Говардс-Энд - Эдвард Форстер

Леонард помолчал немного, а потом спросил:

— Могу ли я заключить, мисс Шлегель, что мы с вами принадлежим к тем людям, которые говорят «я»?

— Конечно.

— И ваша сестра тоже?

— Конечно, — ответила Хелен резковато. Она, хоть и досадовала на Маргарет, не желала ее обсуждать. — Все порядочные люди говорят «я».

— А мистер Уилкокс? Пожалуй, он не…

— Не думаю, что нам стоит обсуждать мистера Уилкокса.

— Понимаю, понимаю, — согласился Леонард.

Хелен спросила себя, с чего это она вдруг заговорила так высокомерно. Раз или два в тот день она поощряла критические суждения мистера Баста, а сейчас почему-то осадила его. Боялась ли она его предположений? Если так, то ее поведение было отвратительно.

Но Леонард счел высокомерный тон Хелен вполне естественным. Все, что она делала, было естественно и не могло никого обидеть. Пока две мисс Шлегель были вместе, они казались ему какими-то нереальными: их лица с выражением предостережения мелькали, сменяя друг друга, у него перед глазами, — но каждая мисс Шлегель в отдельности воспринималась им по-иному. В случае Хелен — девица была не замужем, в случае Маргарет — собиралась выйти замуж, но в обоих случаях одна не походила на другую. Наконец-то для Леонарда пролился свет на это пребывающее в достатке высшее общество, и он увидел, что в нем есть множество мужчин и женщин и одни из них более благосклонны к нему, чем другие. Хелен стала для него «своей», она отчитывала его, переписывалась с ним и вчера в порыве благородного неистовства ворвалась к нему в дом. Маргарет, хотя и не была злой, оставалась строгой и сдержанной. К примеру, ему бы не пришло в голову предложить ей помощь. Она ему никогда не нравилась, и он начал думать, что его первое впечатление верно и что младшая сестра тоже недолюбливает Маргарет. Нет сомнения, что Хелен одинока. Она, отдававшая другим так много, взамен получала так мало. Леонарду было приятно осознавать, что он избавит Хелен от неприятного чувства, если будет держать язык за зубами и скроет то, что ему стало известно о мистере Уилкоксе. Когда он забирал Джеки с лужайки, та объявила ему о своей встрече. Поначалу шокированный, он все же не стал особенно мучиться из-за ее рассказа. Однако теперь у него не осталось иллюзий относительно собственной жены — это было лишь еще одно пятно на той любви, которую никогда нельзя было назвать чистой. Сохранить совершенство совершенным — вот достойный идеал, если, конечно, будущее позволит ему иметь идеалы. Хелен и — ради Хелен — Маргарет не должны ничего узнать.

Но когда Хелен заговорила о его жене, Леонард смутился.

— А миссис Баст — она когда-нибудь говорит «я»? — спросила Хелен не без ехидства, а потом добавила: — Она очень устала?

— Будет лучше, если она побудет в своей комнате, — сказал Леонард.

— Мне с ней посидеть?

— Нет, спасибо. Ей не нужна компания.

— Мистер Баст, что за человек ваша жена?

Леонард покраснел до корней волос.

— Вы уже должны привыкнуть к моей манере общения. Этот вопрос вас оскорбляет?

— Нет, о нет, мисс Шлегель, нет.

— Просто я люблю честность. Не притворяйтесь, что у вас счастливый брак. У вас с ней не может быть ничего общего.

Леонард этого не отрицал.

— Полагаю, это вполне очевидно, — смущенно заметил он, — но Джеки никому не делала ничего дурного. Когда происходило что-то не так или до меня доходили какие-то слухи, мне всегда казалось, что в этом виновата она, но сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что вина лежит больше на мне. Мне не следовало жениться на ней, но раз уж так случилось, я должен быть с ней и содержать ее.

— Как давно вы женаты?

— Почти три года.

— А что сказала ваша семья?

— Они не хотят нас знать. Они устроили нечто вроде семейного совета, когда узнали, что я женился, и полностью вычеркнули нас из своей жизни.

Хелен начала ходить взад-вперед по комнате.

— Мой бедный мальчик, как это печально! — нежно сказала она. — А кто ваши родные?

На это он мог ответить. Родители, ныне покойные, занимались торговлей. Сестры вышли замуж за коммивояжеров. Брат — мирянин, которому доверено епископом проводить церковные богослужения.

— А ваши дед и бабка?

Леонард открыл ей секрет, которого до этого момента очень стыдился:

— Они ничего собою не представляли, — сказал он. — Сельскохозяйственные рабочие, что-то в этом роде.

— Ах вот как! Откуда родом?

— Мои предки в основном из Линкольншира, но отец матери, как ни странно, происходит из этих мест.

— Значит, он отсюда, из Шропшира. Действительно странно. Мои предки со стороны матери — ланкаширцы. Но почему ваши брат и сестры настроены против миссис Баст?

— О, не знаю.

— Извините, но вы знаете. Я не ребенок. И могу выдержать все, что вы мне скажете, и чем больше вы мне расскажете, тем больше я смогу вам помочь. До вас дошли какие-то порочащие ее слухи?

Леонард молчал.

— Думаю, я уже догадалась, — очень серьезно сказала Хелен.

— Не уверен, мисс Шлегель. Надеюсь, что нет.

— Мы должны быть честными, даже по поводу таких вещей. Я догадалась. Я ужасно… я бесконечно сожалею, но для меня это ничего не меняет. Я буду относиться к вам обоим точно так же, как раньше. Виной всему не ваша жена, а мужчины.

Леонард не возражал — главное, чтобы она не догадалась, о каком именно мужчине идет речь. Стоя у окна, Хелен медленно подняла шторы. Окна гостиницы выходили на темную площадь. Начал собираться туман. Когда она обернулась к нему, ее глаза сияли.

— Не беспокойтесь, — попросил он. — Я этого не вынесу. У нас все будет хорошо, если я получу место. Только бы получить место — что-нибудь постоянное. Тогда и жизнь наладится. Книги меня уже не так волнуют, как раньше. Полагаю, с постоянной работой у нас все устроится. Когда работаешь, перестаешь задумываться.

— Устроится что?

— Просто устроится.

— И это называется «жизнь»! — сдавленным голосом сказала Хелен. — Как вы можете, когда на свете есть столько прекрасных вещей — музыка, ночные прогулки!..

— Прогулки хороши, если у человека есть работа, — ответил он. — О, как-то раз я наговорил вам кучу чепухи. Но ничто так не выбивает дурь из головы, как явившийся к вам в дом судебный пристав. Когда я увидел, как он листает моих Рёскина и Стивенсона, я, кажется, понял, какова жизнь на самом деле, и она мне не слишком понравилась. Благодаря вам книги ко мне вернулись, но они больше не будут для меня тем, чем были раньше, и я никогда не стану думать, что провести ночь в лесу — это прекрасно.

— Почему? — спросила Хелен, подняв оконную раму.

— Потому что я понимаю, что человеку нужны деньги.

— Ну так вы ошибаетесь.

— Хотелось бы. Но вот священник — у него либо есть собственные деньги, либо ему платят; поэт или музыкант — то же самое; бродяга ничем от них не отличается. В конце концов он идет в работный дом и получает деньги других людей. Мисс Шлегель, деньги — это настоящее, а все остальное — мечта.

— И все-таки вы ошибаетесь. Вы забыли про Смерть.

Леонард не понял.

— Если бы мы жили вечно, тогда то, что вы говорите, было бы правдой. Но нам приходится умирать, приходится быстро расставаться с этой жизнью. Несправедливость и жадность были бы реальны, если бы мы жили вечно. Но при существующем положении дел мы должны держаться за что-то другое, потому что приходит Смерть. Я люблю Смерть, но не из-за патологической склонности к ужасному, а потому что она все объясняет. Она показывает пустоту Денег. Деньги и Смерть — вечные враги. А вовсе не Жизнь и Смерть. И не важно, что нас ждет после Смерти, мистер Баст. Однако будьте уверены, что поэт, музыкант и бродяга будут там счастливее, чем человек, так и не научившийся говорить: «Я — это я».

— Интересно.

— Мы все в тумане, я знаю, но пока я все-таки могу помочь вам, а люди, подобные Уилкоксам, окутаны туманом больше других. Разумные, здравомыслящие англичане! Строящие империи, причесывающие весь мир под одну гребенку, именуемую здравым смыслом! Но скажи им про Смерть — и они обидятся, потому что в Смерти поистине имперское величие и она всегда выступает против них.

— Я, как и всякий человек, боюсь смерти.

— Но не идеи Смерти.

— А какая разница?

— Огромная, — сказала Хелен еще серьезнее, чем раньше.

Леонард с удивлением посмотрел на нее. У него было ощущение, что важные вещи выплывают к нему из туманной ночи, но он не может ухватить их, потому что его сердце все еще полно мелких забот. Как когда-то пропажа зонтика испортила концерт в Куинс-Холле, так и неразрешенная ситуация мешала ему теперь воспринять звуки высшей гармонии. Смерть, Жизнь, Материализм — замечательные слова, но даст ли ему мистер Уилкокс место клерка? Что ни говори, мистер Уилкокс — король этого мира, сверхчеловек со своей собственной моралью, чья голова скрывается где-то за облаками.