Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем - Дуглас Мюррей

это. Из этого следует, что «черный» – как и «гей» – это политическая идеология. Это предположение лежит настолько глубоко и упоминается настолько редко, что оно считается само собой разумеющимся.

Лондонская Школа Экономики называет себя одним из ведущих университетов мира в области гуманитарных наук: «Стремясь к международному глобальному охвату, ЛШЭ считает взаимодействие со всем миром основой своей миссии». На странице «Книжный обзор» на сайте ЛШЭ в мае 2012 года появился обзор на новую книгу Томаса Соуэлла. Книга «Интеллектуалы и общество» вышла двумя годами ранее, но в академическом мире интеллектуальные перестрелки часто происходят в более медленном темпе, чем в других сферах общества.

Автор обзора, Эйдан Бирн, был «главным лектором в области английской литературымедиакультурных исследований» в Вулверхэптонском университете. В этом качестве, как сообщала нам его подпись, «он специализируется на концепции мужественности в межвоенной валлийской и политической литературе и преподает широкий круг предметов». Идеальный кандидат для вынесения суждения о книге Соуэлла в «Книжном обзоре» Лондонской школы экономики. Со своей стороны, Бирн «был раздосадован крайне пристрастным» характером книги. Итак, два года спустя после публикации книги Соуэлла Бирн прицелился и попытался сделать выстрел. Уже в первых строках он предупредил, что «книга «Интеллектуалы и общество» состоит из серии устаревших и часто нечестных уколов в адрес политических врагов Соуэлла». Среди других обвинений, которые содержал обзор Бирна, было утверждение, что одна строка у Соуэлла перекликалась с идеями «Движения чаепития» и представляет собой «тонко замаскированную атаку на расовую интеграцию».

Еще более странное обвинение в адрес Соуэлла прозвучало, когда Бирн предупредил читателей: упоминание Соуэллом расовых проблем едва ли включало в себя более чем «разрозненные и тревожные „собачьи свистки“». Схожим образом слова Соуэлла о наследии прошлого являлись «закодированной интервенцией». С нарастающим энтузиазмом Бирн писал, что «для него [Соуэлла] культурное наследие рабства означает, что оно не должно рассматриваться как моральная проблема, и не следует пытаться его окультурить». К этому обвинению Бирн присовокупил убийственную формулировку, которая потом оказалась актом невероятного саморазрушения[166].

К своей чести, ЛШЭ добавила «поправку» внизу этого текста на своем сайте. Это одно из величайших исправлений. В нем попросту говорится об удалении строки из оригинального текста. «В оригинале этот пост содержал строку „это легко сказать богатому белому человеку“, – признавалась ЛШЭ. – Эта строка была удалена, и мы приносим извинения за эту ошибку»[167]. И правильно. Поскольку, каким бы ни был его доход, Томас Соуэлл не является белым человеком. Он – чернокожий человек. И очень известный чернокожий человек, о котором критик ЛШЭ подумал, будто тот белый – на основании его политических взглядов.

Это было предположение, которое прокралось в либеральные дебаты с едва заметным ропотом несогласия. И оно пришло из разных направлений. Рассмотрим, к примеру, реакцию на странный и вызывающий некоторую жалость случай Рэйчел Долезал. Эта женщина стала знаменитой практически на весь мир в 2015 году, когда, будучи главой Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, она вдруг объявила себя чернокожей. В течение знаменитого телеинтервью ее спрашивали, является ли она чернокожей. Она притворилась, будто не поняла вопроса. Когда ей продемонстрировали информацию о ее биологических родителях, интервью вошло в тупик. Поскольку родители Долезал были не просто белыми, а белыми с германо-чешскими корнями – а это было очень далеко от афроамериканской идентичности, которую приписывала себе Долезал. В конце концов, признав, что это действительно были ее родители, она стала настаивать на том, что, тем не менее, она была чернокожей. Ее самоидентификация с чернокожим сообществом в Америке, похоже, возникла из-за ее близких отношений с ее усыновленными чернокожими братьями и сестрой. Несмотря на все это, ее брат сказал: «Она росла белым привилегированным человеком в штате Монтана». Ей удалось выдать себя за чернокожую лишь благодаря тщательному нанесению бронзатора на кожу и несколько стереотипному завиванию волос. Это – а также тот факт, что людям было слишком страшно спросить ее: «А разве ты не белая?» – означало, что Долезал не просто смогла «сойти» за чернокожую, но и стать главой местного отделения организации для чернокожих людей.

Случай Долезал вызвал практически бесконечный ряд вопросов, и как сами вопросы, так и ответы на них в некотором роде давали возможность проанализировать целый ряд аспектов современной культуры. Не в последнюю очередь среди них был раскол, возникший среди знаменитых чернокожих, спикеров и активистов.

В передаче «The View» на канале ABC-TV Вупи Голдберг вступилась за Долезал. «Если она хочет быть чернокожей, пусть будет чернокожей»[168], – сказала она. Казалось, что «почернение» не было главной проблемой в этой ситуации. Более интересной была реакция Майкла Эрика Дайсона, который примечательным образом встал на защиту Долезал. На канала MSN ВС он описал Долезал: «Она принимает идеи, идентичности, проблемы. Она идентифицируется с ними. Готов поспорить, большее число чернокожих людей скорее поддержит Долезал, чем, скажем, Кларенса Томаса»[169]. Все это предполагало, что «чернота» не имела ничего общего ни с цветом кожи, ни с расой. Только с политикой. Настолько, что белая женщина, намазанная бронзатором, но придерживающаяся «правильных» взглядов, стала более черной, чем судья Верховного суда – в том случае, если чернокожий судья является консерватором.

Только оратор, а не его речь

Вот еще одна причина современного безумия толпы. Иногда, как это было в случае Рэйчел Долезал, Кэндейс Оуэнс и Томаса Соуэлла, можно увидеть определенное отношение. Оратор и его врожденные характеристики не важны. Что важно, так это речи, которые они произносят, а также идеи и чувства, которые они выражают. Затем, без предупреждения и без возможности ее предвидеть, возникает совершенно противоположная шкала ценностей. Внезапно содержание речи не представляет совершенно никакого интереса или в лучшем случае становится объектом третьестепенного интереса. В этих случаях внезапно появляется мнение, что только говорящий важен, а речь можно отбросить – мнение, идущее рука об руку с идеей о том, что речь важна, а произносящий ее не имеет значения.

Подобное развитие почти наверняка связано с одним из величайших подарков, которые нам принес век социальных медиа, а именно – возможность публиковать жестокие и неискренние интерпретации того, что сказали другие. Когда столько внимания сосредоточено на ком-то известном, медиа могли бы воспользоваться возможностью уделить гораздо больше внимания честным и великодушным высказываниям. Результат этого можно увидеть в новостях. Заголовок может описывать, как кого-то известного «раскритиковали» за что-то, что этот человек сказал, только для того, чтобы оказалось – как станет ясно из текста ниже – что «критика» исходила от пары каких-то пользователей, которых журналист отыскал в Twitter. Это – та причина, по которой политики так пугаются, когда кто-то пытается завести