Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии - Ирина Анатольевна Мироненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примером может быть история ожиданий, порожденных детекторной теорией зрения в последней трети ХХ в. Исследования Д. Хьюбела и Т. Визела в 1960-е годы выявили возможности работы рецептивных полей различной сложности как детекторов определенных пространственных свойств объекта (размера предъявляемого стимула, ориентации и длины линии, и пр.). Эти исследования, отмеченные Нобелевской премией, вызвали волну новых работ в поисках все более сложных детекторов и целый ряд теорий, описывающих зрительное опознание с этой точки зрения.
Гипотеза Хьюбела и Визела состояла в том, что в основу обработки информации зрительной системой положен принцип последовательной интеграции и усложнения рецептивных полей. Так, простые корковые поля выделяют определенным образом ориентированную линию в определенном участке поля зрения. Объединение таких полей на выходной нейрон следующего уровня образует сложное рецептивное поле, выделяющее линии определенной ориентации безотносительно к их местоположению в поле зрения. Гиперсложные поля первого порядка выделяют отрезки прямых определенной ориентации, заканчивающиеся в определенной точке, а гиперсложные поля второго порядка – отрезки определенной ориентации и длины инвариантно к местам их концов.
Последователи Хьюбела и Визела предположили существование нейронов, избирательно реагирующих на изображение определенного объекта инвариантно к его размеру, положению, ориентации («гностические единицы» Конорского и др.). Сами Хьюбел и Визел были осторожны в своих заключениях. Им не удалось обнаружить более генерализированных рецептивных полей, и они стали сомневаться в возможности дальнейшей интеграции и в правильности первоначальных представлений.
В процессе исследований сторонников детекторной теории были обнаружены многие виды детекторов. Выявлены детекторы, позволяющие обнаружить линию определенной длины и ориентации, независимо от ее положения на сетчатке глаза, нейроны, чувствительные к изменению бинокулярной диспаратности, разнице в ориентации линии, отклоненной относительно фронтальной плоскости, к величине и знаку бинокулярной диспаратности и мн. др. Все они, несомненно, составляют определенную физиологическую основу зрения, но не позволяют объяснить целостного восприятия, так как все обнаруженные детекторы реагируют только на отдельные свойства стимула и исследователям не удалось обнаружить детектора ни одной, даже самой простой целостной формы.
Можно утверждать, что детекторная теория существенно дополнила представления о природе зрения, но не может служить объяснением целостного предметного восприятия.
Психология на протяжении всей своей истории как между Сциллой и Харибдой движется между двумя соблазнами:
– избавиться от субъективности своего предмета, стать наконец «настоящей» наукой, исследовать объективно существующие явления,
– раскрыть загадку человеческой души: научно доказать, обосновать, что является смыслом человеческой жизни, что нужно человеку для счастья и к чему он должен стремиться, что есть добро и зло.
Полагаю, что как первое, так и второе в конечном счете невозможно, а попытка сделать движение к любой из этих целей единственным вектором развития психологии ведет к разрушению психологической науки, к утрате ею либо своего подлинного предмета, либо статуса научного знания.
Ограниченность подхода Чуприковой – в его исходных постулатах, в эксплицитном и имплицитном содержании представления о предмете психологии, что влечет за собой и соответствующую трактовку вопроса о субстрате психики.
Психика – не просто обеспечение взаимодействия организма со средой путем отражения нужных свойств среды, что имплицитно следует из теории Н. И. Чуприковой. Это совершенно определенная часть бытия, которая, в частности, может трактоваться таким образом. Но одно не тождественно другому. Мы можем определить корову как млекопитающее, но понятие «млекопитающее» не исчерпывает содержания понятия «корова», как понятие «источник энергии» не позволяет исчерпывающе объяснить строение и функции атомной электростанции.
В психологии исторически сложилось представление о том, что, собственно, она изучает, это тот специфический круг явлений душевной жизни, который «составляет внутреннее содержание нашей жизни и что в качестве переживания как будто непосредственно нам дано» (Рубинштейн, 2009, с. 10).
Все это в контексте теории Чуприковой становится эпифеноменом, может быть легко вынесено за скобки, что ею и делается.
Из вышеизложенного однозначно следует ответ на вопрос: можно ли в терминах физиологических процессов описать собственно психическое? И что можно описать этими терминами? Можем ли мы то, что физиологическими терминами описывается, считать исчерпывающим предметную область нашей науки? Концепция Чуприковой существенно обогащает психологию в части психофизиологической проблемы, однако, попытки претендовать на все поле психологии кажутся, мягко говоря, несостоятельными. Здесь ставится вопрос о прямом отождествлении психического с физиологическим как о пути преодоления психофизиологического дуализма: «Деятельность мозга, регулирующая поведение, должна быть квалифицирована как деятельность психическая, как психика. При этом речь идет не о том, чтобы свести психику к деятельности мозга или вывести ее из этой деятельности. Речь идет о том, что там, где долгое время видели две разные сущности, две разные реальности, на самом деле существует одна сущность, одна реальность» (Чуприкова, 2009, с. 125), т. е. физиологические процессы. Чуприкова отрицает, что ее концепция предполагает прямое отождествление души и тела, однако единственное указываемое ею ограничение этого тождества в том, что не все мозговые процессы есть психика. Есть целый ряд телесных процессов, которые не есть психика. Психикой, таким образом, является определенная и наделенная заданными свойствами часть мозговых процессов.
Думается, все-таки стоит помнить, что «психология – это психология, а физиология – это физиология» (см.: Петровский, Ярошевский, 1996, т. 1, с. 180–181)[9].
Следует отметить, что великие российские физиологи, работы которых заложили основы естественно-научной российской школы в психологии, очень осторожно подходили к исследованиям «одухотворенного тела» и «овнешненного, объективированного духа» (цит. по: Зинченко, 2004, с. 102). Н.А. Бернштейн, А. Н. Северцов, И. М. Сеченов, А. А. Ухтомский и другие «верующие реалисты» (цит. по: Зинченко, 2004, с. 102) избегали прямого отождествления в постановке вопроса о соотношении психического и физиологического и видели в доступных объективному изучению физиологических процессах лишь показатели и индикаторы психических явлений, с помощью которых может осуществляться объективное исследование психического.
На первых страницах «Рефлексов головного мозга» в 1863 г. И. М. Сеченов пишет: «Разница в воззрениях школ на предмет лишь та, что одни, принимая мозг за орган души, отделяют по сущности последнюю от первого; другие же говорят, что душа по своей сущности есть продукт деятельности мозга. Мы не философы и в критику этих различий входить не будем. Для нас, как для физиологов, достаточно и того, что мозг есть орган души, т. е. такой механизм, который, будучи приведен какими ни на есть причинами в движение, дает в окончательном результате тот ряд внешних явлений, которыми характеризуется психическая деятельность» (Сеченов, 1961, с. 2; курсив мой. – И. М.). Можно видеть, что самостоятельное и несводимое к деятельности мозговых механизмов
