Звезда Даугрема - Eldar Morgot

Монах отвернулся. В камине пылал и скворчал огонь. Монахини и монахи носились взад и вперед, все в окровавленных фартуках. Молодые послушницы, не выдержав, убегали куда-то, но вскоре возвращались с красными глазами, но решительно поджатыми губами. В наспех устроенных постелях лежали, извивались, стонали, умирали многочисленные раненые — джуджи и люди. В дальнем углу, вдоль стены, аккуратными рядами лежали умершие. Ноги торчали нелепо и страшно было глядеть на их неподвижные тела. Аинэ вздрогнула, заметив строгий взгляд Наиры. Еще вчера эти люди были живы. Ходили, дышали, радовались, обнимали родных…

— Вава… дядя… вава.

Севдин издал удивленный возглас, отступил на шаг назад. Охнула Наира. Аинэ и еще одна послушница оторвались от очередного раненого с перебитой ногой.

Маленький мхец взобрался к изголовью тяжко стонущего эра, прижался теплой щекой к шее умирающего.

— Неу, дядя, неу вава… неу…

Раненый притих, и потрясенный Севдин увидел, как печать мучительной боли исчезает с изможденного лица. Медвежонок осторожно вытянул ручку, волосатые пальчики мягко погладили лоб человека. Тот глубоко вздохнул и умер со счастливой улыбкой на устах.

— Вава неу… дядя…

Медвежонок кивнул подскочившей Аинэ, застенчиво взобрался к ней на руки, и вдруг вытянул вперед пальчик.

— Таму!

Словно в тумане, Севдин повернулся в сторону, куда указывал маленький мхец. Подпрыгнул на месте, хлопнул себя по лбу. Закричал хрипло:

— Наира, горячей воды и чистые тряпки! Живо, женщина!! Племянница, закрой рот, неси малыша сюда!

Худой джуджа лежал с колотой раной в груди и, стиснув зубы, отрешенно смотрел на черный от копоти потолок. Почувствовав, как что-то теплое и пушистое прижимается к нему, карл удивленно пошевелился, и стрела боли пронзила его, заставив глухо застонать. Он не должен показывать слабость, так учил отец…Терпеть… Неожиданно боль стихла, словно захлебнулась в тепле пушистого мхеценыша, что робко гладил его по спутанной бороде.

— Лесовик… — кивнул джуджа, облизывая губы. — Боль забирает… спасибо, малыш…

Терпеливо, с каким-то деловым усердием маленький мхец переходил от одного раненого к другому. Несколько умерло, и последние мгновения их жизней были избавлены от страданий. Эр с раздробленной ногой, орущий и вырывающийся из рук двух монахов, закрыл глаза и даже не пошевелился, когда отец Севдин, обливаясь потом, ампутировал ему ступню. Наира вытирала со лба несчастного холодный пот. Аинэ обливалась слезами, но не переставала что-то ласково говорить ополченцу… Урчал мхеценыш.

— Больно…

Севдин взялся за обломок стрелы, перевел взгляд на Медвежонка, устроившегося в изголовье как по волшебству притихшего человека. Глубоко вздохнул и рывком извлек стрелу.

— Вава неу, дядя…

— Не зевайте! — прикрикнул Севдин, выхватывая из рук Наиры тряпки. — Воды!

Из раны хлынула черная, пузырящаяся кровь. Ополченец безмолвствовал, и отец Севдин в отчаянии решил, что несчастный умер. Но урчащий, как маленький кузнечный мех, Медвежонок повернул голову, и потрясенный монах услышал:

— Неу. Дядя вава неу, дау!

Прибыли новые раненые. Какой-то джуджа, прежде чем Наира не накричала на него, громогласно сообщил о победе и захвате двух башен и пленных. Аинэ схватилась за грудь, потому что вдруг стало тяжело дышать. Она уставилась на двери и стала ждать. Тщетно несколько раз Наира окликнула племянницу, та словно не слышала. Монахиня рассердилась и хотела схватить непослушную девчонку за руку, но улыбнулась, заметив, кто появился в дверях.

— Зезя! — радостный крик Медвежонка, и стройная фигурка Аинэ, метнувшаяся к дверям.

Зезва неловко раскрыл руки, и девушка бросилась ему на грудь, зарылась с лицом в заляпанный шарф, зарыдала. Маленький мхец счастливо урчал, устроившись на плечах Ныряльщика.

Зезва осторожно гладил Аинэ по спине. Он вдруг почувствовал, что усталость и боль в плече куда-то уходят. Он вдыхал аромат девичьих волос, на потрескавшихся губах появилась улыбка.

— Живой… — выдохнула Аинэ, поднимая голову и чуть отодвигаясь. Повела глазами цвета моря, вскрикнула: — Дедушка Кондрат!

— Внучка, — прогудел достойный инок, заключая Аинэ в медвежьи объятия. — Как вы тут с Медвежонком?

— Хорошо… — всхлипнула девушка, — святой отец… я… я…

Брат Кондрат снова прижал Аинэ к себе. Медвежонок уже восседал на шее Зезвы, важно поглядывая по сторонам. Ныряльщик приложил щеку к ноге малыша, вздрогнул, почувствовав засохшую кровь на шерстке.

— Дяди вава, — пояснил Медвежонок, словно прочитав его мысли.

Подошел Севдин, устало вытирая руки о фартук. Наира на короткий миг подняла голову, улыбнулась и тут же снова принялась хлопотать на раненым джуджей.

— Победа, вроде? — хрипло спросил Севдин.

— Победа… — как эхо отозвался отец Кондрат, не сводя глаз с мертвецов у стены. — Спаси Ормаз от такой победы, брат.

Аинэ встревожено взглянула на мрачного Зезву, улыбнулась сквозь слезы. Ныряльщик устало опустился прямо на пол. Стащил зубами рукавицу, облокотился о руку, и тут же вздрогнул, поднес ладонь к глазам. Кровь и солома. Брат Кондрат крякнул, уселся рядом.

— Плохи дела, — тихо сказал Зезва, вытирая руку о штанину.

Севдин нахмурился, оглянулся на Наиру.

— Геронтий допросил пленников, — Ныряльщик смотрел на Аинэ.

— И?

— Это не ыги.

— Как это не ыги, что ты несешь, сын мой?

— Я говорю, — устало пояснил Зезва, — что, конечно, ыги и барады с душевниками там есть, внизу… Но эти пленники вовсе не горцы.

— А кто же?

— Профессиональные элигерские солдаты. Наемники.

Севдин ошеломленно затряс головой. Аинэ сжала руки на груди.

— Вокруг Кеман, — безжалостно продолжал Зезва, — сосредоточено больше двух тысяч человек. Не считая нескольких сотен кавалеристов. Правда, их уже отослали за ненадобностью. Про баллисты и катапульты вы знаете не хуже меня. Курвова могила, в общем.

— Две тысячи солдат? — пробормотал Севдин. — Но… как же… Почему же они не отправят на штурм сотен пять-шесть, а то и всех воинов? Тогда они возьмут монастырь в мгновение ока!

— А вот это, — покачал головой брат Кондрат, — самое удивительное. Со слов пленных выходит, что душевники уверены: монастырь защищает не меньше восьмиста человек, а то и больше! Клянусь Дейлой! Каково?

— Правда, что Даугрем… — Аинэ запнулась.

— Правда, внучка. Подтверждаются наши худшие предположения.

— Что же делать, деда Кондрат?

Огромный монах с кряхтением поднялся, оправил рясу. Бросил строгий взгляд на Зезву. Тот со вздохом встал.

— Назначен совет. Но, скорее всего, придется действовать, как было условлено несколько дней назад.

Повисло молчание. Стоны раненых, резкая вонь и возобновившаяся беготня монахов и монахинь снова заполнили помещение. Заволновался Медвежонок, слез, к удивлению Зезвы, с его плеча, быстро взобрался на руки Аинэ. Вскоре девушка уже спешила на строгий зов Наиры: прибыли очередные раненые.

Зезва повернулся ей вслед.

— Аинэ!

Девушка остановилась. Медленно повернула голову. Ее глаза взглянули на Зезву, губы что-то прошептали, но уже следующее мгновение Аинэ осторожно опускала мхеценыша на ложе извивающегося от боли ополченца. Наира шикнула на племянницу, а потом улыбнулась Зезве, ободряюще кивнув.

— Хорошая девушка, — многозначительно прогудел брат Кондрат.

— Эй, полегче, — вскинулся Севдин, подбоченившись. — А ты, рыцарь, хорош на девку глаза пялить, понял. Не в трактире.

— Да, — деревянным голосом согласился Зезва.

— Между прочим, — заявил отец Кондрат, тоже вперив руки в бока, — этот юноша очень даже ничего! Хоть и грубиян.

— Отче! — проворчал Ныряльщик.

— Молчи, мирянин. А ты, старый бурдюк, — Кондрат дружелюбно пихнул Севдина в бок, — не будь ханжой. Не видишь разве, что…

— Хватит! — разозлился Зезва, пнул в сердцах валяющийся рядом тюфяк и направился к дверям.

Проводив его взглядом, брат Кондрат покачал головой.

— Все держит внутри, никогда не покажет что у него на сердце. А душа у парня добрая. Я ж его знаю.

Отец Севдин вздохнул.

— Эх, брат, хотел бы я, чтоб в иное время обсуждали мы наших детей…

Кондрат сдвинул брови. Медленно кивнул. Вскоре он уже помогал Аинэ и Наире перевязывать раненого. Вернулся Зезва. За ним шли несколько мрачных карлов и людей. Не говоря ни слова, похоронная команда принялась таскать мертвецов наверх. Там их складывали прямо во дворе, на снег. Хорошо, что теперь мороз.

Отец Гулверд прижался к стене, затаил дыхание. Тень скрыла его худое тело, и два ополченца, негромко переговариваясь, прошли мимо, ничего не заметив. Монах перевел дух, и направился дальше по коридору осторожной, кошачьей походкой. Отчитал ровно двенадцать шагов, глубоко вздохнул, огляделся и нажал на темный и скользкий камень в стене. Ничего не произошло, и Гулверд сглотнул вязкую, мучительно горькую слюну. Нажал еще раз. Ничего. Из-за поворота послышались шаги и звон оружия. Взмокший от напряжения монах отчаянно надавил на камень всем весом. Раздался скрип.