Аромат желания - Анна Данилова

– Зачем вам понадобилось скрывать, что ваш сын не живет с вашей снохой?

– Я уже объясняла. Исключительно для того, чтобы никому и в голову не пришло, что с моим сыном что-то не в порядке… Да, у него тяжелый характер, с ним трудно жить, но он не маньяк и не убийца… Мне не хотелось привлекать ваше внимание к моему Юре. Да я и не предполагала, что вы так плотно займетесь моей персоной…

– Кому в голову пришла мысль натравить Женю на Ольгу? Зачем вы это сделали?

– Думаю, что мне… Прости меня, Оля. Аля позвонила мне и сказала, что у него снова этот приступ… Что он точно куда-то собирается, мы подумали еще тогда, что к Лиле, к девушке, к которой он успел привязаться. Мы хотели его остановить, внушить ему мысль, что есть девушка, которая его любит, страдает от любви к нему и хочет от него ребенка…

– В это невозможно поверить! Зачем вам это понадобилось? Неужели его нельзя было просто-напросто запереть, и все?! – воскликнула Ольга. – Какой смысл был отправлять его в мою спальню?

– Он убивал только тех, кто отвергал его. А ему хотелось, чтобы его любили. Мы хотели приглушить его агрессию, убедить его в том, что его любят…

– Вы усыпили меня, открыли ему дверь, впустили его, как зверя… Он же бил меня по лицу!

– Он хотел, чтобы ты проснулась, он хотел, чтобы ты сама сказала ему, что любишь его…

– Я понимаю мать, у нее крыша поехала от любви к сыну. Но вы-то, Лидия Александровна? Вам не жалко было меня? Вы подумали о том, что меня оплодотворит сумасшедший?.. Или вы это делали ради денег? Она платила вам?

– Она всегда платила мне… – По лицу Наполовой градом стекал пот, само лицо стало красным. – Да я и жила на эти деньги. Я прислуживала ей всю жизнь! Мой сын только сейчас стал высылать Кате деньги, а до этого он был бедным… Я же не могла допустить, чтобы моя внучка нуждалась. Да и Катю я очень люблю. Ее муж Федор хоть и неплохой парень, но зарабатывать не умеет. Вы же были в их доме, видели, как они скромно живут. И это при том, что я постоянно отправляла им деньги и посылки. Я убиралась у Али дома, помогала ей работать на даче, я всегда была рядом с ней… А она платила мне. Она отдаст мне деньги – и успокоится. Вроде бы все нормально. А что у меня на душе творится, разве она знала? К тому же вы только не подумайте, что я черствая и бездушная какая. Нет, просто я столько раз представляла себе, что Женя – мой сын. Спрашивала себя: а что бы я сама стала делать, если бы у меня была такая беда? И знаете, что я себе же отвечала? Что, скорее всего, поступала бы так же, как и Аля. И что своего Юрочку никогда бы не выдала. И если бы у меня были деньги, так же платила бы за молчание, за сочувствие, за поддержку… Человек слаб, ему необходимо выговориться, ему нужен близкий человек… Ты пойми, Олечка, мы хотели предотвратить убийство Лили Самарцевой, понимаешь? Решение принималось в суете, мы волновались, мы не знали, что делать… Я сказал первое, что мне пришло в голову.

– И где он сейчас? – спросила Лиза. – Вы знаете?

– Да. Знаю. В психиатрической клинике. Алин друг помог ей его туда определить. К сожалению, она обратилась к нему за помощью очень поздно… Он сказал, что мальчику можно было бы помочь еще тогда, в подростковом возрасте. Теперь решайте, что с нами делать. На суде я буду молчать. И если представится возможность, помогу Але. Она несчастный человек… Вам не понять. И не дай бог кому больных детей… Пусть лучше безрукий и безногий, но только чтоб с мозгами дружил.

– Куда она отправилась? – спросила Лиза, имея в виду Панину.

– Она просила меня передать тебе, Оля, что она готова заплатить тебе за причиненное зло…

– Так куда она отправилась? – повторила Лиза.

– Она собирается переехать в Аткарск, к своему другу… Да и клиника там рядом. Думает, что сможет навещать Женю… А свою квартиру хочет отдать тебе, Оля.

– Мне? Вы что, все с ума посходили? Действительно думаете, что можно вот так вывалять в грязи человека, а потом расплатиться квартирой? Лиза, ты тоже так думаешь?

– Это преступление, и все они должны понести наказание. Вот что я думаю. Как человек, понимаешь? Но как все сложится на самом деле – понятия не имею… Главное, ты теперь знаешь, что тебе ничего не угрожает. А уж прощать этих твоих «подруг» или нет – это тебе решать… Вина за все преступления лежит на самом Жене. И если будет суд, дай бог, чтобы близкие и родные погибших женщин не разорвали его на куски…

– Прости, Оля… Хотя знаю, что такое простить нельзя…

– Идите уже… – Ольга отвернулась к стене. – Вам бы такое пережить, интересно, вы бы простили?

– Сережа, я не беременна! Не беременна! Две недели прошло, этот результат точный! Господи, как же я рада!

Оля в ночной рубашке кружилась по комнате, обнимая Мирошкина.

– Понимаю всю абсурдность и нелепость ситуации, но все равно… Я так рада. Так рада! А ты?

– А я рад тому, что у меня есть ты, что ты наконец-то выздоровела, что радуешься жизни, что у тебя появился аппетит… – Сергей уже и не помнил, когда был так счастлив. Ольга уже несколько дней жила у него, и его жизнь была наполнена новой любовью и новым смыслом.

– Аппетит точно есть! Но не будем перебивать себе этот самый аппетит. – Она погрозила ему пальцем. – Ты же помнишь, что мы собираемся в десять у Лизы! Гурьев приехал, успел как раз к родам… Глаша обещала приготовить что-то невозможно вкусное из рыбы… Такой потрясающий завтрак для друзей! Глаша говорит, что Лиза сама не своя от счастья, что она даже внешне изменилась с тех пор, как стала матерью… Похорошела! И вообще, Сережа, все замечательно! Но главное, ты знаешь, что я избавилась от своих страхов!

– Ну вот, опять глаза на мокром месте. Сядь, успокойся… Вот так. – Он усадил ее на постель рядом с собой, обнял. Так не хотелось портить ей настроение, но не задать этот вопрос он тоже не мог. Надо было в этой истории поставить точку. – Я должен тебе кое-что сказать… Вернее, кое-что спросить.

– ???

– Скоро суд. Ты готова давать показания против Наполовой и Паниной?

– А… Ты об этом. Знаешь, я долго думала. Я не стану этого делать. Да. Мне больно, обидно… Они совершили преступление, конечно… Сдуру. Такое впечатление, будто бы они подхватили вирус сумасшествия у этого Жени. И я никогда не пойму, как Наполовой вообще в голову пришло так подставить меня… Охоту они прервали… Лучше бы его усыпили. Но я все равно не хочу, чтобы эти женщины оказались в тюрьме. Тюрьма в моем представлении – это конец жизни. Им и так досталось. Пусть все идет своим ходом… Следствие закончено, скоро суд. Вот пусть суд все и решает. Я не стану давать показания против этих женщин… Я не хочу возвращаться к этому кошмару. И вообще, я тут подумала, что понять Алевтину, быть может, я смогу только тогда, когда сама стану матерью… И кто знает, может, и я, несмотря ни на что, буду защищать своего ребенка вот так же, как они, – безрассудно, всеми возможными и невозможными способами… Или даже пойду на убийство, если понадобится, чтобы только спасти своего единственного сына…

– Оля!

– Все-все… Забыли. Проехали. Сейчас в душ, одеваться и к Лизе! Знаю, что к ребенку все равно не пустят, он же совсем крошечный, но хотя бы одним глазком посмотрим на это чудо! Представляю, какой Гурьев счастливый… Кстати, знаешь, что сказала мне Глаша, глядя на то, как Гурьев трясется над своим сыночком?

– И что же? – Мирошкин обнял ее еще крепче и поцеловал. Мысль о том, что Оля когда-нибудь станет матерью его детей, заставила его сердце биться сильнее.

– Представь, он сказал мне, что и в нем тоже проснулся материнский инстинкт! Так-то вот, Сережа…