Договор с демоном - Сара Бреннан

Быть может, Алана вовсе не заколдовали. Может, он просто пошел в отца — привык любить тех, кто не может подарить ему ни счастья, ни ответных чувств».

Мэй остановилась.

Ей даже в голову не приходило, что сказать Нику.

Он так же стоял перед подоконником, склонив голову. Солнце почти село — только алый штрих еще виднелся на горизонте, похожий на лезвие ножа, которым мазали клубничный джем. Прочитанное громом отдавалось у нее в мозгу: «Демоны жаждут крови. Они могут подчинять себе разум людей. Пусть демон достанется колдунам».

— Алан-спортсмен, — фыркнул Ник.

Вот уж о чем Мэй не вспомнила бы.

— Да…

— Хочешь узнать, что с ним случилось? — спросил он.

— Нет, — ответила Мэй, а у самой на душе заскребли кошки. Она ни разу не спросила Алана об увечье. Притворялась, что не замечает хромоты, думала — может, его ранили в какой-то ужасной схватке или он таким родился. Притворство казалось ей самой вежливой тактикой, а потом вежливость стала щитом. Не то чтобы она больше не обращала внимания на больную ногу. Просто привыкла к ней, как к его беззаботной улыбке, а теперь засомневалась — хочет ли услышать правду.

— Все из-за меня, — глухо проронил Ник. Мэй едва успела охнуть, как он продолжил: — Я снял амулет в ту ночь, когда погиб отец. Алан отдал мне свой. Колдуны швырялись огнем и попали в него. Он потерял и отца, и ногу — все в одну ночь. Это я виноват.

Мэй прикусила губу. Алан-спортсмен… Футболист, мальчишка, которого не мог догнать рассерженный родитель. Она вспомнила, как Син предложила побежать за колдуном и как Алан тогда на нее посмотрел.

— А ты не можешь… — начала Мэй и запнулась, подумав над тем, что сказал колдун Джеральд о вероятности исцеления Меррис при участии Ника. — Ты не можешь вылечить ему ногу?

Он поднял голову с глазами-щелочками на хмуром лице. У Мэй по спине пробежал холод: видно, как раз этого ей не стоило говорить.

— Могу, — отозвался Ник еле слышным шепотом, от которого бросало в дрожь. Такие звуки порой слышишь в доме, когда просыпаешься от кошмара. — Вообще я и сам думал об этом. Только Алан не разрешит.

Мэй чуть не поперхнулась смешком — до того нелепо это звучало, до того просто и по-детски.

— Да как он тебе помешает? — вырвалось у нее. Ник стиснул кромку подоконника — аж костяшки пальцев побелели.

— Ты права, — прорычал он. — Помешать мне никто не сможет. Я могу творить, что хочу и когда захочу, и ни одна душа в этом мире меня не остановит.

Нервы Мэй, натянутые до предела и звенящие при каждом звуке, чуть не лопнули: Ник вдруг взял совсем другой тон. Потом она заметила, как его широкие плечи чуть поникли, а в голосе кроме ярости послышалось что-то еще:

— Только Алан не хочет, чтобы я помог, — произнес он. — И я не хочу — сам не знаю почему.

— Ему важно, чтобы ты вел себя как человек, — нашлась Мэй. — Он не хочет, чтобы ты пользовался силой.

Она предложила ответ, потому что обещала помочь, не зная, правильно ли помогает. Как бы то ни было, Ник посмотрел в ее сторону.

— Думаю, поэтому же он заставляет тебя ходить в школу, — путано продолжила она.

— И убивается на работе в этом дурацком книжном, — пробубнил Ник в пол. И поднял голову. Его глаза сияли странным блеском. — А ты?

— Извини?

Он повернулся к ней и посмотрел в упор с каким-то внезапным и пугающим интересом, как кот на мышь.

— Чего ты хочешь? Я все могу. — Сказано это было с каким-то глухим урчанием, отчего сказочный посул превратился в угрозу. — Могу показать тебе мир. Могу подарить красоту, власть и богатство, каких ты представить не сможешь. Должны же у тебя быть какие-то желания?

— У меня их полно.

Ник усмехнулся.

— Но ты боишься попросить?

— Я не боюсь, — ответила Мэй. — Просто я хочу сама всего добиться.

Ник снова уперся взглядом в пол. Мэй на миг решила, что опять сморозила что-то не то, но когда он заговорил, его тон был спокойным, ровным и холодным.

Может, он все же нашел смысл в ее словах?

— Понятно. — Ник посмотрел на нее. — Жалость.

— С какой стати?

— Нет, я не в этом смысле, — отмахнулся Ник. — В прошлый раз ты мне рассказывала о смущении. Теперь расскажи о жалости. На что это похоже?

— Ну… — произнесла Мэй, отложила тетрадь и обхватила колени в глубокой задумчивости. — Жалость — это когда ты слышишь о том, что с кем-то случилась беда или видишь раненых и плачущих людей, даже совсем тебе незнакомых, и грустишь, оттого что им плохо. Хочешь помочь.

Ник сполз по стене и сел на пол, поджав одно колено. Потом он невыразительно посмотрел на Мэй и тряхнул головой.

— Дальше. Сострадание.

— Как жалость, только теплее.

Она вспомнила слова Лианнан о том, что за сотни лет Ник ни разу не проявил человеческой теплоты, и совсем не удивилась, когда он снова тряхнул головой.

— Страх, — предложил Ник. Его голос слегка завибрировал на этом слове, словно оно ему нравилось. Дело, конечно, было в другом, догадалась Мэй: ему нравилось то, что пугает. Он как бы смотрел извне.

У нее перед глазами всплыл момент прошлого, когда Алан, еще незнакомец, сказал ей, что странные черные символы у Джеми на ноге несут смерть.

— Предчувствие чего-то ужасного, — медленно проговорила она. — Как будто ты в детстве остался один в темноте. Вроде знаешь, что делать, но боишься пошевелиться, потому что уверен: стоит двинуться, и случится самое плохое.

Ник секунду-другую смотрел на нее, а потом неожиданно кивнул.

— Кажется, это мне знакомо.

Напутанным он, впрочем, не выглядел. Мэй даже спрашивать не хотелось, кто преподал ему этот урок после столетий существования во тьме. Да и слушать, чего он боялся — предательства брата, плена у колдунов, — тоже. Она по себе знала: стоит это услышать, и она предаст Алана. Расскажет Нику, что его единственный страх скоро сбудется.

— Мне пора домой, — сказала она.

Ник кивнул и поднялся, молча показал головой на выход. Потом предложил подвезти. Мэй бы радоваться, да мозг страшно устал — точно пойманный зверь, который слишком долго пытался разгрызть прутья загона. Она без конца думала о том, как им всем выпутаться из этого бардака, и не видела способов, а помочь было некому.

Перед уходом Ник пошел в гостиную и сел рядом с диваном разбудить Алана. Мэй стояла в дверях и смотрела, как тот просыпается, моргает, потягивается, как прикусывает губу от боли в ноге.

Лицо у него стало совсем белым, мятым и немного рыхлым, словно старая салфетка; голубые глаза рассеянно смотрели перед собой.

— Нельзя здесь спать всю ночь, балда, — громыхнул Ник. — Утром нога будет как черт знает что. Поднимайся и топай в кровать.