Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

– Вадик, я имею право, в конце концов, видеться с Ийкой.

– Она не хочет тебя видеть. И прав у тебя никаких нет. На свои права в этом мире ты не заработала.

Ясно. Надо же хоть как-то отомстить за то, что я годами не отпускала Ийку к нему на дачу, за то, что напоминала о регулярности родительских дней, если он забывал о них…

– Это неправда, Вадик.

– Это правда, Саша! Оставь, наконец, мою семью в покое! Ийка теперь живет со мной, ясно? Ты же всегда хотела, чтобы у нее был отец. Вот теперь он есть по полной программе. Ты должна быть, наоборот, довольна. Все! Не ходи сюда и не звони! Жаль, что ты, как обычно, не видишь себя со стороны.

Хисейкин первым повесил трубку. Я перевела дух. Понятно, что так не будет всегда. Но сейчас – очень плохо. И очень несправедливо. Несправедливо! Так не должно быть. Я жила Ийкой, я отдавала ей всю себя, всю свою душу, старалась видеть в ней личность с малых лет, отчетливо понимала, что она совсем не такая, как я, совсем, и уважала это… Ну почему, почему… В сотый раз – почему? И что теперь делать? Ийка, моя глупая маленькая девочка, сидит за высоким забором, в комнате с узкими окнами, смотрит на помойку, и ждет, когда же и для нее настанет час икс. Доброжелательный буржуазный мир распахнет свои пухлые объятья и скажет: «Ах, Иечка, как же мы все ждали тебя! Теперь ты с нами. И делать ничего не надо! Вот, хочешь, будь моделью… А хочешь – не будь… Просто бери денежки – они вон там лежат, и иди в бутик, за сапожками, за шубками… А у дверей, видишь, машины стоят? Так это все принцы. Выбирай, выбирай! Кого выберешь – тот твой. И отправляйся с ним в прекрасный замок, где невидимые слуги накладывают на тарелочки теплые пирожки с сердцем райских птичек и наливают коктейли. Тебе какой? Амброзию с кокосовым молоком? Или попробуешь чего-нибудь посолиднее, для больших смелых девочек?»

Я почувствовала, как с двух сторон меня кто-то обнял теплыми цепкими пальчиками.

– Тетя Саша, не плачьте, пожалуйста, мы больше так не будем. И пазлы я все разберу по коробкам, и книжки склею… Я очень люблю клеить рваные книжки! Маме отдают книжки для меня, я их всегда склеиваю. И вазу могу вам купить, у меня же есть копилка… Ну, правда, мы больше не будем! Говори, – сказал, понизив голос, Гриша, и сделал страшные глаза Владику – Мы больше не будем. Мы тебя… любим. Ты хойошая…

Я почувствовала, как рука, которой Владик держался за мое запястье, мгновенно вспотела. Малыш искренне волновался. Я обняла их обоих.

– И вы тоже – хорошие, малыши. Точнее, – я потрепала за отросшую челку Гришу, – один хороший большой мальчик и один хороший малыш.

– Я тоже большой! – тут же выступил вперед Владик.

– Ты еще больше, чем я, – кивнул Гриша и посмотрел, оценю ли я его слова.

Я засмеялась и пошла доставать спрятанные подарки. Думаю, мальчикам еще предстоит и сидеть в темной ванной, и стоять в углу, и слышать, что они сволочи и дебилы, и все то, что говорят детям измученные взрослые, не понимая, что это суетное, бесконечное время с проказами, насморками, разбитыми носами и тройками – и есть счастье. Пусть это им скажут другие, а я буду доброй феей, тем более что все равно из меня воспитательницы никакой не получилось. Не воспитала свою – так разве мне воспитать других деток?

Шарикам, копеечным машинкам и мыльным пузырям мальчики радовались так, что мне даже стало неловко и жалко их. Не такие же они обделенные, в самом деле, особенно Владик. Он, конечно, сразу же вылил свою баночку с пузырями на пол, и Гриша, скрепя сердце, великодушно протянул ему свою. Быть хорошим – так быть. Владик вылил и ее. Тогда я налила в обе банки шампуня и теплой воды. И веселье продолжалось.

На радостях я даже ответила на звонок Кротова. Он был подчеркнуто вежлив, рассказал, что ищет мое пианино, и у него есть даже кое-какие мысли на сей счет… В это время взвыл Владик, уронивший себе на ногу табурет от пианино, и я, извинившись перед Кротовым, которого была очень и очень рада слышать, положила трубку, пообещав перезвонить. Но, успокоив Владика и взглянув на часы, я ахнула. Было почти двенадцать.

Дети быстро угомонились, я же не могла уснуть. Думала об Ийке, о том, как же мне найти пути к ее душе и как-то повлиять на дочку. На Хисейкина я точно никак повлиять не могла.

Мне казалось, что вот сейчас перезвонит Кротов, вот перезвонит… Мне самой звонить мужчине в час ночи было неудобно. Ему, наверно, тоже.

И утром я ждала, что он перезвонит и позовет нас кататься на велосипедах. Потом взяла и около одиннадцати часов позвонила сама. Дома его не было. На мобильный звонить не стала – откуда я знаю, с кем он поехал кататься и кого берет сейчас за запястья и смотрит, улыбаясь, в глаза? Я вообще почти ничего о нем не знаю. И очень хорошо. Я быстро собрала мальчиков, стараясь не поддаваться внезапно нахлынувшей тоске. Вот тебе и на… Неужели же я из-за Кротова? Нет, нет и еще раз нет.

Глава 18

На улице был очень неприятный ветер, и я решила далеко от дома не отходить. Мы дворами прошли к парку на Исаковского, где обычно не так дует, как на реке. Тем более там как раз было видно, как летают самолеты над Тушинским аэродромом, готовясь к воздушному параду. Мальчикам должно быть интересно. После вчерашнего происшествия они общались совсем по-другому. Вот почему бы им было не подраться так в самый первый день? Чтобы потом подружиться. И действительно, глядя на них, невозможно было поверить, что они еще вчера не могли и минуты провести вместе, не поссорившись.

Мальчики прекрасно играли в парке. Гриша даже не пошел к ребятам своего возраста, а увлеченно бегал с Владиком, кажется, они играли в Кротова и бандитов… Я все ждала, когда же они начнут ругаться из-за того, кому быть Кротовым. Но потом, приглядевшись, сообразила, что они оба были Кротовым, а бандитами были другие мальчики, игравшие в свои игры и не подозревавшие, что за ними следят, прячась в кустах и регулярно проверяя наличие патронов в одинаковых пистолетах, бравые оперуполномоченные Андреи Алексеичи.

Возвращаясь домой, мы на полпути обнаружили, что одного пистолета не хватает. Пришлось вернуться в парк. Я не была уверена, что мы найдем пистолет, но он лежал прямо на дорожке и, удивительно, никто из других мальчишек его не взял. Если бы мы не вернулись, мы бы не встретили ее.

Вера Васильевна возникла словно ниоткуда. Только что улица была пуста, и вот уже передо мной стоит, улыбаясь и глядя на меня добрыми глазами из-под сильных очков в коричневой оправе, моя бывшая фельдшерица, Вера Васильевна, поразившая меня месяц назад своим замечанием об Ийке, о которой она знать ничего не могла.

Сейчас она, конечно, не материализовалась из воздуха, а, скорей всего, просто вышла из двора, пока я нагнулась, чтобы поправить липучку на ботинке Владика.

– Сашенька, – спокойно сказала Вера Васильевна, словно мы расстались не более чем вчера, – ну как ты?

Я не очень понимала, о чем она спрашивает, поэтому ответила:

– Нормально. А вы?

– Я вот… иду к дочке. Поедем в «Ашан». Ты ездишь в «Ашан» за продуктами?

– Иногда, – ответила я, чувствуя непонятное облегчение.

Может, мне просто в прошлый раз показалось, что она что-то сказала про Ийку? Я настолько была погружена в свои переживания, что могла и ослышаться…

– Там и яички дешевле, и яблоки по тридцать три – те, что в магазине по сорок семь сейчас… – продолжала тем временем Вера Васильевна, погладив по плечу Гришу и по голове Владика. – И бумагу туалетную мы там берем… Восемнадцать рублей четыре рулона, двухслойную…

Я обратила внимание – мальчики не противились, чтобы их трогали, хотя знала, что Гриша побаивается всяких прикосновений, а Владик просто не любит, когда его тискают, тем более совсем посторонние.

– Конечно, – вежливо кивнула я. – Я тоже, наверно, съезжу в «Ашан». Как-нибудь…

Я подсадила к себе на бок уставшего Владика, дергающего меня за руку, вынула у него изо рта дуло его любимого пистолета и улыбнулась:

– Мы пойдем. До свидания, Вера Васильевна! Рада была вас встретить!

– И тебе всего доброго, Сашенька! – тоже улыбнулась та и чуть посторонилась, чтобы мы могли пройти. Когда я уже отвернулась, протягивая руку Грише, чтобы он держался за меня и не замедлял нашу процессию, она добавила: – Будет скоро и третий мальчик у тебя на пути, тоже чужой. Он многое изменит в твоей жизни.

Владик в этот момент уронил пистолет, я наклонилась, чтобы его поднять, и Гриша тоже наклонился. Мы столкнулись с ним лбами, довольно больно. Владика пришлось спустить с рук, он упал, заревел и сам взял свой пистолет, тут же уцепившись за него зубами, наверно, полагая, что так будет надежнее.

Когда я наконец обернулась, чтобы что-то ответить Вере Васильевне или хотя бы посмотреть ей в глаза и понять, что она не шутит, ее уже не было. Скорей всего, она села в подошедший автобус. Хотя, кажется, автобус шел в другую сторону… Не знаю. Страшно от ее слов мне не стало. Ну, третий – так третий. Скоро аванс, денег дотянуть хватит. Главное, чтобы мальчик был не очень хулиганистый, чтоб в меру «ужасный малыш»…