Антология осетинской прозы - Инал Кануков

Старик озабоченно сунул палец в рот теленку: «Рот остывает, похоже, что умрет он». Ему и самому-то есть теперь нечего… Но все-таки Карабаш направился к ближнему дереву — набрать листьев, для теплой подстилки. Он торопливо ломал желтеющие ветки, как вдруг до слуха его донеслось далекое мычание. «Почудилось», — подумал старик. Но вот снова раздался рев, ближе и явственней. Глаза старика заволокло слезой — он узнал голос своей коровы. И вот из кустов показалась Пеструха с обрывком веревки на шее. Как убежала она от немцев? Карабаш поднес к ней уже вялого теленка, выдавил ему в рот молока, и тут, почувствовав знакомую теплую влагу, теленок начал жадно сосать, причмокивая и захлебываясь. Карабаш обнял Пеструху за шею и гладил ее, и говорил ей всякие ласковые слова. И слезы неудержимо лились из глаз и скатывались по его седой бороде.

Вечером снова появились те двое. Старик рассказал им, как сумел, о том, что произошло. Но показалось ему, что чужаков это мало взволновало. Они снова просили его указать им дорогу к партизанам.

— Вдруг устроят облаву в лесу, тогда мы пропали, — говорили они.

Старик не знал, что и ответить. Недоверчиво насупившись, глядел он на них, а гости с аппетитом подбирали его скудные запасы.

— Дада! — позвал детский голосок, и послышались близкие шаги.

Карабаш распахнул дверь — перед ним стоял соседский мальчик Гета. Обрадовался Карабаш, очень любил он этого веселого мальчишку, а весной, когда ребят принимали в пионеры, он с особым старанием повязал на груди у Геты красный галстук. Но Гета ушел за старшими в партизанский отряд. Что же привело его на ферму? Терялся в догадках Карабаш.

Увидев незнакомцев, Гета нахмурился. Едва поздоровавшись, сказал Карабашу:

— Меня дедушка послал к тебе, попросить табаку.

Дед Геты давно скончался, ясно было, что мальчик не хочет разговаривать при посторонних.

— Нам пора, — сказал, поднимаясь, старший. — Спасибо за хлеб-соль. Мы еще придем. Узнай, что мы просили.

И незнакомцы ушли.

— Не верь им, дада, — взволнованно зашептал Гета. — Отец, сказал, что немцы засылают предателей, чтобы найти след партизан.

— Да и сам я заметил что-то неладное, — отвечал старик. — Веришь ли, когда ты подходил, они даже не шевельнулись. А вдруг это были бы немцы?

Он рассказал мальчику о том, что случилось.

— Дада! Не надо тебе здесь оставаться! Пойдем отсюда немедленно! В лес, к партизанам! Иначе не миновать беды!

— У меня на руках корова с теленком. Сам теленок не дойдет, а я слишком слаб, что его донести. Ну, а бросить их я никак не могу. Иди к отцу, скажи: пусть пришлет кого-нибудь мне на помощь, тогда Карабаш придет в отряд.

Старик отворил дверь, неловко обнял на прощание мальчика. Еще долго чутким пастушьим ухом слышал он торопливые шаги Геты, а ночная мгла поглотила его. Карабаш вернулся в хибарку, закурил трубку и стал готовиться ко сну. Внезапно из лесу донесся выстрел, потом эхо принесло второй и третий. Превозмогая страх, Карабаш выбежал во двор.

Глухо шумел лес, было так темно, словно сама осенняя ночь положила ему на глаза свои холодные черные ладони.

— Гета! — закричал старик. Но шум леса заглушал голос. Никто не ответил.

Тогда он приложил ладони ко рту и снова закричал, громко, как кричат в горах пастухи:

— Ге-та!

Ответа не было.

Утром пришел Ораз. Будто не один день, а долгие годы провел он в жестокой неволе. Синяки и кровоподтеки от побоев, изорванная одежда — видя все это, Карабаш не мог сдержать слез. Мокрой тряпкой обтер он лицо сына, приложил настой из трав.

— Гета убит, — придя в себя, сказал Ораз. — Я сам видел, как его принесли в село.

— Кто принес?

— Кто?! Гости твои дорогие, вот кто! Неужели ты сразу не догадался, что это предатели! Вынюхивают след партизан! Они и немцев навели на ферму! Они и меня допрашивали — посмотри, что они сделали со мной! Надо было сразу убираться в лес. И Гета был бы жив!

Никогда еще не слышал от сына Карабаш таких обидных слов.

— Даже маленький мальчишка понял, что это враги, — потому они и погнались за ним и застрелили. А ты, седобородый, столько повидавший — и попался на их удочку!

Старик молча кивал — что ж мог он ответить. Сын был кругом прав. Да, он и сам сознавал, что вина в смерти мальчика лежит на нем одном. Много горьких слов сказал отцу Ораз, и тот лишь молча кивал в ответ.

— Надо поджечь ферму и уходить в лес, — остывая, проговорил сын. — Прочь, прочь с этого проклятого места!

Отец хотел что-то сказать, но младший — неслыханное дело! — и рта ему не дал раскрыть.

— Собирайся! Нечего рассуждать, надо трогаться.

— Хорошо, тронемся, — согласился Карабаш. — Надо только забрать с собой Пеструху и теленка.

Ораз готов был и на это возразить, но вовремя опомнился: что же он так непочтительно разговаривает с отцом, такого бы и последний негодяй себе не позволил. Ему стало стыдно за свою грубость. «Не буду перечить. Видно, в этой корове с теленком для отца действительно вся жизнь», — решил он.

— Хорошо. Ты погонишь корову, а теленка я понесу, пока сил хватит, — согласился Ораз.

Ободренный его согласием, Карабаш продолжал:

— И еще. Кто знает, что случится с нами, пока мы будем скрываться в лесах. Не могу я уйти, не глянув на пепелище своего дома. Ты видел — хочу увидеть и я.

Ораз принялся отговаривать отца, но старик был непреклонен. Договорились, что Ораз потихоньку, сберегая силы, понесет теленка вверх по Ореховому ущелью, где должны были стоять сторожевые посты партизан. А Карабаш только дойдет до села, огородами прокрадется, посмотрит на пожарище и тут же повернет назад, нагонять Ораза. Поменялись одеждой. Шатаясь и постанывая, взвалил Ораз теленка на плечи и тронулся к ущелью. А Карабаш быстрым шагом, словно новая кровь влилась в его жилы, направился по тропинке к селу.

Однако, подойдя к околице, старик не стал красться огородами, он открыто зашагал по главной улице села. На каждом шагу сердце его сжималось от боли. Даже курицы не увидишь на опустевших улицах. Люди попрятались в домах, засели по подвалам, боясь выглянуть наружу. По обеим сторонам обугленные остовы домов, головешки на месте сараев и плетней, разоренные постройки. Запах гари, горький запах беды, сменил привычный, сладковатый — печеного хлеба, запах жилья. Казалось, страшный мор уничтожил все живое. Карабаш шел прямо к главной площади, где над домом сельсовета развевался ненавистный флаг с паучьим знаком посередине. Редкие немецкие солдаты с любопытством глядели на высокого старика с длинной седой бородой, который, будто не замечая их, проходил по разоренному селению.

Вот и комендатура. Часовой не пустил старика на порог. Карабаш заглянул в окно и отшатнулся. В комнате, среди нескольких солдат и офицеров, он увидел двух своих знакомцев. На этот раз не изодранная одежда была на них, а чистенькие мундиры полицаев. Один из предателей увидел Карабаша. Может, он узнал его, а может, и нет, во всяком случае, подошел к окну и спросил:

— Чего тебе надо, старик?

— Вы ищете партизан, — отвечал Карабаш. — Я пришел сказать, где партизаны.

Полицай обрадовался, тут же крикнул часовому, чтобы он пропустил Карабаша. Старик, не снимая бараньей шапки, вошел в комнату и направился к полицаю. Тот по-немецки что-то объяснял офицерам. «Партизан, партизан», — уловил старик знакомое слово.

— Партизан, да-да, партизан, — повторил он, подойдя поближе, и, выхватив кинжал, ударил предателя в грудь.

И прежде чем пришли в себя опешившие немцы, подскочил ко второму и ему нанес смертельный удар.

— Здесь партизан! — выкрикнул он.

…Окровавленный и связанный, лежал Карабаш во дворе комендатуры. Он знал, что должен умереть. Удивляло, что не убили до сих пор. А не убивали Карабаша, потому что ждали толмача.

Наконец из соседнего селения прибыл толмач, задал несколько вопросов, но Карабаш не сказал ни слова.

— Тебя повесят, — перевел он слова офицера. Карабаш промолчал.

В последний раз шел Карабаш по улицам родного села. Голенастый офицер, четверо автоматчиков и переводчик сопровождали его к месту казни. А поодаль молчаливой толпой шли немногочисленные односельчане — немцы выгнали их смотреть казнь врага великого рейха. На околице солдаты свернули было вниз по склону, но Карабаш уперся на месте и сказал переводчику:

— Передай своим: орел съедает свою добычу на вершине утеса. Только трусливые шакалы расправляются со своими жертвами в темных закоулках. Я хочу, чтобы меня повесили на вершине.

Немецкий офицер с удивлением пожал плечами:

— Ну что же, ведь вершина отсюда не дальше подножья. Пусть видят его издалека. Урок всякому, кто захочет нам воспротивиться.

Наконец процессия добралась до вершины горы. Один из немцев готовил петлю, перебросив веревку через ветвь узловатого дуба. Земляки Карабаша стояли в стороне, не сводя с него глаз. Старик окинул взглядом родной край. Далеко было видно с вершины. Поднимались к небу вечные горы, роняли лист осенние леса, широкие луга лежали по берегам бурных речушек, а внизу стремительно несся шумный Ираф.