Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

огораживании.) Если полное огораживание окажется невыполнимым, то любой владелец пожалования, располагающий «достаточно крупной долей», должен иметь возможность «время от времени получать разрешение на огораживание части участка», подобно тому как Пеппер, располагавший лишь ничтожной долей, получил лицензию на девяносто с лишним акров. Но этот джентльмен к тому времени уже успел ретироваться. Он продал свое пожалование за 4000 фунтов (по крайне мере на 2000 меньше запрашиваемой цены), и Палтни (наверняка еще за какую-то «услугу») передал его за ту же цену Чандосу. Это было в сентябре 1725 года, а в октябре Пеппер отправился во Францию и по дороге скончался в Дувре, «никем не оплаканный»[580].

Причина, по которой Уолпол не оправдал ожиданий Чандоса, заключалась в том, что он остановил свой выбор на еще более привлекательном объекте недвижимости, который был куда спокойнее и гораздо фешенебельнее, чем Энфилд Чейз, и располагался ближе к Лондону. Речь идет о Ричмонд Парке. В 1683 году должность рейнджера Ричмонд Парка была пожалована семье Хайд, графам Рочестер и Кларендон, которые сделали Питершем Лодж в Нью Парке своей резиденцией. В 1721 году Питершем Лодж сгорел дотла, и граф примирился с необходимостью продать пожалование, которое королева Анна продлила еще на две жизни. Сохранилась сделанная им оценка активов, приносимых его собственностью и должностью в Ричмонд Парке. Блага и преимущества, прилагавшиеся к посту рейнджера, или смотрителя, оценивались следующим образом:

Право выпаса скота и откорма свиней желудями (помимо и за пределами необходимого для пропитания оленей), а также три самца и три самки в каждый сезон; и весь лес и подлесок, а именно молодые кустарники, бурелом, сухостой, орехи, каштаны и желуди… на 200 фунтов в год, что при покупке на 21 год составляет 4200 фунтов.

Плата в размере 6 шиллингов в день за работу смотрителя указанного парка, что составляет ежегодную сумму в 109 ф. 10 ш., а при покупке на 21 год достигает 2299 ф. 10 ш.

–

6499 ф. 10 ш.[581]

Цена, пожалуй, была высока, и Уолпол склонялся к тому, чтобы выждать; в конце концов ему удалось выкупить должность у Хайдов за 5000 фунтов, и король даровал этот пост сыну Уолпола, лорду Роберту. Фактически все должностные почести и привилегии доставались его отцу, который перестроил Хартлтон, или Олд Лодж (потратив около 14 000 фунтов стерлингов), содержал свою любовницу Марию Скерретт в доме в парке, регулярно охотился там и был изображен на портрете со всеми регалиями рейнджера[582].

Ричмонд занимает лишь небольшое место в истории Черного акта, так что было бы излишним пытаться реконструировать социальные отношения в этих местах в 1725 году. Местные жители не любили Нью Парк с тех пор, как Карл I впервые «вырезал» его из местных общинных земель. Здесь происходила обычная история с кражей оленей[583]. Здесь же разгорелась необычайно ожесточенная борьба за право на дрова, растянувшаяся на многие десятилетия. Так как это было излюбленное место королевской семьи и знати, то предпринимались попытки не допускать в парк простонародье и запирать ворота, выдавая немногим избранным ключи или входные билеты.

Когда режим Уолпола остался лишь дурным воспоминанием, а цензура ослабла, вспыхнули разногласия по поводу всех этих дел. Начало недовольства местных жителей относили к периоду рейнджерства Уолпола — «великого растлителя нации, расхитителя… вольностей своей страны, сделавшего управление парком частью своей продажной администрации…». Прежде, до Уолпола, парк пересекали дорожки и доступ в него был свободен: по лестницам через стену или сквозь незапертые ворота. Сначала по приказу Уолпола убрали лестницы. На их местах расставили ловушки для людей. Ворота заперли, и войти в них стало можно только по билету. Права жителей нескольких соседних приходов брать из парка дрова, резать дрок и добывать гравий были ограничены:

Всеми этими правами и привилегиями наслаждались в полной мере, пока лорд Уолпол не стал рейнджером парка, а затем последовала череда новых законов и обычаев; старые права были заменены новомодными обязывающими привилегиями, которыми люди могли пользоваться лишь до тех пор, пока располагали благосклонностью рейнджера и угождали ему.

Но (продолжал дотошный памфлетист), «дабы отдать справедливость его светлости», отметим, что хотя он и именовался рейнджером, делами парка управлял его отец. «Люди боялись спорить с министром, в распоряжении которого была вся казна королевства и который, как известно, никогда не стеснялся проводить любые деспотические меры»[584].

Судя по этим свидетельствам, конфликт из‑за прав в Ричмонд Парке обострился лишь после того, как Уолпол (через своего сына) занял пост рейнджера. Но есть некоторые указания на то, что столкновения начались в 1723 году, в конце срока должности Рочестера, когда уполномоченные Казначейства распорядились о масштабной вырубке деревьев в парке ради увеличения казенных доходов[585]. Такая распродажа древесины, несомненно, должна была показаться жителям посягательством на их права, и, хотя не все похитители оленей в 1720‑х годах были местными, нет никаких оснований думать, что местные жители желали им зла. Неспокойно было и в Уимблдоне, к востоку от парка. Поместье Уимблдон в 1717 году приобрел сэр Теодор М. Дженссен, один из директоров Компании Южных морей. После ее краха часть имущества Дженссена конфисковали, а поместье продали со скидкой — в 1723 году его купила Сара, герцогиня Мальборо. Простой народ, который тоже часто спорил со своими лордами о правах на дрова, дерн и гравий, вряд ли испытывал почтение вассалов к хозяевам, которые менялись где-то в высших сферах[586].

Мы снова встречаемся с взаимоисключающими оценками социальной реальности. С позиций классической историографии мы должны бы теперь рассматривать район Ричмонда как достигший апогея фешенебельности и притягательности. Когда король, его любовница и первый министр находились в парке, когда Сара, герцогиня Мальборо, порой наведывалась в Уимблдон, когда поблизости, в Твикенхэме, бывал Поуп с друзьями — ничего больше не требовалось, чтобы добавить округе привлекательности. Король Георг любил Ричмонд гораздо больше, чем Виндзор: в 1725 году он часто охотился на оленей в парке, где леди Мэри Уортли Монтегю составляла, среди прочих «бомонд его свиты». Однако с точки зрения этого бомонда, парк все еще нуждался в некотором «улучшении». По воспоминаниям Горация Уолпола, это было «болото и убежище для похитителей оленей и для бродяг».

Но в угрюмых плебейских умах таких бродяг, должно быть, складывались совсем другие оценки. Например, служанка в старом елизаветинском помещичьем доме в Уимблдоне, вероятно, находила, что окружающий ее мир меняется буквально, а не метафорически, причем меняется что ни год. Ибо сэр Теодор Дженссен снес старый дом и выстроил его заново; едва достроили новый особняк, как Сара в свою очередь снесла его, отстроила заново, а затем, поскольку ей не понравился «внешний вид», снесла свое собственное творение и опять возвела новое. Что касается Ричмонд Парка, то «болото» раньше служило источником дерна