Инстинкт убийцы - Карин Слотер

— Вам сейчас очень тяжело.

— Я никогда не была агрессивной, — прошептала она, хотя Уиллу вчерашняя сцена в гараже показалась абсолютно естественной. — Может, раньше и была. Давно. И теперь это все ко мне возвращается.

Ее объяснения показались Уиллу путаными и бессвязными, но он предпочитал беседовать с ней, вместо того чтобы прислушиваться к разговорам «взрослых».

— Все, что вам необходимо делать, — это держаться изо всех сил. Пресс-конференция будет совсем короткой, и на все вопросы ответит Аманда.

— Почему я здесь? — Этот вопрос прозвучал настолько прямолинейно, что Уилл не знал, что ответить. — Я не собираюсь делать никаких заявлений. Вы не позволите мне умолять похитителя вернуть Эмму. Зачем все это?

Он не стал объяснять ей, что если ее дочь попала в руки садиста, то боль Абигайль может подтолкнуть его к более изощренным действиям в отношении девушки. Даже без подобных откровений Абигайль то и дело демонстрировала свою непредсказуемость.

Он сообщил ей более мягкую версию правды.

— Вам будет легче, если вы предоставите право говорить Аманде.

— Чтобы они не спрашивали меня об убийстве Адама?

— В том числе.

— А они не станут спрашивать себя, почему я не дома, почему не жду второго звонка от похитителя?

Насколько Уилл понял, она скорее задавала эти вопросы себе самой.

— Сейчас очень напряженный момент. И не только для нас, но и для того, кто удерживает Эмму. Необходимо, чтобы пресса немного сбавила обороты. Они чересчур нагнетают ситуацию. Не нужно, чтобы они изобретали какие-то безумные истории, придумывали улики и развивали идиотские теории, в то время как мы будем пытаться вести переговоры о возвращении Эммы.

Она медленно кивнула.

— Как это будет? Перед всеми этими камерами…

«Мучительно», — подумал Уилл, но вместо этого сказал:

— Я буду стоять в конце комнаты. Просто смотрите на меня, хорошо? — Она кивнула, и он продолжил: — Будут мигать вспышки фотоаппаратов, множество людей станут задавать вопросы. Просто смотрите на меня и попытайтесь их полностью игнорировать. Я сейчас довольно неплохо выделяюсь на общем фоне.

Абигайль не улыбнулась шутке. Он заметил, что она прижимает к животу сумочку. Сумочка была совсем маленькой, из тех, которые называют клатчами. Уилл видел ее гардеробную, удивительно красивую комнату, гораздо просторнее его кухни. Там имелись вечерние платья и костюмы от самых известных дизайнеров, изящные туфли на высоких каблуках, но не было ничего скромного или сдержанного. Возможно, свою сегодняшнюю одежду она купила или одолжила у какой-то подруги специально для этого мероприятия.

Как будто читая его мысли, Абигайль спросила:

— Я похожа на убийцу, понесшего тяжелую утрату?

Сегодня утром Уилл слышал, как ее так назвали в новостях. Репортеры напропалую куражились, развивая тему озверевшей мамаши, защищающей свою дочь. Ирония была слишком явной, чтобы оставить ее слова без внимания.

— Вам не стоит смотреть телевизор. Во всяком случае, пока все это не закончится.

Она открыла сумочку. Он увидел губную помаду, связку ключей и пачку фотографий. Она коснулась фотографий, но не стала извлекать их наружу. Вместо этого она достала салфетку и вытерла нос.

— Как я могу не смотреть? Как я могу не впитывать все те ужасные вещи, которые они произносят?

Уилл не знал, что на это ответить, поэтому промолчал.

Из конца коридора донеслось извечное «Пошли вы к черту!» Пола. То, что ответила Аманда, было скорее похоже на шепот, тем не менее ледяной тон ее голоса чувствовался даже с этого расстояния.

— Мне нравится ваша начальница, — сказала Абигайль.

— Я рад.

— Она написала за меня мое заявление.

Уилл это уже знал. Аманда ни за что не доверила бы матери подготовить просьбу о возвращении ребенка. Успех этой затеи зависел от правильных формулировок. Одно неверное слово могло привести к тому, что вместо расследования дела о похищении им пришлось бы расследовать дело об убийстве.

— Она мне не лжет, — снова сказала Абигайль. — А вы будете мне лгать?

— О чем?

— Они будут спрашивать меня об Адаме?

— Если они хоть что-то смыслят в своей работе, то да, будут. Во всяком случае, попытаются. Но не забывайте: вы здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы. Репортерам известны наши условия. Это не означает, что они станут их придерживаться. Но это должны сделать вы. Не позволяйте им себя спровоцировать. Не позволяйте им загонять себя в угол и заставлять оправдываться, хуже того, вынуждать говорить нечто, что позже может быть использовано против вас.

— Я его убила. Во всех смыслах этого слова. Я убийца.

— Наверное, не следовало бы говорить это копу.

— Я когда-то была юристом, — ответила она. — Я знаю, как это работает.

— Как?

— Все зависит от того, как будут развиваться события дальше. Вы со мной согласны? От этого зависит, предъявят мне обвинение или нет. Вернется ли Эмма целой и невредимой, или ее… — Абигайль шмыгнула носом и снова вытерла его салфеткой. — Будут ли газеты на моей стороне, или же пресса выставит меня эдакой хладнокровной убийцей. Станут ли родители Адама настаивать на судебном преследовании. Столько всяких «если»…

— Я не собираюсь предъявлять вам обвинения, — заверил ее Уилл.

Абигайль кивнула в сторону Аманды.

— Это может сделать она.

Уилл вынужден был признаться себе, что тут она права.

— Я не вправе вам что-либо советовать, но вы ничем себе не поможете, если будете вести такие разговоры.

— Он был просто ребенком. У него была впереди вся жизнь. — Она сжала губы, собираясь с мыслями. — Вы только подумайте обо всем, что я отняла у него и у его родителей! Теперь у них ничего не осталось. Всего лишь восемнадцать лет, а дальше — пустота.

Уилл не мог сказать, что стал бы говорить, окажись он на месте Абигайль, но поймал себя на мысли, что, возможно, Абигайль настолько сосредоточилась на Адаме Хамфри, потому что альтернатива — переживания о судьбе собственной дочери — для нее непереносима.

— Что я должна сказать, когда репортеры спросят меня об Адаме? — спросила она.

— Ничего, — повторил он. — Мы им сразу сказали, что все свои вопросы они должны адресовать Аманде. Разумеется, они не будут придерживаться этого правила, но вы не обязаны с ними разговаривать.

— Что, если я этого хочу?

— А что бы вы им сказали? — задал Уилл встречный вопрос. — Если то, что только что услышал я, то сразу могу вам пообещать, что еще до наступления сегодняшней ночи вас разопнут на кресте. — Он помолчал и добавил: — Если вы хотите наказать себя за то, что случилось с Адамом Хамфри, лучше примите какие-нибудь таблетки или поэкспериментируйте с героином. Лучше это, чем отдаваться на милость прессы.

— Вы и в самом деле честны.

— Пожалуй, да, — согласился Уилл. — Поберегите себя для Эммы. Если вы не можете быть сильной ради себя, будьте сильной ради нее.

— Меня уже тошнит от рекомендаций быть сильной. Все только это мне и твердят.

«А что еще можно сказать в такой ситуации? — мысленно удивился Уилл. — Будь слабой? Упади на пол? Изорви на себе одежду? Голоси?» Все это было вполне допустимо и объяснимо. На ее месте так вел бы себя любой нормальный человек. Но журналисты ее точно не поняли бы.

— Обычно я не склонна разыгрывать мелодрамы, — вздохнула Абигайль. — Боюсь, что я могу… — Она покачала головой. — Что, если он увидит меня по телевизору и подумает, что Эмма этого заслуживает? Что, если я что-нибудь сделаю неправильно, или ему покажется, что я недостаточно горюю, или, наоборот, чрезмерно горюю, или…

— Вам нужно прекратить без конца проигрывать все это в голове.

— Проигрывать? — переспросила она. — Я очень хотела бы, чтобы все это оказалось игрой. Я хочу проснуться завтра утром и крикнуть Эмме, чтобы она поскорее собиралась в школу. Я хочу орать на мужа за то, что он мне изменяет. Я хочу играть в теннис с друзьями, организовывать обеды, обустраивать свой дом, игнорировать интрижки мужа и… — Уилл и не думал, что ее выдержки хватит так надолго. Но она уже начинала ей изменять. Все началось с губ. Легкое дрожание нижней губы подобно тику распространилось на все лицо. — Я хочу поменяться с ней местами. Пусть делает со мной все, что захочет. Пусть трахает меня, занимается со мной содомским грехом, бьет меня, поджигает. Мне все равно. — Из ее глаз полились слезы. — Она всего лишь ребенок. Она этого не вынесет. Она не переживет…

Взяв ее за руку, Уилл испытал неловкость. Он не знал эту женщину и не имел права ее утешать.

— Эмма жива, — напомнил ей Уилл. — Пусть вас поддерживает эта мысль. Ваша дочь жива.

И хотя казалось, что это уже невозможно, но неловкость стремительно нарастала. Абигайль мягко высвободила руку и провела пальцами под глазами этим удивительным жестом, которым женщины спасают свой макияж, не позволяя расплыться подводке для глаз. Неожиданно она спросила: