Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра

проживания, такие как классная комната, столовая и спальня, предоставляющие достаточный комфорт, чтобы заключенный не столкнулся с унижением неразрешимой нужды, предрасполагающей его к недоверию и бунту. Они выглядели как маленькие апартаменты образцового интерната, где ученик получал индивидуальное жилье, так как эти покои были жилищем только одного заключенного.

Я не смог сдержаться и решился высказать свои впечатления, обращаясь к отцу Ансельмо:

— Но… Я вижу здесь школу, а не тюрьму!.. Окруженные широкими окнами и красивыми, привлекательными балконами, через которые проникает здоровый ветер, лишенные решеток и охранников, эти помещения располагают к уединению, размышлению и полезному обучению, учитывая нерушимую тишину, которая их окружает… Я хорошо вижу влияние миссионеров-воспитателей, привыкших к руководству образовательными учреждениями, а не тюремщиков, которые навязывают себя насилием…

— Да, — ответил с улыбкой благородный управляющий Башни, — мы выполняем законы любви и братства, следуя сугубо воспитательным нормам великолепного Учителя. Мы не должны наказывать никого, каким бы преступником он ни был, потому что и Он этого не делал. Наш долг — наставлять и перевоспитывать, поднимая упавший дух, колеблющийся характер, посредством здравых объяснений, для исправления через практику добра…, поскольку преступник уже несет наказание внутри себя, как ад, в который превратилась его совесть, непрерывно атакуемая тысячей различных терзаний…, поэтому не нужно мучить его дополнительными наказаниями и репрессиями. Он сам себя осудит и применит к себе заслуженные наказания… Хотите живой пример, один из самых показательных?… Обратите внимание…

Он подошел к одному из тех аппаратов, внимательно нажал новую светящуюся кнопку и, пока на экране воспроизводилась мужская фигура, во всем похожая на нас, лет сорока, он продолжал объяснять:

— Вот один из страшных одержимых, глава небольшой группы закоренелых и злобных сущностей, носитель множества пороков и моральных деградаций, преступник и самоубийца, который утянул в свою бездну подлости и несчастий всех неосторожных — развоплощенных и воплощенных, — кого он смог соблазнить и убедить следовать за ним, и чьи преступления так сильно увеличиваются в кодексах божественных законов, что мы не удивились бы, если бы в любой момент пришли приказы свыше направить его по соответствующим каналам для искупительного перевоплощения за пределами земного шара, на планете более низкой, чем Земля, или для духовного пребывания в ее астральных окрестностях, где за относительно короткий период он мог бы искупить долг, который на Земле потребовал бы веков. Но это была бы радикальная мера, которая противоречила бы милосердию и невообразимой любви нашего кроткого Пастыря, который предпочтет сначала исчерпать все логические и законные ресурсы, чтобы убедить его в раскаянии и исправлении, используя великую нежность и сострадание, которыми только Он умеет распоряжаться.

Мария заступилась за этого несчастного перед своим божественным Сыном и поручила нам проявить максимальное терпение, самое плодотворное выражение милосердия и любви, на которое мы способны, чтобы применить их в его прискорбном случае. Таким образом, хотя он и заключен, как вы видите, он непрерывно получает всю моральную, духовную и даже "физическую" помощь, если я могу так выразиться, в которой нуждается его животная и грубая природа.

Ему ежедневно предлагается христианская мораль, которую он абсолютно не знает, как необходимую пищу, без которой он не может обойтись в своей травмированной нищете… И он получает ее через учение благословенного Евангелия, на коллективных занятиях, представленных в образах и сценах, как вы наблюдали на тех земных собраниях, на которые вас приводили, которые являются не более чем небольшими вспомогательными постами для служб, выполняемых в Невидимом; и ему, как и другим заключенным ученикам, помогают изучать возвышенные учения Искупителя и сравнивать их с собственными действиями… того Искупителя, который, верный своему предназначению Учителя и Спасителя, протягивает ему свою сострадательную руку, побуждая его подняться из греха.

Наши методы также включают другой вид обучения, энергичный, почти насильственный, которому могут присутствовать только посвященные, учитывая деликатность операции, требующей специальной техники… По этой причине эта часть всегда доверяется специализированному технику нашей Колонии: Оливье де Гусману, которого вы знаете как директора Департамента Надзора. На нем лежат, накапливаясь, задачи самые деликатные, не только потому, что это его долг, так как на ниве Господней хороший работник никогда не будет бездействовать, но и из-за нехватки работников, о которой я упоминал. Посмотрите, что происходит в апартаментах этого заключенного-ученика, и оцените сами.

Действительно! Сидя за письменным столом, уткнувшись лицом в ладони, в позе уныния или глубокой озабоченности, с взъерошенными, густыми и волнистыми волосами, с лицом, измученным тревожными мыслями, которые испускали вокруг мозга густые испарения, подобные свинцовым тучам, там находился узник, прямо перед нами, словно он присутствовал в той же комнате, где были мы.

Мы с удивлением узнали в этом ужасном создании всего лишь человека, просто человека — или духа, который был человеком, но не фантастическое существо. Дух, отделенный от плотских форм, это верно, но с очеловеченной, грубой и тяжелой духовной структурой, указывающей на моральную неполноценность, которая отдаляла его от духовности.

Он был одет так же, как в момент, когда расстался с жизнью в результате самоубийства: брюки из тонкой черной шерстяной ткани, указывающие на то, что на Земле он был персоной высокого социального статуса, и белая шелковая рубашка с манжетами и грудью из фландрского кружева. Судя по одежде, мы подумали, что он провел около века в тенях зла невидимого плана, что вызвало болезненную дрожь сострадания в глубине нашей души. На уровне сердца, несмотря на долгое прошедшее время, трагическая стигма отмечала его как члена зловещей группы осужденных, к которой мы тоже принадлежали: кровь, живая и свежая, словно только что начала течь, лилась из широкого отверстия, нанесенного рапирой или кинжалом, безжалостно ранившим его периспирит, лилась постоянно, без перерыва, несмотря на время, как будто это было впечатление от произошедшего события на галлюцинирующем и мрачном уме несчастного.

В помещение вошел учитель, который его опекал, милосердно переходя из комнаты в комнату, чтобы зажечь в невежественных сердцах этих жалких преступников свет знания, дабы они могли с его помощью направиться на более подходящий путь.

Бывший одержимый почтительно встал, сделав поклон, свойственный джентльмену. Оливье де Гузман — ибо это был он, учитель — ласково поприветствовал его:

— Да пребудет с тобой мир Господень, Агенор Пеньялва!

Осужденный не ответил, сохраняя нахмуренное выражение лица, и по знаку учителя снова сел за стол, в то время как наставник оставался стоять.

С безмятежным лицом, деликатными манерами и отеческой беседой Оливье де Гузман, который, как и другие высшие посвященные, носил одежду группы работников, к которой принадлежал, изложил ученику объяснение дня, заставляя его записывать в тетрадь, то есть анализировать, размышлять над