Имя нам – Легион - Александр Сивинских

– Ну и черт с вами, – сказал Филипп, но вдруг передумал и дернул платформу повторно. – Слезайте, говорю! Ишь, пригрелись. Стрельба начнется, а они тут как тут – заре навстречу…

– Пуля, она же дура, – оправдывался он несколько секунд спустя, укладывая их рядком в неглубокую ложбинку. (Парень со сломанной ногой выразительно морщился и даже постанывал, второй вел себя ничуть не сознательнее.) – Прилетит шальная, и поминай, как звали.

Словно в подтверждение его слов загрохотали выстрелы «пищалей», в торопливом говоре которых читалась паника стрелявших наугад онзанов. Грохот усиливался. Нетрудно было представить, как ошалевшие членистоногие поливают свинцом вокруг себя, совершенно не понимая, откуда рушится на них смерть. Разглядеть человека «на рапиде» чрезвычайно сложно.

До Больших Братьев наконец дошло, что к чему, и они вжались в землю, прикрывая головы руками. Филипп, решив, что рисоваться негоже и ему, залег рядом. Душа рвалась Генрику на подмогу. Как он там? Увернуться от пули даже в трансе более чем проблематично.

Платформа вдруг покачнулась, раздался хлесткий шлепок, и пара передних колес тут же начала опадать, с шипением выпуская воздух. Филипп прочувствованно чертыхнулся.

Пальба понемногу начала стихать.

Кто-то, свистя, как закипающий чайник, ломился, не разбирая дороги, прямо на Филиппа. Завидев бешено катящееся на четырех ногах розовое яйцо, усатое, хвостатое и при клешнях и резонно рассудив, что это не сержант Саркисян, Филипп влупил бегуну заряд в центр панциря. Онзан сбился с аллюра. Ослабевшие ноги заплелись в подобие математического знака бесконечности. Движущееся по инерции тело швырнуло прямо на похолодевших от ужаса Братьев. Братья, прыткие, как ящерки, торопливо расползлись в стороны, сдавленно завывая от страха.

Через минуту наступила тишина. На этот раз безопасная, что подтвердил своим появлением Генрик. Выглядел он не лучшим образом: шумно дышал, раздувая непомерную грудь, и истекал обильным потом. Система поглощения влаги, «зашитая» в комбинезоне, с таким наводнением сладить определенно не могла. Однако старалась – пар от Генрика валил густыми клубами, видимыми даже невооруженным зрением.

– Все чисто, – выдавил он в промежутке между вздохами. – Подъем, охламоны. Погнали по-быстрому…

– Тележка накрылась, – сообщил Филипп. – Вторую мастерить будем? Нет? Так я и думал. Эй, салаги, – заорал он, по очереди встряхивая Братьев, – хорош нежиться, пора топать.

Те неохотно поднимались, косясь на труп онзана. Филипп приобнял хроменького, перекинув его руку себе через загривок, и поспешил к пещере. Скоро его догнали, а затем и обогнали, остальные миротворцы. Генрик уровнял шаг и пошел рядом.

– Много тварей в засаде было? – спросил его Филипп.

– Десятка два. Знаешь, Капрал, они там собрались или дураки совсем, или я не знаю кто. Представляешь, ни одного зверя в пещере. Ни одного! Как можно такую позицию не занять? Сидели по кустам да за камнями. Пяток успели даже окопаться по самую маковку, но не ближе, чем в тридцати метрах от входа. Табу у них, что ли такое? Так ведь с обратной-то стороны лезли вчера без раздумий…

– Не ломай голову, – посоветовал Филипп и протянул шоколадку. – На, пожуй лучше.

– Спасибо, – сказал Генрик. – Слушай, ты что, все еще не наелся? – раздраженно спросил он скачущего на одной ноге терранина, который тоскливо проводил взглядом батончик. – Сгинь, ненасытный! Капрал, дай ты ему тоже. Видишь – мучается человек.

– Шиш ему, – буркнул Филипп. – Лопнет скоро. Нехватчик… Дома нарубаешься, понял! – прикрикнул он на обжору.

Тот понял и сник.

Возле пещеры смердело. Развороченные внутренности, пороховой дым. Патроны пищалей заряжались доисторическим черным порохом – и чад прошедшего побоища не успел развеяться в неподвижном предутреннем воздухе. Братья покашливали и брезгливо обходили свеженькие трупы стороной. Филипп с интересом разглядывал поле сражения, размышляя, насколько успешно управился бы он сам, выпади ему воевать с онзанами. Однозначного решения не вырисовывалось.

– Качественно сработано! – похвалил он с завистью.

Генрик молчаливо возгордился, не показывая, впрочем, виду. Он почти отдышался и даже казался чуточку посвежевшим.

В «бутылку» лезли следующим порядком: первый Генрик, за ним – ходячие Братья. Замыкали караван Филипп и хромоножка. Хромоножка, оставшийся без шоколада, совсем заскучал и начал понемногу тормозить движение. Филиппу до того надоело подгонять его, что он снова забросил терранина на плечо и нес как волк барана.

Не без труда протиснувшись в достопамятную дыру – творение пиропатрона, он напоследок обернулся. Обернулся и помертвел. Дыра зарастала. Со сводов пещеры, со стен, даже из пола сочилась, пузырясь, вязкая желтоватая жидкость. Она вспухала высоким пенным валом, выползала толчками наружу, неправильным «жабо» густого инея застывала по краю уменьшающегося на глазах отверстия.

Кажется, в пене что-то копошилось. Или кто-то.

Хромоножка разволновался. Он что-то торопливо говорил и чуть ли не пришпоривал Филиппа. Филипп опомнился и припустил наутек. Наездник вдруг взвизгнул и двумя рывками сполз со спины.

В тот же миг Филипп почувствовал, как к его ноге что-то прилипло и потянуло назад. Пока несмело, но крайне настойчиво. Он лягнулся, но оказалось напрасно. Нога увязла сильнее, и ее тут же сильнее потянуло. Терранин душераздирающе заорал захлебывающимся голосом. Филипп, не глядя, пальнул назад из «Дракона». Ногу отпустило. Брат орал все тоньше и тоньше. Оглядываться жутко не хотелось. Филипп оглянулся.

Желтая пена, наполненная изнутри безостановочным скользящим движением (клубок червей, сплетающихся в рыбацкой банке), залепила бедолагу до подбородка. Его рука, торчащая наружу, нелепо моталась, словно он дружелюбно приветствовал ею кого-то.

Филиппа затрясло. Начала кружиться голова. По телу разливалась болезненная истома. Пена вторично пошла на приступ его конечностей. Пока только конечностей и пока только нижних. Он лениво выстрелил в пузырящееся плоское щупальце. Щупальце рывком сократилось, но, утолстившись втрое, опять потекло к нему.

Появился Генрик, отшвырнул Филиппа за спину и открыл огонь. Первый выстрел он адресовал терранину, у которого к этому времени виднелась только верхняя часть лица с неестественно выпученными глазами. Снаряд, снесший полчерепа, превратил голову в кошмарную чашу, наполненную окровавленной плотью. Она тут же скрылась под пузырящейся мерзостью.

Филипп словно во сне достал из набедренного кармана пиропатрон, активировал с секундным замедлением и швырнул в пену. Ноги подкашивались, а от той, которая побывала в плену щупальца, по телу расползалась зябкая дрожь. Он швырнул еще один патрон, запоздало сообразив, что забыл его активировать.

Впрочем, это было не важно.

Почему-то болел живот.

Генрик почему-то разевал рот абсолютно беззвучно. И бил по щекам абсолютно невесомо. Пены перед Филиппом почему-то уже не было, а был омерзительный, оплавленный и скособоченный анус штольни, ведущей к выходу. И по нему надо было ползти.

Под ногами стеклянно хрустела пористая, как пемза, могила Бородача.

И надо было ползти.

А исходящие слюной пещерные черви только того и ждали. Впереди. И позади. Везде.

Недаром онзаны сторонились пещеры. Недаром терялись «шмели». Но почему ловушка пробудилась только сейчас? Что? Я говорю вслух? Разумеется. А почему ты говоришь шепотом? Пивка холодного хватил? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, успокойся ты, Генка, я уже ползу. Ведь я – бычий цепень. Ползать по кишкам – мое призвание.

Филипп пискнул сдавленно и скрючился, совершенно закупорив тесный лаз. В мозгу орудовал чей-то палец – грязный, волосатый, с колючими заусенцами и непременно с огромным, неровно обкусанным ногтем. Впрочем, пропал палец так же внезапно, как и появился. Он, должно быть, зацепил там моток спутанных лишних мыслей и уволок в свое логово. В грязный волосатый кулак.

В башке отчасти прояснилось.

Филипп пополз быстрее. «Дьявол, – подумал он, – я за этот поход дважды чуть не свихнулся. И все в одном месте – подле “донышка”. Может быть, там какой-нибудь психофон повышенный или другая какая зараза? А я оказался самой восприимчивой особью из всех? Ох, и повезло, нечего сказать! Не-ет, дайте только вернуться, сразу побегу на обследование! Пусть Вероника хоть лопнет от злости, мне до лампочки. “Лечи, – скажу, – и все тут! Долг исполняй”. И будет лечить, как миленькая. А придется – и уточку поменяет…»

«Тьфу ты, урод, – обругал он себя спустя минуту. – Вероника-то причем? “Уточку” тебе… “Особь восприимчивая!” Угасни, истерик сопливый. О деле думай!»

Он полз первым. Первым встал на карачки, первым поднялся на ноги. Первым выбрался наружу из проклятой пещеры. Потянулся, не глядя по сторонам, зевнул и вздохнул полной грудью. Впрочем, опасности не было. В противном случае его пристрелили бы сразу. А остальных немного погодя. Когда выгнал бы их из пещеры голод, жажда или разгневанный вспененный владелец.