Тень великого колдуна - Светлана Геннадьевна Шумских
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немного погодя полегчало, зрение стало мало-помалу проясняться, и, первым, что я увидела, была тень. Это было ни с чем несравнимо. Это было прекрасно. Я стала благоговейно перебирать пальцами песок на границе света и моего персонального кусочка тьмы, аккомпанируя себе хрипом и гулкими подмываниями. Может, со стороны это и походило на воспаленный бред душевно больной, но на языке чудом воскресших и зверски уставших игигов имело весьма четкое значение.
Живой не поймет жизнь до конца, как понимает ее умирающий. Здоровому не оценить истинный смысл свободы, его открывает лишь долгая тяжелая болезнь. Зрячему не узнать настоящей красоты, она открывается только прозревшим…
По моим щекам лились слезы. Я мотала головой и ожесточенно, царапая кожу, вытирала их, чтобы не мешали смотреть на мою собственную тень. Гёт! Неужели такое возможно? Моя тень. Моя собственная тень. Моя свобода.
Она четко прорисовывался на фоне мерцающих лунных бликов, тянулась по узкой песчаной дорожке, вымощенной желтыми резными листьями, изгибалась в острых гранях каменного выступа и заканчивалась, чуть-чуть не касаясь полукруглых носков сапог…
Очень хороших сапог. Из прочной непромокаемой удужьей кожи, отсвечивающей всеми цветам радуги. С серебряными заклепками и толстой подошвой. Настоящее произведение скорняжного искусства…
Сил не осталось даже для саркастической ухмылки. Моя судьба предпочитает черный юмор. Так жестокие мальчишки забавляются с мотылями: поймают, оторвут крылья и посадят в коробку. Потом, когда ты уже смирился со своей долей, тебя выпускают. И ты ползешь, ползешь, перебираешь лапками, борясь за убогую бескрылую жизнь. Вот уже спасительные заросли травы совсем близко, но в последний момент на тебя с хрустом опускается подошва.
Эх, нужно было взять и добить его, когда была возможность. Так нет, лежачего мы не убиваем, это неблагородно. Неэтично. Ничего, вот уж ему точно все равно, стоячая ты, лежачая или ползучая. Для него ты личный враг, убийца семьи, лживое коварное отродье.
— Жизнь. — Коротко потребовал меч, с нетерпением выскальзывая из ножен. Совершенный, прирожденный убийца, такой же, как его хозяин. Говорят, что с момента посвящения и до конца жизни каждый охотник получает только один меч — символ возмездия и чести. Потерять оружие для клана храмовых убийц, значит признать свою трусость. Дингир-ур может оставить на поле боя друга, может остаться сам, но оружие не оставит никогда.
Холеное, заточенное лезвие с чувством превосходства поднялось над моей головой. Сначала медленно, а потом все быстрее, под нарастающую дробь сердца, судорожно бьющегося в груди, словно мотылек в банке. Трепыхание мягких крыльев переросло в сплошной трескучий гул и внезапно оборвалось.
Мгновение тишины. Серебряный росчерк в темноте.
Встревоженная резким движением ночная бабочка, предававшаяся философским размышлениям на узорном лимонно-желтом листе, сорвалась ввысь и, усиленно работая крыльями, понесла свое жирное тельце подальше от глупых надоедливых людей. На поиски смысла жизни. Который все-таки где-то есть.
Часть вторая
Глава 1
Просыпалось солнце, щедро раскрашивая небо всеми цветами радуги на манер перламутровой раковины. Просыпались цветы, сонно потягивали задеревеневшие за ночь лепестки. Просыпались птицы, друг за дружкой подключаясь к радостному утреннему галдежу. Только Аджей, одна из ярчайших и красивейших жемчужин в ожерелье Белогорья, и не думал просыпаться. Этот город просто никогда не спал.
Свысока Аджей походил на палитру художника. Так уж было задумано основателем города, чтобы все кварталы строго различались по цветам. Даже солнцу, казалось, было каждый раз интересно разглядывать это чудо градостроения. Свет медленно, с предвкушением подбирался с восточной стороны, чтобы перелистать город, как любимую книгу. Квартал за кварталом, улицу за улицей, дом за домом.
Первым делом свет заливал Багровый квартал, где все постройки сооружались из красного кирпича. Здесь денно и нощно дымили трубы, стучали молотки, скрипели груженые сырьем и готовым товаром повозки, деловито переругивались-переговаривались мастера в красных фартуках, суетливо сновали подмастерья, время от времени потирая багровые оттопыренные уши или ноющий зад.
Пурпурная брусчатка перетиралась сотнею подошв в рыжую пыль, незаметно, сквозь плебейские Оранжевые кварталы, переходя в желтую мостовую Золотой Середины, делового центра города. Здесь в архитектуре использовались все оттенки от спелой пшеницы до яичного желтка, а отделка вирировалась от пошлой бронзы до настоящих драгоценных металлов, янтаря и самоцветных камней. Здесь в небо поднимались согнанные служками стаи голубей, струи фонтанов, макушки памятников и шпили высоких, похожих на замки домов. Здесь не было границ ни для спроса, ни для предложения, буднично гудели рынки, тихо орудовали мошенники, надрывно вопили их жертвы и одобрительно помалкивало правосудие.
Миновав вечную суматоху Золотой Середины, солнечные лучи с облегчением погружались в сверкающие росой аллеи Изумрудных кварталов, где располагались самые красивые парки и цветники, а также лучшие школы искусств и самые удобные постоялые дворы.
Далее свет отправлялся любоваться своим отражением в витражах соборов на Улицу Лазурных Свечей, также известной своими библиотеками, тавернами, игорными и публичными домами, тихо пробегал по черепичным крышам густонаселенных Лиловых кварталов, где проживало больше половины всего населения города, и, наконец, озарял зеленые лужайки Пестрых Холмов, единственного района в Аджее, который не подчинялся строгим цветовым законам. Своим особым положением Пестрые Холмы были обязаны своим состоятельным обитателям, обладающим достаточными средствами и связями, чтобы позволить себе любые чудачества. Конкуренция среди богачей достигала самых невероятных цветов, стилей и размеров, превосходя не только самые смелые мечты, но и самые страшные кошмары.
На фоне всего этого бесчинства дом светила художественных искусств, госпожи Лу Жабо смотрелся сдержано, благовоспитанно и даже чопорно. Уютный двухэтажный особнячок белого кирпича с черными ставнями в духе эпохи Покинутого Трона.
Гармоничная отделка, искусные витражи и изящные росписи на стенах демонстрировали прекрасный художественный вкус хозяйки, золотой флигель в виде расправленных крыльев говорил о богатстве и высоком происхождении, вывешенный над входом герб «красная трезубая корона» возвещал о том, что один из предков сего высокого рода когда-то удостоился неслыханной чести личного знакомства с императором — все это давало серьезные основания для гордости хозяйки и лютой зависти соседей.
Солнце осторожно заглянуло в окно на втором этаже и, неожиданно, лицом к лицу
