Год Мамонта - Владимир Романовский

Они наняли одну комнату в таверне на узкой улице. Нико завалился спать, сказав, что прободрствовал все путешествие, охраняя Бранта, и теперь нуждается в кратком, восстанавливающем боевые силы, отдыхе.

Брант долго колебался, идти ли по адресу, данному ему Читой в Кронине, и в конце концов решился посетить «ярого бунтовщика», поскольку дурацкое знакомство в городе, где никого не знаешь, лучше, чем вовсе никакого. В ярость, или там яровитость, бунтовщика Брант не верил. Ярые бунтовщики не живут долго по одному и тому же адресу и вообще не проводят много времени на свободе.

Бунтовщика звали Фарж. Был он очень толстый, бородатый и волосатый, и жил в большом, просторном, светлом особняке в одном из самых фешенебельных районов города. Сточные канавы квартала были частично перекрыты сверху жестяными листами и каменными плитами. Некоторые из улиц были закрыты для подвод. Специально нанятые охранники стояли на углах и пропускали только частные экипажи. У особняка Фаржа стояло несколько двухколесных колесниц, явно выполненных под легендарные времена. Ездить в таких колесницах можно было только стоя. Брант вспомнил, что видел одну такую колесницу в Кронине. Очевидно, такая мода в среде богатой молодежи — судя по отделке, колесницы конструировались по специальным заказам и, возможно, стоили дороже кареты.

— Добрый день. Вы к кому? — спросил чисто и дорого одетый слуга.

— Мне нужно видеть некоего Фаржа, — сказал Брант, делая вид, что сверяется с записями.

— Это хозяин дома. Вы по поручению?

— Нет, я от себя лично, но адрес мне дал в Кронине некто Чита.

Слуга вдруг вгляделся в лицо Бранта.

— Вы из провинции? — спросил он.

— Да.

— Вы никогда раньше не жили в столице? Простите, что я задаю столько вопросов.

— Не прощу, — сказал Брант. — Иди докладывай.

В гостиной толпилось так много блистательно одетого народа, что Брант едва не рассмеялся. Бунтовщики. Повстанцы.

Его подвели к Фаржу. Было произнесено несколько общих фраз. Брант понял, что к нему относятся холодно, и не очень огорчился. Взяв с подноса, принесенного слугой, серебряный кубок, он пригубил вино и стал разглядывать женщин, среди которых было много привлекательных.

Средних лет мужчина, из тех, что любят вводить новичков в круг общения, подошел и спросил:

— Служите?

— Нет, — сказал Брант. — В данный момент ищу заказы.

— Какие заказы?

— На строительство.

Мужчина удивленно поднял брови.

— Вы не благородного происхождения?

— Не знаю.

— Как так — не знаете?

— Мне мало что известно о моем происхождении.

— Молодой человек, вы скорее всего ошиблись. Если вы не благородного происхождения, вам здесь не место.

— Простите, я не знал. Я сейчас уйду.

Бранту стало противно. В Колонии он был со всеми на равных, детство и юность провел, дергая Брун, побочную дочку княгини, за косы и за уши, и вообще — что это еще за сословные различия в общем деле?

— Извините, что так получилось, — сказал мужчина. — Насчет же строительства, попробуйте обратиться в Третий Биржевый, возле Кружевного Моста, там требуются люди.

— Мне незачем обращаться в Третий Биржевый. Я ученик Зодчего Гора.

Мужчина побледнел.

— Простите меня. Брант? Так вас зовут?

— Да.

— Простите. Оказывается, ошибся я. Что ж вы раньше не сказали! Меня зовут Хью, просто Хью. Вот мой адрес, приходите в любое время, — он протянул Бранту прямоугольник из толстой гладкой бумаги. — Пойдемте, я познакомлю вас с некоторыми людьми. Знакомство с ними будет вам полезно.

— Познакомьте меня вон с той дамой.

Хью посмотрел в направлении, которое ему одними глазами указал Брант.

— Не уверен, что это вам нужно.

— Это я решу сам.

— Будьте благоразумны. Некоторые знакомства опасны, особенно в столице.

— Я не собираюсь с ней спать.

Хью недоуменно хмыкнул, но не обиделся. Даже улыбнулся.

— Хорошо, пойдемте.

Даму звали экзотически — Аврора. Было ей лет двадцать восемь. Все в ней было сурово и надменно, от больших серых глаз, большого точеного носа, чуть искривленных от постоянной презрительной улыбки губ, до изящных рук в длинных, до предплечья, шелковых перчатках. Ступни, ноги, колени, бедра и жопа были у дамы наверняка не менее надменны, чем все остальное, но разглядеть их было нельзя — широкий кринолин до самого пола скрывал все, что можно было скрыть, и в этом тоже была доля надменности.

Окинув Бранта надменным взглядом, Аврора вежливо улыбнулась.

— Вы давно в Астафии? — осведомилась она равнодушно.

— Сегодня только прибыл.

— И как вам здесь? Нравится?

— Нет.

— Почему же? — тон все еще равнодушно-вежливый, но появился проблеск интереса в глазах. На тупого невежественного провинциала, чья деревня лучшее место на земле, Брант похож не был.

— Слишком вежливы люди и слишком помпезны здания, — сказал Брант. — Я бы предпочел, чтобы люди были помпезнее, а здания вежливее.

Провинциалом заинтересовались.

— А скажите, откуда именно вы прибыли? — спросили его.

— Из Колонии Бронти.

Некоторые лица окаменели, на остальных появилось подобие сдерживаемой улыбки. Черный юмор. Всем было известно, что после вторжения в Колонии живых не осталось. А он смел, этот провинциал.

В гостиной на невысоком подиуме выступал приглашенный комик. Ужимки его показались Бранту вульгарными, граничащими с пошлостью, но, очевидно, комик пользовался в столице популярностью, а полулегальность сегодняшнего его представления придавала его словам и жестам дополнительную пикантность.

— Говорят, — говорил комик грудным женским голосом, вызывая смех, — Великая Неприступница любит женщин. Это не так. Она любит только одну женщину. Правда, когда эта одна женщина хочет сесть, ей требуются сразу два стула, и возможно поэтому о ней иногда говорят во множественном числе.

В гостиной захохотали. Наверное, подумал Брант, имеется в виду какая-нибудь толстая любовница Неприступницы. Кто такая Неприступница, он знал еще в Колонии — сплетни из столицы, хоть и с запозданием, доходили к изгнанникам и смаковались в каждом доме.

— А то приезжал к нам сам Конунг Кшиштоф, — заговорил комик издевательским тенором. — Лет пять назад, посмотреть, чего у нас и как. Жить нас учил. Они ж, славы, загадочные, а движения славской души непредсказуемы совершенно. И склонны они к щедрости великой. Говорил он так, знаете ли, степенно, славской своей мудростию бравируя… — Комик заговорил баритоном со славским акцентом, — А надо вам, ниверийцы, знать, что мы вам помогать, а вы нам за то не шутить. Мы вас подкормить и подпоить, а вы тихо сидеть и понимать.