Невинная помощница для альфы (СИ) - Линд Алиса

Смыкая челюсти у него на ноге, ощущаю, как клыки рвут шкуру и погружаются в сухожилия. В ушах звучит полный боли рык. На языке его кровь. Кровь самого могущественного волка в США. Чувство превосходства разливается по телу, бежит мурашками, сердце пускается в торжествующий скач. Бог перестает быть богом, стоит лишь раз пустить ему кровь. Бартоломей перестал быть самым главным. Теперь он просто волк, который волей случая оказался во главе всех остальных.

Быстро отпускаю его лапу и отпрыгиваю — не дожидаясь, пока он меня укусит в ответ. К тому же, у меня не было цели ломать ему кости. Хотя, судя по заторможенной реакции, он слишком давно не испытывал вот такой боли — простой физической, которая вызывает настоящие, биохимические реакции, а не эфемерные, нравственные.

Мы снова на расстоянии нескольких футов. Бартоломей злобно смотрит на меня, воинственно скалит пасть, но теперь ощутимо хромает. Может, мой выпад и похож на подлый шакалий, но здесь не Олимпийские игры, на войне все средства хороши. Мне нужно измотать его, чтобы в конце концов повалить и придавить к земле. И не давать подняться, пока он не взвоет.

Чувствую запах обреченности, хотя Бартоломей все еще готов сражаться. Старик, тебе лучше было бы сдаться. Но я знаю, что этого не будет. Он слишком горд и будет держаться до последнего.

Совершаю новый наскок. Раненый противник становится медлительнее, закономерно не успевает уйти от атаки. Я бью его лапами по спине в районе лопаток, но он остается стоять — слишком крепкий, чтобы я мог вот так просто переломить ход драки. Зато, воспользовавшись моим открытым положением, он вцепляется зубами мне в ребра под лапой.

Больно, черт! Сдерживаю рык, но прямо физически ощущаю, как в кровь впрыскивается новая порция адреналина. Бартоломей сжимает челюсти, рвет шкуру. Не отпускает. Чтобы вырваться, мне придется рухнуть на пол, и он скорее всего выдерет шмат плоти. Но иначе мне не спустить лапы на землю и не расцепиться с ним.

Или… Развожу передние лапы и, изловчившись, вгрызаюсь ему в лопатку. Твоя очередь думать, как освободиться, Бартоломей! Он резко дергается в сторону. Вырывает часть шкуры с моих ребер, но оставляет мне на память такой же шмат шкуры с лопаток. Обменялись.

В мозгу пульсирует отпуляющая боль. Хромая на левую переднюю лапу, исступленно размышляю, какой удар нанести, чтобы еще ослабить Бартоломея. Мы, пошатываясь, снова двигаемся по кругу. Оба уже заляпаны кровью, белая шерсть в алых брызгах. Из ран по ней течет кровь, капая на траву. Наверное, все же стоило сломать Бартоломею заднюю лапу. Что за идиотское благородство?

Бартоломей совершает новый маневр. Не так стремительно, как мог бы без ран, но все же достаточно резко, чтобы сшибить меня на землю. Ощущаю тепло от нагретой солнцем травы, и не хочу сопротивляться. Я устал. Но пока еще барахтаюсь, огрызаясь, чтобы не дать Бартоломею вгрызться в меня.

Бросаю взгляд на Шону. Бледновата девочка. Волнуется. Вне зависимости от исхода этой схватки ты останешься со мной, малышка. Не переживай. Но хотелось бы все же посадить тебя подле себя в столице, нежели пытаться организовать собственный клан.

Эта мысль придает сил. Черт, я сделаю ее королевой, когда сам стану королем. Надо всего-то одолеть Бартоломея! Перестаю тратить силы на попытки защититься. Даю противнику укусить — Бартоломей вгрызается в бок. Я знаю, что он сейчас вырвет у меня новый кусок плоти, но через боль резко переворачиваюсь на другой бок, вынуждая его проскочить вперед по моему телу, и получаю доступ к задним лапам. Вцепляюсь в бедро и теперь не церемонюсь. Под протяжный вой ломаю крепкую кость. Ну вот теперь проще.

Бартоломей отпрянывает, но с трудом держится на ногах. Сломанная лапа волочится по земле. Я встаю, отряхиваюсь, раскидывая веер кровавых брызг, и кровожадно смотрю ему в глаза.

Лютая резь от укусов отравляет сознание. Если бы не перелом ноги, Бартоломей уже мог бы одолеть меня. Но не теперь. Он проиграл. Собираю силы в кулак и в мощном прыжке таки валю Бартоломея на землю. Он рычит и яростно огрызается, но чтобы подняться, ему нужно четыре лапы. Остаюсь лежать на нем всем весом.

Бартоломей улучает момент и снова кусает. Теперь в плечо, куда дотянулся. Я делаю то же. За бок. А потом за другое бедро. Проламываю клыками кость. Бартоломей все же вырывает у меня кусок шкуры, но затем бессильно опускает голову на траву. Он уже не сможет подняться. А даже если поднимется, не сможет стоять.

Противник повержен.

Опираюсь на лапы и встаю над его телом. Жду, когда он завоет, признавая поражение. Внезапно раздается хлопок в ладоши. Это… Шона! Она хлопает мне, поздравляя с победой. Затем к ней присоединяется Тиггер. И все остальные мои волки.

Склоняю голову набок и смотрю на Бартоломея. Я готов вгрызться ему в глотку, но не чтобы убить, а чтобы ускорить его капитуляцию. Он видит мою готовность, и в его глазах застывает безысходность и скорбь. Он отводит взгляд и протяжно воет.

Вот и все. Киваю ему и переступаю, отпуская его. Начинаю обращаться сам, при этом глядя только на Шону. Она с восторгом смотрит на меня. Ее взгляд будит внутри меня будоражащее, приятное чувство, будто я не просто лучший, я единственный волк на земле в ее глазах.

Селен с помощником приближаются ко мне, и я кивком указываю им на Бартоломея. Ему помощь нужнее. Он тоже уже обращается, скулит. Наверное, я сейчас даже сочувствую ему — обращаться с такими повреждениями невыносимо больно.

Шона подбегает ко мне, когда я становлюсь уже полностью человеком. Укусы Бартоломея ужасно саднят, я прямо чувствую, что на месте кусков кожи не хватает.

— Поздравляю с победой, Трэй! — ее голос слегка дрожит от волнения, но пахнет от нее скорее возбуждением и желанием, чем страхом. — Ты ведь позволишь мне побыть с тобой в больнице на этот раз?

Голос воркующий, интонации вкрадчивые. Лиса лисой.

— Конечно, позволю, малышка, — кладу руку ей на плечи, и она тут же перехватывает ладонь, чтобы поддержать меня. — Сейчас и поедем туда. Хочу быстрее встать на ноги.

Мы начинаем двигаться к дому, пока Селен с помощником хлопочут над Бартоломеем, пытаясь, наверное, обезболить самые сильные повреждения и облегичть ему процесс обращения.

— Я тоже этого хочу, Трэй, — шепчет на ухо Шона.

От нее отчетливо пахнет желанием. Черт, какая же она сексуальная. Раны залечу, и ничто не помешает мне наконец присвоить ее. А свадьбу сыграем уже в столице.

35. Пара

Шона

Я почти безвылазно сижу в больнице у каталки поправляющегося Трэя уже третий день. Мой альфа большую часть времени спит. Его раны затягиваются прямо на глазах. Я не понаслышке знаю о том, как работает волчья регенерация, но видеть, как на месте алеющей кровью плоти нарастает новая кожа, воистину удивительно.

Я регулярно приношу Трэю вкусную, запрещенную Селеном еду, но это наш маленький секрет. Пока он бодрствует, мы беседуем. И сегодня я наконец набираюсь смелости задать самый важный вопрос. Страшно до дрожи, ведь ответ может рассеять мечты, которые нет-нет, да просачиваются в утомленный мысленными метаниями мозг.

— Что будет дальше, Трэй? — спрашиваю прямо с порога палаты, вернувшись с очередной вылазки за вкусной едой.

На этот раз мой альфа попросил суши. Три контейнера с ароматными и яркими рисовыми рулетами с добавлением рыбы, сыра, мелкой оранжевой икры, огурца… Чего в них только нет.

Я подкатываю к каталке Трэя невысокую этажерку для инструментов. Она пуста и служит импровизированным столом. Расставляю на блестящей поверхности из нержавейки баночки с соевым соусом, васаби, имбирем, открываю перед Трэем первый контейнер. Он почти не глядя соглашается есть именно этот набор.

— Что ты хочешь узнать? — он хватает палочками кусок ролла и, макнув в соевый соус, отправляет в рот.

Меня жутко волнуют грядущие изменения, но они сопряжены с оброненной Трэем фразой о том, что я стану его парой. Мне трудно в это поверить, и, чтобы не было мучительно больно разочароваться, я уверяю себя, что он для красного словца сказал это Бартоломею, может, с целью позлить или для иллюстрации собственного неподчинения.