Паника - Александр Мазин

— Я знаю твою слабость, — сказал он.

— Какую именно?

— Голос!

Девушка засмеялась.

— Так ты теперь называешь это слабостью? — проворковала она.

— Это колдовство, — серьезно сказал Рохан, садясь на шероховатую теплую вершину камня. — Его голос… Черт! Это не просто гипноз! Это настоящая магия! Не стоит смеяться, даже мне…

Фло прижала к губам Рохана мокрую ладошку.

— То — ты, а то— я, — сказала она снисходительно. — Витринные фрукты.

— Что ты имеешь в виду? — Рохан оттолкнул ее руку.

— Витринные фрукты. Ты никогда не пробовал пластмассовое яблоко? Очень красивое, очень спелое… Я как-то попробовала. Года в три. Потрясающее разочарование.

До сих пор не могу забыть.

— Ты это — к чему?

— Голос твоего брата, его ведь можно считать твоим братом, верно?

Рохан кивнул.

— Его голос — вроде этих фруктов. Там ничего нет, за этим голосом! Пусто! Ты понимаешь?

— Не очень, — пробормотал Рохан, глядя, как перекатываются волны через серый зернистый гребень камня.

— Я боюсь, — честно призналась Фло. — Я должна быть ему благодарна. Честно, он ведь вытащил меня из жуткого дерьма. А все равно я ему не верю. Он всю дорогу, пока мы шли сюда, твердил, что позаботится о нас. Позаботится! А я хочу, чтобы он обо мне заботился? — произнесла она агрессивно. — То, что я знаю об этих Древних… Нет уж! Лучше я сама о себе позабочусь. И о тебе заодно!

— Вот как? — оживился Рохан. — И что же ты знаешь о Древних?

— Отвези меня к берегу — тогда расскажу!

— Поехали, — сказал Рохан, соскальзывая в воду.

Фло положила руки на его плечи, вытянулась, чтобы не мешать Рохану грести.

Когда они были на полпути к берегу, Фло соскользнула со спины друга. Ее длинные волосы плыли по поверхности, как диковинные водоросли.

Песок был горячим даже в тени. Флоренс легла на спину, похлопала себя по загорелому животу:

— Устраивайся!

Рохан лег под прямым углом к ней, головой — в мягкой впадине живота девушки. Флоренс подложила ладонь под затылок, посмотрела на зеленую листву наверху.

— Я шла по набережной… — произнесла она.

Потрепанный военный джип остановился у края дороги в шести милях от города. Вокруг была пустыня, раскаленная полуденным солнцем. Обливаясь потом, двое солдат выволокли из джипа большой черный пластиковый мешок. Волоком оттащив его шагов на двадцать от автострады, они бросили мешок, сели в машину и уехали. Минут через пять сверху, из маревно дрожащего неба упал гриф. Переваливаясь, он обошел мешок, потом, неловко ударив крыльями, вскочил на него и разорвал толстую пленку ударом кривого клюва. Сверху упал его сородич и, уже не мешкая, присоединился к первому. Затем— третий, четвертый… Через три минуты мешок и его содержимое скрылись под шевелящимся и орущим покровом хлопающих крыльев и распространяющих зловоние тел. Содержимым мешка было то, что осталось от Куто Тенгу Туруме, бывшего чиновника земельного департамента.

А за час до того, как от Куто Туруме остался только десяток-другой обглоданных костей, с аэродрома столицы по личному приказу Президента поднялись в воздух два сверхзвуковых истребителя-бомбардировщика «Мираж» и взяли курс на остров, значившийся в лоции как «Козий Танец».

— Что ты предлагаешь? — спросил Джибс. — Я ведь не колдун, — добавил он извиняющимся тоном. — Мне подобное в новинку.

— Понимаю, — кивнул масаи. — Они пьют нашу жизнь. Но мы можем им помешать, Рангно!

— Знаешь, — сказал Джибс, — а ведь меня никто не собирался съесть! Я слишком жилистый, а?

— Ты шутишь, — укоризненно произнес африканец. — То была страшная ночь!

—Я бы не сказал. — Джибс ухмыльнулся.

— Они пьют нашу жизнь, — повторил масаи. — Твою жизнь, Рангно! Если даже тебе нравится — все равно. Это твоя жизнь.

— Я слушаю тебя, — серьезно ответил американец.

— Буду искать корень! — сообщил масаи. — Нужный корень. Ты останешься здесь?

— Нет уж! Я пойду с тобой… на всякий случай.

— Да, Рангно.

Масаи нырнул в заросли и Джибс последовал за ним. Тарарафе двигался как гончая, ведомая «верхним» чутьем. Когда колючие кусты или переплетение лиан преграждали ему путь, африканец поворачивал, обходил препятствие и возвращался к прежнему направлению. Джибс, с трудом поспевающий за длинноногим масаи, не задавал вопросов. Если бы он мог помочь Тарарафе, тот сказал бы об этом. Тренированное тело Дина Джибса покрылось потом, дыхание участилось. Должно быть, сказывалось напряжение последних дней и прошлая великолепная ночь.

Тарарафе резко остановился. Склон перед ним круто уходил вверх. Масаи втянул воздух широкими ноздрями, оглянулся на Джибса и бегом, помогая себе руками, стал подниматься. Очень скоро они оказались на своеобразной вершине, среди древовидных папоротников и стройных высоких пальм, чьи вершины были увенчаны султанами длинных листьев. Противоположный склон полого спускался к западному берегу острова.

Тарарафе устремился вниз. Джибс — следом… И вдруг почувствовал короткую боль слева, повыше диафрагмы. Словно в грудь воткнули нож. У него перехватило дыхание. Но боль уже ослабела, поползла под мышку, дальше — в спину и затаилась под лопаткой, оставив после себя слабость, дрожь и чувство опасности.

«Вот дерьмо!» — подумал Джибс. Он прожил шесть десятков лет и ни разу у него не болело сердце.

Американец медленно опустился на траву, проросшую сквозь слой старых листьев. Он знал, что Тарарафе почувствует его отсутствие и вернется, если сочтет нужным.

Масаи не вернулся. Потому что был близок к тому что искал.

Прямо перед ним росло дерево-гигант с непомерно огромным стволом. Наземные корни, плоские, в десять— двенадцать футов длиной, зарывались в землю, подпирая великана.

Тарарафе остановился у подножия покрытого трещинами ствола. Расположившаяся над его головой обезьяна сердито затараторила и перебралась повыше.

Тарарафе присел на корточки, отодрал дерн и понюхал землю. Да, он был близок к цели.

«Если ты ищешь растение, — говорил его отец, — позови. И оно подскажет тебе. Или лесной дух подскажет, если ты ему понравишься. Умей только узнать подсказку».

Тарарафе умел.

На четвереньках масаи двинулся вокруг ствола. Так ищет лиса, так ищет шакал. Так ищет колдун-масаи.

Тарарафе не был колдуном, но нашел то, что искал и принялся рыть землю, не жалея пальцев.

Джибсу полегчало. Он встал и начал спускаться вниз Пройдя футов двести, он углядел слева черную спину Тарарафе.

Масаи, стоя на коленях, рылся в земле. Джибс подошел ближе, опустился в нескольких шагах. Тарарафе не обращал на него внимания. Джибс смотрел на натянувшуюся розовую кожу на месте вчерашней раны. Тонкая, но уже достаточно крепкая. Никакого намека на рубец. Ссадина двухнедельной давности выглядела бы именно так. Почему-то Джибса совершенно не интересовало, что делает африканец.

Тарарафе закончил свою работу. В руке у него оказался корень дюймов пять длиной, толстый, узловатый, с хохолком из длинных листьев и пары бледно-желтых цветов. Масаи постучал корнем о ладонь, стряхивая сухую землю. Он посмотрел на друга и широко улыбнулся.

— Нашел! — радостно сообщил он.

И тут же обратил внимание на мокрое от пота, осунувшееся лицо американца.

И перестал улыбаться.

— Ляг, Рангно, — сказал он. — Ляг, береги силу!

— На мой век хватит, — отозвался Джибс. Но послушался, растянулся на земле.

— Злой дух правит здесь, — сказал масаи, и глаза его превратились в узкие щелочки, а рука сделала отгоняющий жест.

— Злой ночной дух! Очень сильный!

— Этот… юноша?

— Нет! Нет! Нет! — Три слова были сказаны быстро, с нарастающей энергией.

— А если не он, то кто?

Тарарафе покачал головой. Пальцы его оглаживали корень.

— Ты спросил — я ответил, — произнес масаи. — Он — не юноша. Не человек. Все они — не люди!

— Ну не знаю, — сказал Джибс. — Отрежь этим малюткам ноги по колено — никто не догадается об их происхождении! А новоявленный брат Рохана…

— Нет! Нет, Рангно, — перебил Тарарафе. — Они дышат, живут — как люди. Белые, черные. Охотник скажет: не люди — лесные духи. Нехороши! Да! Но сильный злой дух — здесь! — Масаи топнул ногой.

— Пусть — духи, — согласился Джибс. — Но не так уж нехороши! Прошлой ночью эти крошки сделали невозможное. Я и в двадцать лет не был способен на половину ;того, что выделывал. Да ради такого можно и пять лет жизни отдать!

— Они пьют жизнь охотника, — мрачно сказал Тарарафе. — Вижу, ты понимаешь. И не боишься. Почему?

— Не понимаю, — возразил Джибс. — Мне — шестьдесят. Почти. В этом возрасте. Друг, люди перестают бояться.

— Ты силен, Рангно, — задумчиво произнес его друг. — И я никогда не считал тебя глупым. Они пьют жизнь охотника, как ты пьешь воду из глиняного кувшина. Они пьют твою воду, свежую и холодную, как вода из горной реки. И дают тебе свою, сладкую, как сок динги. И смертельную, как маковое молоко. Ты умрешь, Рангно! Умрешь быстро! Я умру позже. И духи моего племени, духи моих предков отвернутся от меня, когда я умру!