Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Улам

На первый взгляд «Что делать?» представляется продолжением полемики с экономистами. Нетерпеливый читатель может поинтересоваться, какие ужасные преступления стоят за этой неоднократно опороченной группой русских социалистов? Нам уже известно, что они верили в экономическую борьбу. Но для Ленина стачки и другие проявления классовой войны между предпринимателем и работником были необходимой частью деятельности социалистов. Относились ли экономисты (а ведь западные историки, подпав под гипнотическое влияние советских писателей, практически поверили этому) пренебрежительно к борьбе за гражданские и политические права народа? Ничего подобного. Они не шли ни на какие компромиссы в борьбе против царя и бюрократии. Их деятельность была нелегальной. Они, как и искровцы, подвергались арестам и ссылкам. Они верили, что средние классы и либералы могут сделать многое в борьбе за конституционализм и парламентаризм. Впрочем, как и Ленин. Существовало ли в таком случае негативное отношение к требованиям экономистов, считавших, что интеллигенция не должна слишком вмешиваться в дела рабочих организаций? Безусловно. Но здесь спор шел скорее о внешней стороне, нежели о сути дела. Ленин безумно хотел иметь рабочих на всех уровнях своей организации. Но, и с этим нельзя было не согласиться, формирование любой политической организации, разработка программ, редактирование журналов и другая подобная работа должна была вестись под руководством образованных людей, имеющих свободное время, то есть – извините за слово – интеллигенции. И что дальше?

«Наши разногласия только в решении организационных вопросов, – заявил Ленин посетившему его экономисту, – но они крайне важны. Экономисты суть «оппортунисты». Они, отойдя от марксизма, впали в еретический ревизионизм. Их основные трактаты разрешены в России, и некоторые даже идут в обход полицейских чинов. Безусловно, разногласия по «организационным вопросам» не оправдывают грубые выпады в адрес экономистов.

Сразу же скажем, что спор касался демократии. Некоторые русские революционеры, начиная с Герцена, могут быть отнесены к демократам в буквальном смысле этого слова. Фактически они были бы шокированы заявлением, что революция возможна только в том случае, если этого пожелают больше пятидесяти процентов людей, или, наоборот, что революционная деятельность недопустима, безнравственна (и большинство из них посчитало бы это справедливым), поскольку основная масса русского народа верит в святую православную церковь и царя. По своим убеждениям они, конечно, были демократами или занимались самообманом, заявляя, что действуют ради «истинных» интересов народных масс.

Сможет ли развиться классовое самосознание рабочих изнутри их экономической борьбы с эксплуататором за улучшение жизненных условий? Безусловно, нет. По мнению Ленина, «классовое политическое сознание может быть привнесено рабочему только извне, то есть извне экономической борьбы, извне сферы отношений рабочих с хозяевами».

История других стран показывает, что без посторонней помощи рабочий класс способен развить только тред-юнионистское сознание, то есть убежденность в необходимости формирования тред-юнионов для борьбы с эксплуататорами, добиваться от правительства тех или иных законов и тому подобное.

Социализм, перефразируя остроумное замечание Клемансо, слишком важен, чтобы оставить его рабочим. Ленин не отказывал себе в удовольствии шокировать оппонентов. Они теряли дар речи под грубым натиском его формулировок и зачастую были так шокированы, что не могли ничего сказать в ответ. В статье Ленин невозмутимо заявляет, что к рабочим социализм практически не имеет никакого отношения. Маркс и Энгельс были буржуазными интеллигентами. В России социалистические идеи всегда несла интеллигенция, представители высшего и среднего классов.

Это не был марксизм, слышатся робкие возражения – и не только со стороны экономистов. Конечно, Ленин не меньше Бернштейна пересматривал доктрину мастера. По Марксу, классовое сознание рабочих, то есть их борьба за социализм, являлось стихийным следствием экономических условий их существования. Теперь русский ученик утверждал, что рабочий требует более высокой оплаты труда, а социализм в его голову должен быть вбит извне интеллигенцией. Если Бернштейн искренне признался, что вносил изменения в марксизм, отсекая нелогичные, устаревшие части учения, то Ленин с уверенностью теолога возвестил его ревизионистом по отношению к учению Маркса.

Получается, что статья «Что делать?» является панегириком в честь партии, эдакой новинкой политической литературы. Прежние теоретики и проповедники требовали политическую власть от имени монарха, церкви, класса или лидера. А эта партия существовала пока только в сознании Ленина. Партия, по мнению Владимира Ильича, должна состоять из профессиональных революционеров. Она должна привлекать интеллигенцию, из числа которой появятся настоящие лидеры движения, но избегать тех, кто страдает типичными для интеллигенции недостатками: любовью к бесконечным научным спорам, нерешительностью, угрызениями совести и тому подобным. Опора партии – рабочие, но ее цели, безусловно, шире ограниченных интересов рабочего класса, заключающихся в улучшении условий труда и увеличении средств к существованию.

Ленин думал и писал о себе как о скромном ученике Маркса. Дисциплинированный ленинский ум возмутила бы сама мысль, что его видение партии ближе сверхчеловеку Ницше или какому-нибудь средневековому рыцарю, чем скучному политику. Прошли годы, прежде чем французский поэт сочинил песню о своей прекрасной коммунистической партии. Долгие годы прием в партию зависел от чистоты (читай пролетарского) происхождения, и до сих пор ему предшествует испытательный срок. Людей карали за «антипартийную деятельность», а немощность плоти считалась «недостойной члена партии». Знаменитый рационалист XIX века Карл Маркс испытал бы отвращение к подобным формулировкам и методам, но наибольшее отвращение ему бы внушил сам Ленин. А первопричина кроется в «Что делать?».

Что же должен делать этот коллективный герой? Партия борется со «стихийностью» и «оппортунизмом». Опять возникает параллель, теперь со средневековым перечнем пороков. Стихийность символизирует нашу старую знакомую: леность. Следуя историческим маршем, рабочий класс, соглашаясь на мелкие материальные подачки, легко теряет воинственный дух. Партия должна подгонять рабочих, объяснять революционные задачи и стойко держаться до окончательной победы. Оппортунизм близок к жадности. Как просто социалистическим лидерам примириться с малыми уступками со стороны буржуазии, соблазниться парламентскими местами и министерскими постами, все дальше отбрасывая мысль о решительной атаке на капитализм. А вот партия знает, как принять, но никогда не довольствоваться уступками, способна пережить временную неудачу, а затем перегруппироваться для очередного нападения. Социалист (так и хочется написать – коммунист или большевик) должен знать, что не следует потворствовать собственным желаниям; в этом зиждется причина терроризма. Интеллигенция не способна терпеливо дожидаться развертывания революционной деятельности. Ей проще совершить акт индивидуального терроpa, но разве история революционного движения не продемонстрировала тщетность подобных усилий?

Это высказывание вновь возвращает нас к характерной особенности, отличающей замыслы Ленина. Как на первый взгляд наивны и нереальны его представления о рыцарях революции, истинных марксистах, неподкупных и беззаветно преданных делу революции. Но с другой стороны, мог ли быть иным замысел построения партии в условиях, в которых находилась Россия в 1902 году? Слабые аргументы оппонентов начисто разбиты. Мы уже имели дело с эсерами, склонными к террору. Экономисты говорят и пишут так, как будто Россия является западноевропейской страной, неохотно позволяющей рабочим вести экономическую борьбу. На самом деле царское правительство не даст согласия на легальную деятельность тред-юнионов. В России могут существовать только находящиеся под присмотром агентов полиции объединения. А это те, которые выражают недовольство диктаторскими и центристскими тенденциями «Искры» (то есть Ленина). Но Россия – это вам не Запад. Вы не знаете, согласятся ли одесские товарищи с мнением киевских социалистов. Вы не сможете удержать раскиданные по всей империи группы, имеющие собственные независимые социалистические организации: евреев, армян и рабочих других национальностей, тянущих в разные стороны. Должна быть централизованная социалистическая партия, выражающая общее мнение и состоящая из профессиональных революционеров.

Статья «Что делать?» писалась не в состоянии экзальтации, это не мессианское видение лучшего мира. На первый взгляд это написанный тяжеловесным слогом политический памфлет. Теперь сделанные в статье намеки на революционную дерзость и отвагу, внезапные озарения и догадки, затерянные в контексте резкой, доктринерской критики групп и отдельных личностей, представляют исключительно исторический интерес. Объекты критики, экономисты и их журнал «Рабочее дело», долго покоились, используя знаменитую фразу Троцкого, на «свалке истории». Люди, на которых Ленин набросился с бешеной злобой, кого поносил и обливал грязью, Кричевский, Струве, Булгаков, Мартынов, сегодня известны только узким специалистам, изучающим этот период. Для своих современников-социалистов они, конечно, казались не менее важными фигурами, чем Ленин. Если бы Россия, как виделось в период между 1906-м и 1914 годами, последовала конституционно-парламентским путем, имена этих людей заняли бы почетное место в ее истории, а Владимир Ульянов-Ленин был бы известен только историкам. Вряд ли Ленин думал об этом, когда в начале XX века писал политическое пособие для начинающих и создавал макеты движений (не только марксистского), которые постепенно вытесняли либерализм и демократию.