Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

— Сир, у меня осталось очень мало людей.

— Неважно! Семь тысяч поляков под вашей командой стоят армейского корпуса. К тому же Лористон и Макдональд смогут подать вам помощь.

— Мы готовы к смерти, ваше величество. Бог доверил мне честь поляков, я поручаю себя Богу!

Моргая отяжелевшими веками, Наполеон всмотрелся в лицо князя Юзефа: оно напоминало собой посмертную маску. К черту предчувствия! Это просто усталость, надо пойти немного поспать.

***

Завтра Лейпциг будет наш! Русским солдатам приказали одеться опрятно. С самой полночи они мылись, чистили платье, белили портупеи и поутру, в летних панталонах, ранцах и киверах без чехлов, были готовы идти на штурм.

Главнокомандующий Шварценберг намеревался штурмовать Лейпциг с трех сторон одновременно: главные силы войдут через ворота Святого Петра, со стороны Дрездена, Северная армия Бернадота — через Гриммай-ские, с востока, Блюхер же будет пробиваться с севера через Галльское предместье. Рассудив, что ему достался самый трудный участок, "генерал Вперед" пошел в атаку первым и под дождем картечи ворвался в Рейдниц. Оттуда в зрительную трубу было видно, как французы в Лейпциге баррикадируют ворота и опрокидывают повозки, перегораживая улицы.

…Шумные потоки конных, пеших, повозок с крикливыми маркитантками стекались по улицам к Ранштедским воротам, устраивая на перекрестках бурные водовороты. Все хотели пройти первыми, толкали и отпихивали друг друга. Начавшаяся вдруг стрельба еще усилила всеобщее смятение, гвалт сделался громче. Там, где толпа уже прошла, усеяв свой путь всяким сором, брошенными негодными вещами, обрывками одежды, сломанными клинками и яблоками конского навоза, дымились, понемногу разгораясь, пустые зарядные ящики; сыпавшийся сверху дождь тщетно пытался прибить пламя.

Наполеон заехал в Королевский дом попрощаться с Фридрихом Августом. Поднимаясь по лестнице и проходя по парадной анфиладе, он заново прокручивал в голове слова, которые скажет королю, но репетиция оказалась напрасной.

— Умоляю, заклинаю вас: уезжайте! Вам грозит опасность! Эти варвары… они скоро будут здесь!

Румяна на блеклом, морщинистом лице саксонской королевы казались чахоточными пятнами. Она ломала руки и комкала кружевной платок, то и дело поднося его к покрасневшим глазам и длинному носу. Перезрелая принцесса Августа, для которой родители так и не смогли подыскать достойного жениха, присоединилась к мольбам матери; король безучастно стоял позади.

— Мадам, я не хотел покинуть вас прежде, чем неприятель вступит в город, я был обязан дать вам сие доказательство своей преданности, — произнес Наполеон тоном старинного рыцаря. — Но я вижу, что мое присутствие лишь удваивает вашу тревогу, а потому я удаляюсь. Прощайте! Что бы ни случилось со мной, Франция уплатит долг дружбы!

Выбравшись из города в южное предместье, свита императора обогнала войска, теснившиеся у ворот, и первой перешла через Эльстер.

…Адлеркрейц и Сюрмен уговорились вдвоем отправиться к Бернадоту и потребовать хоть раз бросить в бой все войска одновременно, чтобы не срамить шведов перед всей Европой, но Карл Юхан молча проехал мимо. В других местах уже шла оживленная перестрелка, а на востоке не делалось никаких приготовлений к атаке! Как обычно, Бернадот отправил первым фон Бюлова, чтобы пруссаки атаковали ворота, Сюрмену же велел проделать брешь в стене, испещренной бойницами. Стену пробили быстро, но наготове не оказалось пехоты, которая ворвалась бы в дыру…

В Гриммайском предместье приходилось драться за каждый дом. Принц Гессен-Гомбургский в несколько минут потерял почти тысячу человек убитыми и сам был ранен случайной пулей; пруссаки и шведы вели беспорядочную стрельбу, не нанося урона врагу: единого командования не было, никто не знал, на каком языке отдавать приказы; старик Адлеркрейц метался в пороховом дыму, бесясь от того, что люди гибнут без всякой пользы, а он не может построить их в колонну и повести вперед, чтобы вырвать победу. Действовать артиллерии было невозможно: в куче-мале не разобрать, где свои, где чужие. Сюрмен, однако, приметил церковь на перекрестке, откуда отлично простреливались обе улицы, и решил сделать ее своей мишенью.

— Я встану здесь, а вы отправляйтесь туда, — указал он рукой молодому артиллерийскому офицеру, доверив ему второе орудие.

Офицер поскакал — и тотчас покатился по земле: под ним убило лошадь.

— Это ничего, — бодро крикнул он Сюрмену. — Вот увидите: сейчас кого-нибудь убьют, и я возьму его лошадь.

Его пророчество очень скоро сбылось; еще минута — и он уже на коне, его люди разворачивают орудие, наводят на цель, заряжают — "Пли!"

…Галльские ворота находились за мостом через Плейсе, который держали под прицелом французы, засевшие в большом здании фабрики. Первый штурм, начатый бароном Остен-Сакеном, захлебнулся; генерал Капцевич установил напротив моста два батарейных орудия и послал к речке цепи стрелков, которые были отбиты; тогда полковник Рахманов с Архангелогородским полком пошел к мосту напролом и штыками пробился в предместье, где и пал первой жертвой; его полк почти полностью истребили картечью. Тут подоспел граф Ланжерон, но и его полки были отброшены перекрестным артиллерийским огнем. Наконец, батарея Капцевича разбила фабрику в пух и прах, ворвавшаяся туда пехота переколола всех до единого. Однако теперь по мосту били две пушки из предместья, не щадя никого, кто отваживался туда сунуться.

Храбрость и отвага наткнулись на стойкость и мужество, точно два булатных клинка скрестились с предсмертным звоном; русских было больше, они прошли.

…После трех часов кровопролитного сражения фон Бюлов вынес Гриммайские ворота своей артиллерией и ворвался в город; с севера к нему навстречу стремился Блюхер; попавшие в тиски поляки Домбровского бросали оружие. Баденцы сами отошли от ворот Св. Петра, пропустив в них русских и австрийцев, зато остатки частей Мармона, Понятовского, Лористона стояли насмерть: переправа через Эльстер еще продолжалась. Пожаров нигде не возникало, однако все улицы и площади были завалены трупами людей и лошадей, опрокинутыми повозками, брошенными пушками; стены домов изрешечены пулями, в окнах — ни одного целого стекла.

Волконский с новенькими генеральскими эполетами на плечах ехал рядом с Винцингероде, который вел восемь стрелковых батальонов к центру Лейпцига. Эйфория боя, когда тело действует безотчетно, на кураже, а чувство опасности притупляется, сменилась усталостью и отупением. "Лейпциг наш! Мы победили! Неприятель бежит!" — вяло проскользнуло в голове, которую уже начинали заполнять грядущие заботы о размещении отрядов, сношениях с другими штабами для получения указаний насчет преследования или обходных маневров…

— Кавалерия! Спасайтесь!

Истошный вопль разорвал загустевший воздух и полоснул по сердцу хлыстом. Из-за угла выезжали французские кирасиры. Пехотная колонна остановилась и в ужасе замерла. У каждого, от рядового до генерала, промелькнула в мозгу одна и та же картина: закованные в латы всадники на громадных конях скачут сомкнутым строем,