Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12
Как-то раз одна моя близкая подруга поделилась со мной историей, которую я очень часто вспоминала в последние годы. Это странная история – скорее анекдот, чем полноценный рассказ, но почему-то она мне запомнилась. Когда моей подруге было около двадцати, задолго до нашего знакомства, она была зависима от опиатов, и история связана с одним из ее тогдашних способов достать денег, – одной из тех блестящих стратегий, что рождаются из отчаяния. Моя подруга жила в пригороде. Она приходила в местный гипермаркет и, стараясь никому не попасться на глаза, рылась в мусорных корзинах у входа в поисках чеков. «Ты не поверишь, – сказала она, – как много людей выбрасывают чеки прямо на выходе из магазина». Найдя чек за покупку наличными, она заходила в магазин, брала с полки один из товаров, указанных в чеке, и направлялась в отдел обслуживания клиентов, чтобы вернуть его за наличные. Это всегда срабатывало. Ее ни разу не ловили и даже не задавали вопросов. Когда я полюбопытствовала, как часто она это проделывала, подруга не смогла ответить. «Время от времени, когда мне нужны были деньги», – сказала она.
Подруга рассказывала эту историю летом – кажется, мы сидели за столиками для пикника во дворике за местным рынком, куда часто приходили с готовыми обедами из отдела кулинарии. Когда мы познакомились, она не употребляла опиаты уже почти десять лет и работала над диссертацией по социологии. В ходе реабилитации она постаралась вернуть все украденные за те годы деньги, причем не только отдельным людям, но и магазинам, включая крупную федеральную сеть, которой принадлежал тот гипермаркет. В тот день подруга рассказала мне, что накопила несколько сотен долларов – сумма, приблизительно равная той, что она украла за все те годы. Недавно она отнесла эти деньги в магазин, где проворачивала свои аферы с чеками, встретилась с менеджером в его кабинете и объяснила ему ситуацию. Он был очень приятным человеком, очень понимающим. Но в итоге сказал ей, что не может взять деньги. Компания ежегодно теряла определенный процент выручки из-за краж, и это число можно было предсказать с достаточной точностью, чтобы заранее заложить в годовой бюджет. Это называлось «усушкой». Моя подруга спросила, может ли она пожертвовать эти деньги, но, конечно, магазин не принимал средства от частных лиц. Менеджер сказал, что деньги можно передать в одну из благотворительных организаций, с которыми сотрудничает магазин, но было бы проще и эффективнее, если бы моя подруга отправила им всю сумму сама. Она сказала, что подумает над этим. Но после разговора с менеджером вся эта ситуация стала ее беспокоить. Подруга пришла в магазин, чтобы возместить причиненный ею ущерб, но на самом деле она не причинила никакого вреда. Деньги, которые она украла, были уже учтены. Не было недостачи, которую следовало бы покрыть.
Моя подруга – очень хорошая рассказчица, неспешная, чувствующая темп и знающая, где поддать драматического напряжения, и ее история прозвучала для меня как притча, как одна из странных историй Христа о долгах и возвращении долгов – его любимая метафора космического баланса. Она и сама осознавала философский – и, возможно, духовный – подтекст этой истории, и сказала мне, что не может перестать думать об этой встрече и о том, что все это означает в плане личной воли и ответственности. Мы с ней стали подругами отчасти из-за того, что, как выяснилось, нас обеих глубоко волновал вопрос о свободе воли – вопрос, равно мучительный и неизбежный и для наркомана, и для теолога. Эту дилемму подруга описала так: она сама приняла решение раздобыть денег, руководствуясь определенными обстоятельствами своей жизни. Ей нужны были деньги на наркотики, и она старалась их достать. По всей стране сотни воров поступали точно так же, считая, что делают так по собственной воле. Но, сказала подруга, если рассматривать картину в целом, она была не индивидом, а элементом набора данных, чьи действия можно было предугадать с такой точностью, что корпорация уже заложила в бюджет средства, которые – как им было известно – она украдет.
Я сказала ей, что аналитика на самом деле не такая уж и точная, или, вернее, она точная только в очень больших масштабах.
«Знаю, – ответила подруга, – я изучала статистику в колледже». Она ненадолго замолчала, и я поняла: ее разочаровало то, что я восприняла эту историю слишком буквально и не поняла сути. Спустя мгновение она собралась с мыслями и заговорила. О чем она не могла перестать думать, так это о том, что в любой момент в мире существует ограниченное количество наркоманов и воров, и что, если бы она не украла эти деньги, на ее месте тут же появился бы кто-то другой. Из самого факта, что подобные предсказания работают, следует вывод, что мир является чем-то стабильным и неизменным.
Коммерческие предприятия занимались прогнозированием убытков на протяжении веков – в таком использовании статистики нет ничего нового. Хотя, как мне кажется, она неслучайно рассказала мне эту историю именно в тот момент, когда продвинутые методы прогностической аналитики впервые оказались в центре общественного внимания. Тогда в крупных американских изданиях то и дело появлялись заметки о жутковатой, почти сверхъестественной проницательности этих систем – включая ставшую классической историю о том, как Target «догадалась» о беременности девочки-подростка на основании ее истории покупок раньше, чем об этом узнали родители. В эру больших данных то, что когда-то было благоразумными предположениями, превратилось в своего рода прорицания. Правда, как заметила моя подруга, точность этих предсказаний наводит на мысль (или, по крайней мере, на интуитивное ощущение), что поведение человека детерминировано, что решения, которые мы считаем спонтанными или свободно выбранными, – это всего лишь итог длинной и жестко обусловленной причинно-следственными связями цепи событий. Аргументы в пользу детерминизма часто возвращаются к вопросу о предвидении, а в некоторых случаях обращаются к фигуре некоего предсказателя. Ученый XIX века Пьер-Симон Лаплас предположил, что если бы существовал разум, осведомленный о текущем
