Синеокая Тиверь - Дмитрий Мищенко

– Хорошо, княже, сделаю, как велишь. Только не понимаю, чем ты встревожен, чего опасаешься? Почему говоришь об осторожности?

Волот смотрел на него изучающе.

– Причин для опасения, может, и нет, а для тревоги есть, воевода. Не забывай, Вепр ушел от нас в гневе и кровно обиженным, а он обид не забывает.

– Думаешь, может нагрянуть сюда?

– Сам не посмеет прийти, а ромеев привести может.

Видно было: Стодорка не совсем верит тому, что слышит.

– Неужели так?

– Да, воевода, так. Раздор пошел между нами, а где раздор, там всего ожидать нужно.

– Так, может, не стоит тебе ехать на полюдье? Может, мне поехать?

– Нет, поеду сам. Должен передать сыну эту науку – как княжить над людьми.

Дорога стелилась коню под ноги твердая, но земля еще не промерзла. Да и в воздухе не чувствовалось приближения зимы. Была та прохладная, но не холодная пора, когда не только на возу, но и в седле чувствуешь себя вольготно и привольно. Как приятно бодрит свежесть околиц, если бы не возы и необходимость держать их, отпустил бы повод, припал к луке да и погнал Серого от долины к холму, от холма к долине. Звенит от грохота и стука колес не только округа, звенит и сердце, отзывается на зычное ржание коня не только успокоенная на ночь даль, отзывается молодецкое естество человеческое.

– Что, Богданко, – говорит, словно подслушав мысли сына, князь, – не разучился держаться в седле? Мог бы погнать Серого во всю прыть и не упасть под копыта?

– Мог бы, отец, – улыбнулся сын и весело сверкнул глазами. – Даже хочется этого. Чувствуешь, какой звонкий воздух, как утоптана дорога для такого полета!

– Будет их у тебя еще много – и торных и нетореных дорог, – удовлетворенно коснулся плеча сына князь. – Обвыкни сначала, вспомни дядькину науку, а тогда и поскачешь. Я разрешу. Это мать за тебя боится, я не боюсь.

– Не пускала на полюдье?

– Да нет, на полюдье пустила. К дядьке не хочет пускать. Хотелось бы от тебя слышать, что ты скажешь? Думаешь ли возвращаться к ратной науке?

– А что тут думать? Я сейчас здоров, а другой науки, кроме ратной, для мужа нет.

Князь оживился, глаза, как и у сына, засверкали молодецким огнем.

– Ну так считай, что ты уже вернулся к ней. Наверное, догадываешься, зачем взял с собой на полюдье?

– Чтобы в ратную науку вернуть.

– Не совсем так, сын. Хочу, чтобы и другую науку перенял: как держать власть на Тивери. Это, чтобы ты знал, княжья и не менее важная, чем ратная, наука. Присматривайся, с кем и как будет вести беседу князь-отец, что и как будет требовать от общины, а что от теремных. Рано или поздно придет день, когда займешь вместо меня место на престоле. Должен уже сейчас знать, как управлять людьми.

– Неужели это так трудно: пойти и взять, что положено?

– Если бы это было так – пришел и взял…

– А что будет?

Князь посмеялся над его наивностью.

– Говорю же, для того и взял, чтобы смотрел. В одном можешь быть уверен: всякий раз будет по-своему. Понимаешь, что имею в виду?

– Отчего же не понять? Из десяти увиденных правежей легче выбрать свой, чем тогда, когда не видел ни одного.

– О! Правильно говоришь, правильно мыслишь! Вот это и есть достоверная княжеская наука.

Первой общиной, с которой должны были взять дань, была приславская, по названию городища Приславы, лежащего в подгорье, опоясанного с долин неширокой, но чистой и прозрачной речкой. Городище предстало перед ними, как только выехали из дубравы на поляну, плавно переходящую в долину. Люди заговорили наперебой, одни показывали в сторону городища рукой, другие просто любовались им, вслух высказывая свое восхищение: так живописно раскинулось оно под солнцем.

Любовался Приславой и Богданкой, бросал взгляды то в одну, то в другую сторону и князь.

– Что видишь, сын? – спросил Волот.

– Городище вижу, очень красивое городище.

– Только и всего?

– А что же еще?

– Плохо смотришь, если не видишь. Вон там, среди деревьев, – указал кнутовищем, – скачет всадник.

– Вижу. Ну и что?

– Отчего он, по-твоему, скачет среди деревьев, а не поляной, не по торному пути?

Отрок пожал плечами.

– Это посланец от лесных хуторов. Высмотрел нас и спешит предупредить приславского старосту, всех поселян, что едет к ним князь, и не в гости, а на правеж, поэтому должны быть осмотрительны и начеку.

– Даже так?

– Так, сын, так. А вот эта стежка, что уходит в дубраву, о чем-нибудь тебе говорит?

– Наверное, к жилью ведет?

– Твоя правда, к жилью. Приславское городище многолюдное, как и вся Приславская вервь. Люди живут по обе стороны частокола.

Что поселяне живут и за частоколом, для Богданки не диво. Теперь всюду так: старинные роды придерживаются городищ, молодые же, особенно те, кто отбился от рода, селятся весями, а то и отдельными хозяйствами в лесах. Больше удивлялся, когда въехали в Приславу. Князя встретили, как и подобает, хлебом-солью, медовыми речами, разместили в княжеском тереме. А князь хмурился почему-то, не выказывал возмущения, но и удовольствия не проявлял. Знай посматривал на льстецов и отмалчивался.

«Отчего отец так подозрителен? – удивлялся отрок. – На подворье много камор, в них – мед, хлеб, воск, волокно. Кругом порядок, и люди, которые присматривают за всем этим добром, стелются перед ним, как перед богом, а он хмурится, кого-то вообще не замечает, кого-то „награждает“ всего лишь холодным взором и отмалчивается».

Непонятное прояснилось, когда князь остался с глазу на глаз с теремным и старостой общины. Пока те похвалялись ему, сколько чего собрали, кто из поселян своевременно и исправно платит дань, а у кого ее надо вытягивать, словно глупого теленка из болота, князь ходил по терему и слушал. Не выказывал неудовольствия и тогда, когда клали перед ним палки и считали по зарубкам, сколько взяли подымного, сколько – порального, медового, кто платил волом, мехами, полотном, сколько, если считать купно, собрано ролейного, сколько – ремесленного, ловчего. Иначе повел себя князь с ролейным старостой, когда узнал, сколько недодано и почему недодано, и уж совсем по-другому, когда услышал из уст того же старосты, что в Приславской верви за минувшее лето число поселянских дворов выросло всего лишь на два десятка.

– Они в городище? – спросил князь как бы между прочим и, услышав, что в городище, пристально посмотрел на каждого из отвечающих.

– А веси, которые поблизости Приставы, кому платят дань?

Ролейный староста удивленно заморгал и непонимающе посмотрел на теремного.

– Это не веси, княже, – еле выдавил из себя ролейный. – Это хутора из двух-трех жилищ. У них еще нет полей, а некоторые и не хотят иметь.

– Живут божьим промыслом?

– Вынуждены, княже. Это в основном беглый люд, те, что бежали от ромеев или от своих общин в чем мать родила. Пусть обживутся, думали, расчистят себе ниву, тогда уж и будем брать дань.

– Кто это так решил?

Князь подождал минуту-другую и, не дождавшись ничего ни от теремного, ни от старосты, быстро и резко повернулся к сыну.

– Бери, Богданко, пятерых отроков и скачи в те веси, что видели неподалеку от Приславы. Посмотри, на самом ли деле такие бедные, сколько в каждой из них дворов, что за люди живут там и как живут. Узнай обо всем и мне расскажешь.

– Слушаю князя! – И поклонился, как учил его в свое время дядька.

Или таким важным показалось Богданке поручение отца, или ему хотелось чувствовать себя значительным перед отроками, только княжич ничего не сказал отрокам, отправившимся вместе с ним в дубраву. Когда же выехали на поляну, что раскинулась около озера, и увидели стадо коров, телят, ряд халуп на опушке леса, Богданко остановился и воскликнул удивленно:

– Ого! А говорили – всего две-три халупы.

Отроки переглянулись между собой, видимо догадавшись, зачем приехали сюда. Когда подъехали поближе и созвали поселян, старший из них сказал:

– Перед вами княжич Богданко, сын князя Волота. Желает знать, как именуется род, кто ролейный староста веси?..

– Озерная, достойный, – ответил поселянин. – Весь именуется Озерной, а старосты нет у нас, есть старейшины родов. Я один из них. – И поклонился княжичу. – Чем могу услужить сыну властелина земли?

Богданко покраснел под его пристальным взглядом, но не долго раздумывал.

– Давно ли живете здесь, к какой верви относитесь?

– Относимся к Приславской верви, княжич, а живем здесь шестой год, с той поры, как сжег нас и выгнал из Придунавья Хильбудий.

– Дань князю платите?

– А как же! И дымное, и медовое, с сетей, тенет, перевесищ также.

– А в это лето платили уже?

– Заплатили и в это лето. Мы благодарны князю, общине за пристанище в лесу, за все, чем наградили, глядя на нашу беду. Поэтому платим исправно. Как и старосте ролейному. А как же! Нападут ромеи, где найдем защиту, как не в городище?..

Княжич подобрал поводья и осадил Серого.