Прикосновение невинныъ - Майкл Доббс

— Бэллу принесут через зал отправления. Не дергайтесь.

Иза предполагала, что ей придется столкнуться с ним, она была готова к агрессии, угрозам и насилию, но только не к спокойным логическим рассуждениям.

— Мои извинения вам не нужны, Изидора, но, поверьте, я как отец понимаю, какой ужас вы пережили. Я очень сожалею. Действительно сожалею. Я понятия не имел о том, что творится с этими усыновлениями, пока Полетт не рассказала мне все. Я считал вас докучливой бабой. Я ошибся и могу исправить это, вернув вам дочь. Хотел бы я сам получить от кого-нибудь подобную помощь.

— Помощь? — Иза была оскорблена, она отказывалась понимать слова Деверье…

— Вы получаете обратно вашу дочь. С ней все в порядке. Я отдал бы все на свете за подобное счастье…

— Полетт?..

— Бог мой, вы же видели ее, на кого она похожа. — В голосе Деверье чувствовалась горечь поражения. — Я так старался, но не думаю, что смогу когда-нибудь вернуть ее в семью. Но даже после того, что она натворила, я хочу вернуть ее. Не знаю, сможете ли вы понять это. — Лед в глазах Деверье, казалось, готов был растаять, внезапно он перестал быть высокомерным политиком, став отцом, переживающим тяжелое горе. Изидора знала, каково ему сейчас.

Деверье постарался подавить всплеск эмоций.

— Извините. Но… Позвольте мне все-таки объяснить. Прошу вас! Она вовсе не чудовище. Происшедшее… не совсем ее вина.

— Замолчите, у меня далеко не христианское настроение.

— Я не прошу вас простить. Иногда мне и самому трудно простить Полетт, но… она моя дочь. Мое единственное дитя. — Деверье шумно сглотнул, пытаясь овладеть собой. — Когда мать Полетт умерла, ей было восемь. Она покончила с собой. Что говорят люди, когда случается трагедия, разрушается семья? Кого винить в потере, если винить некого? Для восьмилетней девочки, не понимавшей, почему ушла ее мать, виноватым оказался один человек — она сама. Полетт так и не оправилась от трагедии детства. — Деверье обхватил себя за плечи. — Я не верю, что она когда-нибудь поправится. Слишком поздно.

Страдание заразительно, Изидора на мгновение забыла о гневе.

— Вы же хотите, чтобы я закрыла глаза на прошлое. Забыла обо всем.

Деверье покачал головой так, что казалось, каждое движение причиняет ему боль.

— Я много лет закрывал глаза. Убеждал себя, что с ней ничего особенного не происходит, что все пройдет. Просыпаешься каждое утро и надеешься, что с сегодняшнего дня все будет прекрасно, она появится к завтраку, улыбающаяся, любящая, она снова твоя дочь. Но… как доказать свою любовь ребенку, если он не может не терзать себя? Я думал, что обязан защищать ее, и был неправ.

— Вы покрывали ее.

— Да, и молчал, закрывая глаза на то, что она наркоманка. Я был не прав и теперь буду платить по счетам. Я был слаб. Я люблю свою дочь, она единственная что-то значит для меня, я хотел бороться за нее, пытался заставить ее прекратить разрушать себя. Уж вы-то меня понимаете?

— Я понимаю одно: ваша дочь разрушила жизни многих других людей.

Пол кивнул.

— Я все еще считаю это невероятным, но… теперь она разрушит и мою. Поверьте, я ничего не знал о том, что они творили с Фолдом, не знал до недавнего времени. Каково это — узнать, что твоя дочь… — Деверье содрогнулся, — продает младенцев. Это будет прекращено. Уже прекращено. Очевидно, Фолд, кроме всего прочего, еще и извращенец. Полиция нравов получила информацию, что его застали при компрометирующих обстоятельствах в одном из отелей.

Значит, ее телефонный звонок сработал.

— Кажется, его не в первый раз ловят на сексуальных извращениях. Ничего криминального, но ему придется уйти в отставку, я об этом позабочусь. Если у меня останется хоть какая-то власть и положение, я добьюсь, чтобы Фолд и ему подобные, замешанные в варварском деле с усыновлением, были остановлены и сама система уничтожена.

— Несколько запоздалое раскаяние, вам так не кажется? Час назад вы послали отряд полицейских, чтобы арестовать меня.

Деверье издал странный придушенный низкий звук.

— Бог мой, я не преследовал вас, я даже не знал, что вы здесь. Я приехал с полицейскими за своей дочерью, чтобы арестовать Полетт. Разве вы не видите: все те годы, что я брал ее на поруки и прощал, привели к трагедии. Но детей нельзя так любить — это почти убило Полетт. Вы можете себе представить, что значит для отца преследовать собственное дитя со сворой полицейских ищеек?

Иза понимала. Она вспомнила о матери Дэниела. Кажется, Деверье говорит правду.

— Я многое понял в родительской любви за последнее время. Благодаря и вам тоже, Изидора. В каком-то смысле мы очень похожи, вы и я. Родители, готовые все отдать ради своих детей. Только я был слеп в своей любви и, к сожалению, понял это слишком поздно.

Сейчас Иза испытывала к Деверье жалость. До сегодняшнего дня она не смогла бы себе этого представить, но сейчас ее гнев и горечь притупились. Она была способна почувствовать его горе и отчаяние. Противник стоял поверженный, гордость его сгорела, превратилась в пепел…

Внезапно Изидору как будто пронзило током.

— Бэлла. Моя девочка. Она — единственное доказательство, которое существует против вас, против вашей дочери.

Деверье сжался, как будто его ударили по лицу. Иза очнулась от его сладкой лжи, вернулась мыслями в аэропорт. Сколько же прошло времени? Последнее объявление о посадке на Абу-Даби прозвучало довольно давно.

— Вы вовсе не собирались возвращать ее. Ублюдок, ты здесь, чтобы убедиться, что она в самолете, что не осталось даже следа преступления твоей дочери. Да и твоих. Черт бы побрал мою слепоту!

И Иза бросилась к выходу.

Меры безопасности в зоне посадки преследуют несколько целей: билеты пассажиров, их багаж — на предмет контрабанды. Процедура проверки весьма методична, и улетающие медленно переходят от одного контролера к другому.

Иза отбросила в сторону сотрудника службы безопасности, проверявшего посадочные талоны, прежде чем он успел поднять на нее глаза. Металлический арочный детектор бессильно зажужжал, когда она метнулась через него, оставляя за собой негодующие жесты и протестующие крики тех, кто проверяет багаж, ведь иммиграционная служба, занимающаяся проверкой паспортов, не обучена обращению с оружием и не должна его использовать. Иза пронеслась мимо них, прежде чем они успели что-то сделать. А сигнал тревоги еще никогда никого не мог остановить. К тому моменту, когда офицер службы контроля опускал металлические решетки, чтобы обезопасить зону, Изидора была уже далеко.

Она бежала по длинному стеклянному коридору, ведущему в выходу. По обе стороны от себя она видела изумленные лица. Люди отодвигались, чтобы не оказаться на ее пути, сзади слышался тяжелый топот преследователей. Надежда боролась в ней с ужасом, заставляя забыть об опасности. Паника вынуждала Изу нестись со скоростью света.

— Бэлла! — кричала она, — Бэлла! — пока не задохнулась и не бросилась снова вперед.

Из боковых коридоров и дверей появлялись все новые преследователи. Они были вооружены и настроены весьма решительно. Крики и сигналы тревоги звучали все громче, явно приближаясь. Залаяла собака, послышался характерный металлический звук — передернули затвор автомата. Иза знала, что целятся в нее, хотела оглянуться, чуть не упала, споткнувшись о большого мягкого медвежонка в одежде Санта-Клауса, который оказался у нее на пути в куче картонок и свертков в ярких обертках. Впереди над головами людей, снующих вокруг киосков «Дьюти фри», она различала темные фигуры полицейских, раскинувших на нее сеть. Трое из них стояли на коленях с оружием наизготовку, целясь прямо в Нее. Откуда-то ей командовали остановиться, остальным пассажирам приказывали лечь на пол. Визг. Крики. Люди валились на пол, как спиленные деревья. Казалось, одна Иза осталась на ногах. Она не могла остановиться.

Иза уже добежала до выхода и бросилась в зал ожидания за углом. Полицейский в бронежилете, с выпученными от страха глазами и пистолетом наизготовку, выкрикнул какое-то предупреждение.

В дальнем конце зала, у самой двери мелькнула женщина в белой форме медсестры, она держала кого-то на руках. Иза схватила ее с неистовой силой и заставила обернуться.

— Бэлла!

Погоня настигла Изу. Весь зал кишел полицейскими, в синих бронежилетах, готовых стрелять по первой команде.

Время текло медленно, как плавящийся воск. Дула автоматов дрожали, похожие на кобр, готовящихся к нападению. Командир набрал воздуха в легкие и замер, как будто заколебавшись. Выражение лица ребенка изменилось. От тревоги — к радости, к восторгу узнавания.

Изидора Дин схватила свое дитя в объятия и издала дикий торжествующий вопль.

И тут возле нее оказался Деверье. Боже, он всегда был рядом, как липкая грязь, которую невозможно счистить с обуви, от которой нельзя отмыться, как от запаха смерти. Он что-то прошептал на ухо полицейскому, потом подошел к Изидоре. Его лицо напоминало серую маску, водянистые глаза превратились в льдинки. Он оказался так близко, что Иза не могла больше сдерживаться.