Сущий рай - Ричард Олдингтон

— Подождите меня здесь, — бросил ему врач через плечо.

Крис повернулся к Ротбергу.

— Не знаю, как мне вас благодарить, — сказал он. — Вы сами видите, в каком состоянии Жюли, я тоже совершенно изнервничался. Вы вернули нам обоим уверенность…

— Пустяки. Я хотел бы…

— Знаю. Но я думаю, что нам нужно еще предпринять… Вероятно, следует известить Джеральда, что она ушла от него навсегда, как по-вашему?

— Он получит от меня официальное письмо с ближайшей почтой, — мрачно сказал Ротберг.

— Отлично. Скажите, могу я поручить всю юридическую часть этого дела вам?

— Можете.

— И еще одно. Вы получите гонорар за все это, я об этом позабочусь…

— Ну-ну! Какое это имеет значение по сравнению с ее трагедией?

— Это имеет значение, — сказал Крис, провожая его до двери. — Мы доставили вам массу хлопот и…

— Ах, бога ради, прекратим этот разговор, — свирепо сказал Ротберг.

— В случае чего вы известите меня? — крикнул ему вслед Крис. — До свидания!

Но он не получил ответа.

«До чего он неохотно за это берется, — мрачно подумал Крис, возвращаясь в приемную. — Ну я его не осуждаю. Я бы волком взвыл, случись такое хотя бы с Анной. И даже сейчас мне, наверное, стало бы легче, если бы меня стошнило. Ротберг настоящий друг. Немного найдется людей, которые пошли бы на такую муку во имя дружбы и старой любви, а тем более старой любви, так безжалостно растоптанной. Уж скорее бы возвращался этот чертов доктор — попрощаться с Жюли, и скорее бы на свежий воздух».

— Ну-с, что вам угодно знать? — спросил доктор, взглядывая на часы, когда они уединились в отдельной комнатке.

— Я буду короток, — сказал Крис. — Во-первых, есть ли у нее шансы на полное выздоровление?

— Конечно есть, при условии, разумеется, что она сама приложит все усилия, чтобы помочь нам. Мы, кажется, захватили болезнь в самом начале.

— Но она говорит, что французский доктор получил положительную реакцию. Это как будто указывает на вторую стадию?

— Обычно — да. Но я его запросил по этому поводу. По-видимому, он сказал это, только чтобы напугать ее. Он, кажется, считает, что заражение произошло во время беременности; насколько я могу судить, он прав. Диагноз поставлен замечательно, но, я думаю, у него там таких случаев хоть отбавляй.

— Не сомневаюсь, — мрачно сказал Крис. — Но если это действительно первая стадия, тогда у нас есть все основания надеяться. Сколько времени будет продолжаться лечение?

— От полутора до двух лет.

— Фью! — свистнул Крис. — А ребенок?

— Если он выживет, то будет, вероятно, совершенно здоров.

— Лучше бы ему, пожалуй, умереть, — сказал Крис. — Отвратительные гены с одной стороны.

— Что вы знаете о генах? — заинтересовался доктор.

— Почти ничего, — сказал Крис. — Еще один вопрос, доктор. Следует ли мне считать себя в карантине?

— Почему?

— Я соприкасался с больной.

— Вы же не целовались с ней, не ели и не пили из одной посуды?

— Конечно нет. Но я брал ее за руку.

— Дайте-ка я посмотрю.

Доктор осмотрел руку Криса с помощью карманной лупы, потом выпустил ее.

— Никаких признаков заражения. Соблюдайте вот эти предосторожности… — Он вынул из кармана печатный листок и дал его Крису. — Тогда не будет ни малейшей опасности.

— У меня есть особые причины спрашивать об этом, — откровенно сказал Крис. — Я встречаюсь с одной девушкой, мне легче было бы умереть, чем причинить ей какое-нибудь зло. Следует ли мне воздерживаться от половых сношений, а если да, то как долго?

— С медицинской точки зрения, делать это незачем. Но с психологической — я бы переждал некоторое время. Эта история здорово расстроила вас, не так ли?

— Пожалуй. Сколько времени, по-вашему, ждать?

— Пока вы не будете уверены, что мысль о несчастье сестры не будет отравлять ваше счастье с этой девушкой, — добродушно сказал доктор. — А это вы сами решите. Ну, мне пора. У вас остались вопросы?

— Нет, больше ничего. И огромное вам спасибо, доктор!

— Прощайте.

После ожидания, показавшегося Крису бесконечно долгим, появилась, шурша платьем, сестра-сиделка и сухо сказала ему, что он может теперь повидаться с «больной». В конце коридора, изолированного от всей остальной лечебницы, он открыл дверь в комнату, обставленную с такой же медицинской строгостью, как анатомический театр, и увидел Жюли. Жюли сидела на постели, бледная и расстроенная.

— Ну как, теперь тебе легче? — ободряюще спросил Крис.

— Немножко. Я рада, что ушла из дома Джерри. Мне здесь долго придется пробыть, Крис?

Крис неслышно вздохнул. На что она рассчитывает? Что она будет жить по-прежнему, как будто ничего не случилось?

— Не дольше, чем тебе самой захочется, — сказал он. — После всех этих потрясений ты нуждаешься в нескольких днях полного отдыха. Скоро тебе позволят вставать и выходить.

— Здесь так неуютно и строго, — пожаловалась Жюли.

— Тебе придется некоторое время подчиняться всем этим строгостям, — убеждал Крис. — Это необходимо. Я только что говорил с доктором, и он сказал, что вы с ребенком будете совершенно здоровы, только если ты будешь самым тщательным образом соблюдать все предписания. Разве не стоит пожертвовать несколькими днями или неделями, чтобы привыкнуть?

— Неужели я всю жизнь буду прокаженной?

— Конечно нет! Через два года все пройдет и будет забыто.

— Два года! О Крис, это же целая вечность!..

— Другого выхода нет. Ты не думай, что тебе придется все время жить здесь. Скоро ты сможешь жить, как все люди, при условии, что будешь соблюдать известные предосторожности. А пока что давай подумаем, чем бы тебя развлечь. Чего бы ты хотела, книг, например?

Они обсудили возможные развлечения, и Крис сказал:

— Попробуй пожить здесь недельку, воспользуйся этим, чтобы отдохнуть…

— Здесь так одиноко!

— Может быть, ты кого-нибудь хотела бы видеть, так ты скажи!

Жюли не сказала ничего, и он продолжал:

— Я сделаю все, что в моих силах, Жюли, но я не могу сделать невозможного. Хочешь, я найму тебе квартиру с прислугой… Но мы об этом поговорим в другой раз. Не оплачивай здешних счетов, они пойдут Джеральду. Пересылай их к Ротбергу, и если тебе будут нужны деньги, обращайся к нему или скажи мне, я обращусь к нему от твоего имени. Ну а теперь чего бы ты еще хотела?

— Кажется, ничего.

— Ладно, если чего-нибудь захочешь, запиши на бумажке. Я скажу им поставить у твоей койки телефон, чтобы я мог тебе звонить. Я пришлю все, что ты просила, и буду приходить к тебе как можно чаше. А теперь отдыхай и постарайся уснуть и скажи себе, что каким бы это ни казалось страшным и неприятным и тяжелым сейчас, все это пройдет. Au revoir,[26] дорогая!

Было почти половина второго, когда Крис ушел из лечебницы и отправился в магазин, где у Жюли был личный счет. Он был мрачен и утомлен, точно весь день провел на ногах. Кроме того, ему очень хотелось пить. Сама мысль о еде внушала ему отвращение, поэтому он зашел в молочную и выпил молока. Беря сдачу, он при виде мелких монеток вдруг вспомнил, что еще не звонил Марте, как обещал. Она, должно быть, ждет…

Снова голос Марты прозвучал, как что-то прекрасное и успокоительное, вселяющее в него надежду и бодрость. Странно, что она так быстро стала для него жизненно необходимой.

— Ну я отвез Жюли в лечебницу, — сказал он. — Ей это очень тяжело, но она, по-видимому, довольна.

— Бедняжка! — сказала Марта. — Как мне хотелось бы повидать ее!

— Невозможно! — сказал Крис. — Что же касается меня — доктор говорит, что через несколько дней нам уже можно будет встречаться.

— Через сколько дней?

— Не знаю. Он обещал мне сказать в следующий раз, завтра или послезавтра.

— Но, Крис, это, наверное, не так уж опасно! Ведь ты же встречаешься с другими людьми?

— Да, но я не целуюсь с ними!

Марта рассмеялась.

— Приятно слышать. Но ты придешь, как только будет можно?

— Неужели ты сомневаешься? Конечно приду. Я буду звонить тебе каждый день. Если бы ты только знала, как мне тебя недостает! Но это скоро кончится. Не позже чем на будущей неделе…

Исполнив последнее из возложенных им на самого себя обязательств, Крис устало поплелся домой. Он так приучил себя из экономии ходить всюду пешком, что теперь, несмотря на большое расстояние, ему даже не пришло в голову ехать на автобусе или в метро. Вместо этого он потратил деньги, оставшиеся от двух фунтов Жюли, на цветы, которые он ей послал. Когда он наконец добрался до того, что он иронически назвал «своим Домом», голова и ноги у него болели, а стоптанные башмаки пропитались въедливой лондонской грязью. Он переменил носки, надел туфли и терпеливо разжег погасший за это время огонь.