Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

Михаил Михайлович почувствовал, как от этих слов, что-то неприятно съежилось у него под ребрами. Проглотив слюну, и еще не раскрывая рта, он уже чувствовал, что скажет сейчас какую-нибудь глупость. Так и получилось.

- От кого? - спросил он.

Она пожала плечами виновато.

- От вас... наверное. А может быть, и от Семена. Я не знаю точно, Михал Михалыч.

Свист поднялся с кровати, подошел к окну, взял лежавшую на подоконнике коробку с папиросами, закурил. За окном между лип разглядел он какую-то парочку, неспешно бредущую по аллее Героев за детской коляской. Что-то в последнее время не заладилось у него в жизни. Нелепая какая-то полоса пошла.

- Ну и ладно, - сказал он вдруг, обернувшись. - Ребенок так ребенок. И хорошо, что не знаешь точно. Лучше считай, что от Семена. Нет, не подумай, я ничего... Я не отказываюсь. В смысле... Ребенок - это всегда хорошо, - окончательно сбился он и махнул рукой.

- Я тоже так думаю, Михал Михалыч, - неожиданно посветлела она. - Я, по правде, очень его хочу. Я боялась, что вы... рассердитесь, - улыбнулась она жалобно. - А я его очень-очень хочу. Вы не беспокойтесь, я никому никогда не скажу.

- Ну и хорошо, - кивнул он; затушив едва раскуренную папиросу, вернулся к кровати, и, стоя над ней, погладил ее по голове.

Она все улыбалась ему застенчиво снизу вверх. Он присел перед ней на корточки и принялся аккуратно расстегивать пуговицы у нее на платье - сверху вниз, покуда не выскочили наружу маленькие груди. Тогда он повалил ее на кровать.

Он вышел из квартиры минут через пять после нее. Запер дверь, спустился вниз. По времени получалось в самый раз. Пройдя вдоль аллеи до конца ее, он свернул налево, в переулок, прошел и его и оказался на перекрестке возле маленького безлюдного сквера, скрытого под густыми кронами старых деревьев. И как раз в то же время с другой стороны к скверу подходил, улыбаясь навстречу ему, молодой человек в клетчатой ковбойке. Оба они оказались точны.

- Здравствуй, Алексей, - подал ему руку Свист, едва они сблизились. - Пойдем, сядем.

Пожимая руку его, Леонидов от души рассмеялся.

- Здрасьте, Михал Михалыч. Ничего себе предложеньице для начала.

Они сошли по нескольким покореженным ступенькам в сквер, расположенный чуть ниже уровня тротуара, и присели на единственную стоявшую там скамейку, сооруженную кустарно из пары едва обструганных досок. Заметно было, что Свист нервничает слегка.

- Куришь? - спросил он, достав из кармана коробку "Герцоговины Флор".

- Иногда, - угощаясь, кивнул Алексей. - Последнее время что-то хороших папирос не достать.

- Даже у вас? - удивился Свист.

- А что у нас? У нас объедки от ваших харчей. Вам-то на набережную все прямо со склада возят, в райком - остальное. А нам уж, что остается. В Москве в любом продуктовом в два раза больше товару, ей-богу.

- Так ты и ходи тогда к нам. Дорога не дальняя. Я тебя хоть завтра припишу.

- Да мне чего надо-то? - махнул рукой Алексей. - Пожрать это я в буфете. А из одежды - в Москве могу.

- Часто в Москву ездишь? - поинтересовался Свист.

- По выходным обычно. Нынче вот из-за дня рождения этого остался.

Михаил Михайлович глубоко затянулся.

- А я ведь тебя как раз собираюсь попросить в Москву съездить.

- Это зачем же? - удивился Леонидов.

Свист помолчал немного.

- Ты знаешь, Алексей, мы ведь с твоим отцом старинные знакомые, - начал он издалека. - Еще в Москве на рабфаке, я парторгом был...

- Знаю, знаю, - кивнул Леонидов. - Он тогда ВУЗы курировал.

- Верно. И тебя однажды вот таким карапузом еще видал. У отца в кабинете. Скажи, а почему ты здесь работаешь?

- А почему бы нет?

- Ну, в Москве-то, наверное, интересней.

- Распределили, - пожал он плечами. - Обязательно что ли у него под крылом сидеть. Чтобы все кивали - вот, мол, папенькин сынок. По-вашему, много радости?

- Да нет, я бы тоже, пожалуй, не стал.

- Здесь свобода, Михал Михалыч. А там - в одной квартире, хотя и большой. К тому же, ведь посмотреть нужно, чего я сам по себе стою.

- Ну, вот об этом-то как раз я с тобой поговорить хотел.

- То есть?

- Ты какого мнения о Баеве, Алексей?

- А какая разница? - насторожился он слегка. - Зачем мне о нем какого-то мнения быть? Он мой начальник.

- При Баеве ты, Алексей, здесь ничего не добьешься.

- Это почему же?

- А потому что ты для него выскочка - человек со стороны. Как пришел, так и уйдешь - на таких он ставку не делает.

- Я не лошадь, Михал Михалыч, чтобы на меня ставить.

- Да не в этом дело, - поморщился Свист, вздохнул.

Ясно было, что тянуть разговор не имело смысла. Обиняками все равно невозможно было ничего сказать.

- Не в этом дело, - повторил он. - Ну, ладно. Я с тобой начистоту, Алексей. У меня к тебе разговор очень серьезный. Ты можешь отнестись к нему как угодно, но я надеюсь по крайней мере, что ты меня не продашь. Ты умный парень, и должен понять, что я не ради себя, а ради дела болею. Я с тобой о Баеве поговорить хочу.

Леонидов молчал. У Свиста было такое чувство, как, наверное, бывало у игрока в русскую рулетку. Ну, была, не была.

- Ты посмотри, Алексей, как он ведет себя тут, в Зольске. Ты здесь сколько уже?

- Год без малого. Девять месяцев.

- Девять месяцев. Рожать пора, - от нервного напряжения глупо пошутил Свист.

В голове промелькнуло тут же - кровать, руки на коленках. Перелом какой-то в жизни настал. Пан или пропал. Да ведь не впервой, постарался он успокоить сам себя. Бывали с ним передряги и похлеще. Что он, в самом деле, нервничает, как школьник перед этим пацаном. А когда его в девятнадцатом двое офицеров вели по степи до ближайшего дерева, чтобы повесить? Воспоминание это до сих пор призывал Свист на помощь в критические моменты своей жизни. И помогало.

- Ты не хуже меня должен видеть, - заговорил он ровнее. Он же натуральную вотчину тут себе устроил. Феодальщину какую-то неприкрытую. Захочу - казню, захочу - пожалую. И над райкомом он начальник, и над исполкомом, и в каждом заведении главный. А ведь он начальник только у вас - в РО НКВД, он должен от преступников, от врагов народ защищать; конечно, дело это важнейшее, но ведь не значит же, что все остальные дела не важные. Ну, а то что вчера он выкинул - это уж ни в какие ворота не лезет. Я думаю, ты в курсе.

Леонидов молчал.

- Кандидата этого в депутаты - Мальков его фамилия - мы больше месяца в райкоме проверяли - по всем статьям. Грамотный, честный, ответственный, отличный работник - наш человек до кончиков волос. Выдвинули единогласно, статью в газете напечатали. А он его вчера посадил. И почему? Да только потому, что его, Баева, в пятницу на комитете не дождались. Полтора часа мы его ждали - звонили, секретаря посылали - не пришел. Дела у него, видите ли, поважней. И вот вчера этот фортель с Верой Андреевной. А Малькова посадил. Она, возможно, девушка-то хорошая, Вера Андреевна, но разве такие дела так решаются. Это ведь не шуточки - это Верховный Совет России - высший республиканский орган. А он - как левая нога решила. И чем, скажи на милость, Мальков виноват - тем, что Баев на комитет не пришел? А ты видел вчера, как он с Матвеевым - он и Мумриков напару. Это ж натуральная дискредитация ответственного партийного работника - второго секретаря райкома. Там ведь и почти посторонние люди были. Что они подумают, что в городе расскажут? Я уж не говорю о том, что просто хамство. И так он со всеми. И со мной при случае, и с тобой, поверь мне. Ни ты ему не нужен, ни я, никто вообще.

Леонидов молчал.

Михаил Михайлович достал новую папиросу, постучал мундштуком о коробку.

- Ну, скажи по совести, Алексей, разве я не прав?

- Что же вы предлагаете?

- Я считаю, что если вот это все мы теперь проглотим, то грош нам цена - и как коммунистам, и как порядочным людям. Баев тогда совсем обнаглеет, всех нас сожрет, и туда нам и дорога тогда. За себя я не боюсь, поверь. Чего мне бояться? Я всю гражданскую прошел, смерти в лицо, вот как тебе теперь, сотню раз смотрел. Мне за город этот обидно. За город и за партию нашу. Мне партия этим городом руководить доверила. Можно, конечно, и статью другую напечатать, Куроша снять, а Веру Андреевну в депутаты выдвинуть. Но лично я бы тогда по совести для себя посчитал, что партбилет свой я должен сдать. Разве не так?

- Что вы предлагаете? - спокойно повторил Алексей.

Михаил Михайлович прикурил, пару раз затянулся в полные легкие, напустил вокруг скамейки облако дыма.

- Я предлагаю тебе, Алексей, поехать сегодня в Москву и поговорить с отцом начистоту - вот так, как я теперь с тобой. У меня у самого там таких связей нету, а с Баевым здесь один на один мне не справиться. Расскажи отцу про Малькова, про этот день рождения барский, и пусть решает он что-нибудь прямо сейчас, потому что потом будет поздно. Расскажи ему про меня все, что сам думаешь. Он, я знаю, человек решительный, справедливый, большевик настоящий; думаю, что и меня он по рабфаку хорошо помнит. Если расскажешь ему все, как есть, я уверен - он поймет, и так просто это не оставит. Только сказать нужно, чтобы действовал быстро. От Баева теперь уж и не знаешь, чего ждать можно.