Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Я ищу уединения и мечтал о Параклите, но там климат слишком сырой, а я по здоровью сырость не переношу. Здесь я у вас провел два дня, и очень мне все нравится, хотел бы остаться, - просительно произнес отец Феодор. Игумен немного помолчал и вдруг, пристально взглянув на гостя, спросил:
- А что есть самое главное для инока?
- Смирение, - не задумываясь, ответил священник.
Лицо отца Германа просияло, и он тихо проговорил сам себе:
- Да, он из наших...
Впрочем, уйти из Успенского собора оказалось непросто -хлопоты о постриге длились целый год. В июле 1898-го женился сын батюшки Михаил. «Отпраздновали свадьбу сына, - вспоминал отец Феодор . - Я, конечно, должен был участвовать во всем, но мысли мои были далеко».
Последним торжеством, в котором участвовал отец Феодор, было освящение кремлёвского памятника Александру II 16 августа 1898 года. И только осенью этого года 52-летний отец Феодор смог проститься с миром. Вечером 29 сентября он написал об этом стихотворение:
Где то убежище святое,
Где я в безмолвии, в тиши,
В усилиях отсечь все злое
Трудиться буду для души?
Да там, где есть уже немало
Горе имеющих сердца,
На долю коих так же пало
Носить свой траур до конца.
В пустыне мрачной среди бора
Обитель мирная стоит;
Молитва в стройном гласе хора
От ней к Всевышнему парит.
Боголюбезная обитель,
Хочу вселиться я к тебе,
Но как я немощен!..
Спаситель,
Всели Дух прав в Твоем рабе!
8 октября 1898 года отец Феодор уволился из Успенского собора и 24 октября поступил в число братии Зосимовой пустыни. 30 ноября 1898 года отец Герман постриг его в мантию с именем Алексий, в память святителя Алексия, митрополита Московского. Отныне день его ангела праздновался 12 февраля. Свою камилавку батюшка переделал в клобук. В 1919-м он подарил эту камилавку настоятелю храма Николы в Толмачах отцу Илии Четверухину. На память о прежней мирской жизни батюшка взял с собой меховую шубу и галоши.
Первые дни в пустыни были наполнены «практическими занятиями» по смирению - отец Герман предполагал, что из мира вчерашний протоиерей главного российского храма принес с собой неизжитые гордыню и самомнение. На службах его ставили ниже братий, давали старые, заношенные облачения. Однажды во время службы отец Алексий задал какой-то вопрос игумену, но тот сурово заметил ему, что нужно слушать стихиры, а не задавать вопросы... А когда отец Алексий похвалил чтение одного иеромонаха, отец Герман укорил его:
- Зачем вы это сделали? Он теперь будет тщеславиться.
- Ах, простите, простите, я не знал, я это делал, как
в Москве, по-мирскому, - сокрушенно отозвался батюшка. Испытанием было и клиросное послушание. Услышав сильный бархатный баритон отца Алексия, регент монах Нафанаил (Бачкало, 1866 - после 1930), известный церковный композитор, в миру бывший оперным певцом, резко заметил ему:
- Это не Успенский собор, вы не забывайтесь! Здесь реветь нельзя!
«У меня был хороший голос, и мне хотелось его показать, -вспоминал отец Алексий, - но я должен был слушаться своего духовного сына, который был моим наставником в этом деле». Он сразу же поклонился регенту в ноги и попросил прощения. Но поскольку характер у отца Нафанаила был нервный, между ними еще не раз возникали конфликты. Отца Алексия они мучили до такой степени, что однажды он пришел к отцу Нафанаилу в келию ночью, чтобы попросить у него прощения.
Духовником отца Алексия стал игумен. И понемногу понял, какой светлый, смиренный и добрый человек пришел в обитель, понял, что у вчерашнего московского протоиерея, служившего в главном храме империи, нет в душе ни гордыни, ни самолюбования. Отец Герман искренне полюбил отца Алексия, принял его всем сердцем. Число духовных чад иеромонаха постепенно росло. Вскоре клиросное послушание сменилось другим - обучением Закону Божиему молодых иноков. Это огорчило отца Алексия: «Мне это горько показалось: ушел из Москвы в пустынь, ища спокойствия, для молитвы, уединения, и вдруг меня заставляют делать именно то дело, которым я всю жизнь занимался, от которого я ушел, и лишают того, чего ради я ушел. “Не может быть, - говорю я игумену, -ведь я пришел сюда для молитвы, для уединения, за что же на меня возлагают это непосильное бремя?” Отец игумен, сам огорченный этим, показал мне бумагу от Синода, в которой написано было, что преподавателем в классы, учрежденные при Зосимовой пустыни для обучения братии, назначен я. Приходилось покориться».
Один из учеников батюшки, отец Владимир (Терентьев, 1872-1933, прославлен в лике преподобномучеников в 2005 году), вспоминал об отце Алексии: «Он мне с первого раза не понравился: показался слишком не по-монашески веселым. Поэтому я и не поступил в эту обитель, а пошел смотреть другие монастыри, не найду ли чего получше. Много обителей осмотрел, но ни одной не нашел по душе и возвратился обратно в Зосимову пустынь, хотя и с неохотой. Попросился у игумена Германа в число братии. Игумен меня принял и, взяв мой паспорт, сказал:
- Твоим старцем будет отец Алексий.
В первый раз пошел я к нему в келлию после вечернего правила. Отец Алексий принял меня дружелюбно и все расспрашивал о Параклите, о жизни монахов и вообще обо всех правилах. В то время в Зосимовой пустыни еще не было определенного устава и отец Герман ездил по многим монастырям, чтобы выбрать для своей пустыни более приемлемый. С этой целью он побывал и на Валааме, и в Сарове.
В первое время учеников у отца Алексия было немного -всего человек пятнадцать. Все мы к нему очень привязались, полюбили его и часто стали его посещать. Беседы с ним продолжались до полуночи. Мы были усталые после дневных монастырских работ, но отец
Алексий увлекал нас простотой и чистотой своего сердца. В беседе с ним мы забывали об усталости. Когда отец игумен узнал, что ученики отца Алексия не давали ему покоя до полуночи, то приказал батюшке принимать только до десяти часов вечера. После этого часа приходил монастырский сторож и прогонял тех, кого находил в келлии. После этого приказа мы стали бояться сторожа, но уйти от старца, не побеседовав с ним, мы не могли, поэтому, когда било десять часов, мы все прятались, чтобы нас не видел сторож. После обхода мы возвращались к отцу Алексию, он
