает мысль Войцехович. — Командующие армиями и то оглядываются, как только засекают у себя на флангах подвижные группы противника.

Но то в полевых войсках. А для нас, совершавших тысячекилометровые рейды от Брянских лесов до Карпат, этот жупел, можно сказать, начисто выветрился. Давно воюем без флангов…

— Кончим войну — засядем за парты в академиях, напишем труды. Тема для дипломной работы сама напрашивается, — говаривал мне в свое время Руднев, еще задолго до решающей схватки с фашизмом окончивший военную академию.

— «Война без флангов»… А что, подходящее заглавие для диплома! — горячился я.

— Ну, за одно такое кощунственное заглавие тебя, брат, и на порог военной науки не пустят.

— А если более обтекаемое: «Война без фронта и флангов»? — спрашивал я наивно.

Хитро покручивая черный ус и прищуривая карий глаз, комиссар опять охладил мой пыл:

— Смеешься? Военная наука — это, брат, не по тылам врага бродяжить…

И нельзя было понять — шутит он или всерьез раскрывает свои сокровенные думы.

— Ты одевай эту свою крамольную мысль в ученый туман. Например, так: «К вопросу о возможности действий рейдирующей группы (отдельного полка, бригады, легкой дивизии) в оперативном тылу противника без четко выраженного фронта и флангов…» Ну и так далее. Чем длиннее заглавие, тем ученнее будет казаться труд. Учти это, на всякий случай.

Такие разговоры между нами бывали не раз. И почти всегда комиссар варьировал тему: «Война без фронта и флангов». Но мне хорошо запомнилось, как он с тревогой и настороженностью, каким–то даже враждебным взглядом обжег меня, когда я, бросив поводья мысли и бездумно дав ей шенкеля, взвился свечкой:

— А может быть, назвать «Война без тыла»? Как?

— Ты это брось! — погрозил рукояткой нагайки Руднев. — Как это — без тыла? Без тыла не бывает. А если вздумаешь так воевать, запомни — это смерть. Гибель!

Он нервно прошелся по поляне, затем, замедляя шаги, остановился против меня и добавил:

— Будешь жив — почитай, брат, Михаила Васильевича Фрунзе. Вот голова!..

Вспомнив любимого комиссара, я снова мысленно возвращаюсь к конкретной обстановке, к четырехугольнику, в который мы влезли южнее Ковеля.

Итак, мы ведем войну «без четко выраженного фронта и флангов». На всех направлениях этого эфемерного фронта сейчас действуют наши засады и диверсионные группы. Ну, а где же наш тыл? В том–то и дело, что стараниями всех этих бандер и гончаренок в четырехугольнике, куда забрались мы сами, у нас плохо с тылом. По каждой из наших групп могут ударить эти шакалы. Рано или поздно раскусят же они наш маскарад. А ведь здесь действуют целых три куреня и школа «лисовых чортив». Значит, мы должны сами ударить по ним, пока они не разобрались. Это и есть наша ближайшая цель.

А главный удар? Ну, конечно же, по «лесным чертям»!

Отдаю приказание связному Шелесту:

— Вызвать комбата Брайко и с ним старшего армянской группы…

В последующие два дня хватало работы и штабникам, и разведчикам, получившим трудную задачу: так прощупать дислокацию, численность и вооружение школы «лисовых чортив», чтобы ни в коем случае не вызвать у противника подозрения.

Войцехович и его помощники часами просиживали над картами, донесениями, сводками. Но больше всех работал политсостав. Мыкола Солдатенко, комиссары батальонов Цымбал, Тоут, Шолин, политруки, парторги рот и агитаторы во взводах, помощник Мыколы по комсомольской части Миша Андросов, бывший секретарь райкома комсомола Надя Цыганко, все коммунисты и комсомольцы залезали в самые глухие хутора. Созывали там собрания жителей, распространяли наши листовки. Надо было изолировать банды от народа, лишить их тыла, поддержки, резервов. Конечно, немногие из тех, кто вел эту работу, знали ближайшую боевую цель. Мы не могли заранее раскрывать ее даже коммунистам. Направление главного удара, как и в войсках, маскировалось тщательно.

С чисто военной стороной задуманной операции мы, конечно, справимся. Уверенность в этом была полная. А с политической? Очень уж крутая каша заварена здесь гестаповцами и их верным помощником Бандерой. Сумеем ли мы в ней разобраться? Не допустим ли где просчета?.. Об этом думал я. Думали и комиссары.

— Если уж теряем время и силы, то тут мало выбить «курсантов» из лесов, потеснить или разогнать их, — толковал я начальнику штаба, корпевшему над составлением боевого приказа. — Логика борьбы подсказывает самое решительное: окружение и полное уничтожение этого гадючьего гнезда.

Явился Брайко, а с ним Арутюнянц и Погосов.

— Как бы нам опять пароль узнать у «лисовых чортив»? — спросил Арутюнянца Войцехович.

— Есть там один человек, — сказал Погосов.

— Кто такой?

— Старший лейтенант Семенюк. Его они вроде военспеца держат.

— Чей старший лейтенант? Обер–лейтенант, что ли?

— Нет, наш. Бежал с нами из плена. Хорошо знает военное дело. Профессор «лисовых чортив».

— Ну и дела!.. Сможете установить связь с ним? Он не продаст?

— Что вы, товарищ командир! Вот вам моя рука. Рубите, если что. Хотите, я привезу его к вам?

— Нет, лучше оставить его на месте. Пусть добывает для нас пароли, сообщает нам расположение постов. Да и в момент нашего наступления он может спутать им все карты.

— В бою перейти трудно. Или пуля в спину от тех, или в горячке боя от своих пуля в лоб.

— Пусть выполняет приказ. Хочет замолить грехи — пускай идет грудью. А там… как его солдатское счастье вывезет…

23

Над нами проходила какая–то воздушная трасса противника. С интервалом в десять — пятнадцать минуть с северо–запада на юго–восток одна за другой шли тяжелые транспортные машины: иногда парами, иногда тройками, а чаще в одиночку. Шли знакомые нам трехмоторные «Ю–52». Темно–серые, в пасмурном небе казавшиеся аспидно–черными. Тупорылые, медлительные, с обрубленными крыльями тяжеловозы — воздушные битюги.

Обратно они возвращались под вечер веселее, как будто налегке. По опыту прошлого года, когда под Ровно наши доморощенные зенитчики сбили одну такую машину, мы знали, что при обратных рейсах они часто возят офицеров–отпускников.

На этот раз вместе с грузовыми «юнкерсами» изредка следовало какое–то невиданное воздушное чудище. Огромная машина с громоздким фюзеляжем, похожая на лохматого шмеля, волокла под своим пузом пять или шесть пар колес. Создавалось впечатление, что воздушный тяжеловоз везет подцепленный к брюху танк. Шесть моторов этой махины ревели дружно, сотрясая стекла в избушке.