Пурпур и яд - Александр Немировский

Но внезапно рука Митридата замерла. Он увидел, как раненный дротиком, упал Фарнак, Соскочив с коня, царь бросился к сыну.

Наклонившись, он поднял его обеими руками и понес перед собой как драгоценную ношу. Митридат уходил в горы, не слыша ни звона мечей, ни криков, раздававшихся сзади. Ему не было дела до Тиграна, его страны и армии. Он забыл и о своем царстве. В эти мгновения он был только отцом,

ЛУКУЛЛОВ ПИР

Возвращение в Рим было обещано сразу же после битвы. Но его пришлось отложить ввиду появления царьков-арабов, отдававших в руки Лукулла свои владения. На следующий день явились послы от парфянского царя с предложением дружбы и союза. На третий день пришло известие, что оправившийся от поражения Тигран идет с союзными ему иберами и колхами. Лукулл приказал свертывать палатки и двигаться навстречу неприятелю.

Но воины отказались повиноваться. Они удалились из лагеря подобно древним плебеям. «Священной горой» их вожак Клодий избрал берег горного озера.

Лукулл бросился к солдатам. Не было такого унижения, которому бы он себя не подверг. Он уговаривал каждого солдата поодиночке, со слезами на глазах обходя палатки. Но воины отворачивались от него, швыряя ему под ноги пустые кошельки. Они вспоминали, как он заставлял осаждать их бесчисленные горные крепости, как он нагружал их словно мулов провиантом и частями военных машин. Когда же наступало время брать богатые греческие города, он договаривался с греками о их добровольной сдаче. И то, что должно было наполнить солдатские мешки и кошельки, доставалось одному полководцу.

— Довольно! — можно было различить в реве солдат. — Воюй сам!

В отчаянии Лукулл бросился к Клодию. Он схватил его за руку, напоминая о своих благодеяниях. Но Клодий отстранил его. Протягивая свиток, скрепленный сенатской печатью, он сказал:

— Ты никто! Теперь полководец — Помпей.

Шатер подобно кузнечному меху впускал и выбрасывал гонцов с письмами и депешами, уполномоченных городских общин, центурионов, военных трибунов, легатов. Словно невидимые нити тянулись в эту глухую галатскую деревушку и сходились в руках у римлянина с дерзко вздернутым носом и стальными глазами. Никогда еще ни один из потомков Ромула не обладал такой властью. Сохраняя командование над морскими силами, Помпей получил в управление все провинции и войска, во главе которых стоял Лукулл. Одни шли в шатер с донесениями, другие с жалобами, третьи хотели заручиться его поддержкой. И Помпей каждому открывал полог шатра.

Он воевал в Италии, сражался в Сицилии, Африке и Испании, объезжал великое море в погоне за пиратами, но только теперь он ступил на землю, завоеванную Александром. И прежде находили, что он похож на великого македонца. Теперь же он докажет, что их роднит нечто большее, чем внешность.

— Кто еще хочет меня видеть? — спросил Помпей у секретаря-грека.

— Остался какой-то воин. Он сам назовет тебе свое имя.

В шатер вступил сухощавый человек в грубом дорожном плаще. В коротко подстриженных волосах поблескивала седина.

— Лукулл! — воскликнул Помпей.

— Я пришел поздравить тебя и передать эту небольшую вещицу.

Он снял с пальца перстень и протянул его Помпею.

Помпей наклонился. Его привлекла гемма.

— Юный Митридат! Но ведь мне предстоит сражаться со старцем.

— Сулла ценил эту безделицу. Я помню, как он сказал: «Вещи казненных приносят счастье!»

— Казненных! — воскликнул Помпей, взяв перстень двумя пальцами.

— Да! Таковы были слова Суллы. Ибо перстень принадлежал Аристиону. В то время философ был уже мертв. Для тебя я тоже мертвец.

Помпей сделал протестующее движение.

— Не лукавь! — продолжал Лукулл. — Ты ведь отменяешь мои приказы, подстрекаешь моих воинов к неповиновению. Мне известны твои слова, что я сражался с призраками.

— А я знаю, что ты назвал меня коршуном, пожирающим чужую добычу. Будто победа над Серторием не моя заслуга, будто кто-то другой разбил пиратов. Ты несправедлив, Лукулл!

— Справедлива одна лишь судьба. И я благодарен за то, что она сохранила меня для лучшего.

— Этот перстень сделал и тебя философом! — иронически заметил Помпей.

— Философом меня сделал Восток. Он научил меня радоваться жизни и не замечать ее огорчений. Воины не приняли моего приглашения. Я устрою праздник для квиритов. Я накрою пиршественный стол на форуме. Я перенесу сады Семирамиды на римские холмы. И слава моего пира даст мне больше, чем тебе твой триумф.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ

Отряд Митридата растянулся не более, чем на парасанг. Это все, что осталось от его великой армии. Но сейчас царь не думал о превратностях судьбы, не переживал утрат и поражений. Он искал взглядом своих детей. Вот они, его сыновья — Артаферн, Кир, Оксатрий, Дарий, Ксеркс. Вот дочери — Орсабарис, Эвпатра, Клеопатра, Датис, Ниса. Это его плоть и кровь.

У него всегда для них не хватало времени. Они рождались, делали первые шаги. Но он не слышал их голосов. Их матери и кормилицы не осмеливались надоедать ему рассказами о болезнях, шалостях, успехах его детей. Лишь иногда ему сообщали о их помолвках и свадьбах. И тогда он вспоминал, что у него есть сыновья и дочери, уже не дети, а взрослые. Но все равно их мир был для него неведом, а его заботы и волнения недоступны им.

Но теперь они рядом. И это было единственным утешением во всех бедах.

Но кто это скачет навстречу? Гонец. Какую он несет весть? Разлился Гипанис? Восстали гениохи? Или Махар открыл римским триремам путь в Боспор?

Нет! Вести превосходны. Махар, сжегши в Пантикапее корабли, бежал берегом в Херсонес.

Подозвав Фарнака, Митридат поделился с ним радостью:

— Ты слышишь, сын? Пантикапей открыл нам свои ворота. И мы можем продолжать борьбу.

— Но, отец, — возразил Фарнак, — у тебя лишь три тысячи воинов, и пройти через скифские запоры еще раз…

— Кто сказал тебе, что я воспользуюсь этой дорогой? Я обогну Понт с другой стороны. Римляне преследуют меня в Азии, я нападу на них из Европы с верными мне скифами и сарматами.

Фарнак закрыл глаза. План отца напомнил ему детскую игру «хвост и грива». Чертится круг и двое начинают бег. Побеждает тот, кому удастся прикоснуться к хвосту соперника. Знает ли отец об этой игре? И представляет ли он себе размеры круга?

— Испугался? — испытующе спросил Митридат.

— Нет! — поспешно отозвался Фарнак. — Просто у меня закружилась голова от величия твоей идеи. Я представил себе, как ты спустишься с горных вершин подобно лавине. И те, кто уже привыкли опустошать чужие города, будут сметены скифским потоком.

Дорога, пробившись сквозь заросли орешника, вывела на перевал. Понт распахнулся перед беглецами как стол, накрытый голубой волнистой скатертью. Когда-то Митридат мог сесть за него где хотел. Теперь судьба уделила ему крошечный уголок там, где Понт сходится с Меотидой, там, где прошла его юность. Оттуда он начнет борьбу сначала.

УТРО НАД КУРОЙ

Туман уползал в горы, и, как в полураскрытую дверь, входил новый день, наполненный сиянием, ликованием красок, пением птиц, рокотом струй. И хотя все это представало взору смертных бесчисленное множество раз, в каждом явлении утра, казалось, было что-то особенное и неповторимое.

Царь Арток поправил на голове шлем из барсовой шкуры. Казалось, он прикасался к своему прошлому. Ведь этого барса поразил отец, когда он, Арток, был еще мальчиком, Ему запомнилось ликование во дворце и устроенный отцом пир.

Чу! Вдалеке загудели рога. Послышался собачий лай. Начался звериный гон. Царские родичи и придворные рассыпались в цепь. Заблестели черные луки, сверкнули мечи и наконечники копий. Сейчас, сейчас из зарослей выбегут звери и замечутся, поражаемые стрелами и дротиками. Но вместо этого из-за скалы показался всадник. В нескольких шагах от царя он осадил скакуна и спрыгнул на землю. Сквозь повязку на его голове проступала кровь.

— Владыка иберов! — прокричал вестник, склонившись на колено. — Римляне вторглись в наши пределы. Они идут со стороны албанов, сея смерть!

— Как это случилось?

— Ороз, царь албанов, испугавшись римлян, пропустил их через свои земли.

— Чего они хотят? Что им надо у нас в горах?

— Римляне потеряли Митридата. Они ищут его повсюду, как уверяют, чтобы вырвать корни войны.

— Вы слышите? — обратился Арток к своим спутникам. — Римляне преследуют Митридата. Мы ожидали козлов и оленей, а на нас движутся хищники.

Над Амазис-Цихе вспыхнуло тревожное пламя сигнального костра. Оно озарило грозные башни царской твердыни и раскинутые под нею черепичные кровли Мцхеты. Проснулась вся Иберия от Сарапаны до Алазония, как ручьи, ниспадающие с гор, сходились к Мцхете царские воины, стройные и остролицые юноши, еще не бывавшие в бою, и ветераны сражений с албанами и армениями, участники походов против соанов и керкетов. И строились они на берегу Куры по сотням и тысячам. И жрецы закалывали жертвы богам, приносящим победу.