Своевольная красавица - Стефани Лоуренс

Скрывая за напускным спокойствием сердечную боль, она слабо улыбнулась:

— Пожалуй. В общем-то тебе здесь нечего делать.

Опустив глаза, она заставила себя продолжить — сыграть роль, которую репетировала часами, роль покинутой жены.

— Как я понимаю, ты собираешься в Лондон. Хиггинс слышал, что дороги на юг открылись, по крайней мере до Карлайла.

Ее мутило, в висках стучало, но она старалась не сбиться с, как ей казалось, удачно найденной интонации.

— Полагаю, тебе не терпится увидеться с семьей. Твоя мачеха, наверное, ждет… — Горло ее перехватило, но она сумела вовремя проглотить комок. — Ну и, конечно, балы и вечеринки.

Не поднимая глаз, Катриона вернулась к работе — записям в учетной книге. Она не осмеливалась взглянуть на Ричарда, опасаясь, что хлынут слезы и он все поймет.

Поймет, что не должен уезжать, что она хочет, чтобы он остался с ней — навсегда. А этого нельзя допускать. Катриона все тщательно продумала и пришла к неутешительному выводу, что должна позволить Ричарду уехать. Какой смысл ограничивать его свободу, привязывать его к себе — и к долине, — если ему в тягость подобные узы?

Будь это в ее власти, она запретила бы себе влюбляться в Ричарда, но теперь было слишком поздно. Даже сейчас, зная, что он уезжает, Катриона сожалела, что не смогла стать той единственной, на ком бы сфокусировались его великодушие, доброта, потребность заботиться и защищать. А он, в свою очередь, не стал тем, кем мог быть. Ее супругом и опорой.

Госпожа оказалась права: Ричард создан для этой миссии. Но принять ее он должен сам, без чьего-либо вмешательства или давления. Ей придется отпустить его и надеяться, что наступит день, когда он захочет взять то, что она способна ему дать.

— Должно быть, это замечательно, — заявила Катриона с твердым намерением облегчить разговор для них обоих, — находиться в Лондоне среди всего этого великолепия, ходить на балы и приемы.

Ричард отвел от нее глаза и после минутного молчания уронил:

— Должно быть. — Она подняла голову, но он лишь скривил губы, отказываясь встречаться с ней глазами. — Думаю, я неплохо развлекусь.

Он повернулся и неспешно, как всегда, вышел из комнаты. Проводив его взглядом, Катриона продолжала смотреть на дверь, озадаченная его тоном. Неужели ее чувствительность разыгралась настолько, чтобы вообразить глубокое уныние в его голосе?

Итак, он подбросил монетку — и проиграл. Больше, чем мог себе позволить.

Катриона открыто заявила, что ему нечего здесь делать, и ему ничего не остается, как принять ее вердикт. Он потерпел поражение. А если ему нужен дополнительный повод, чтобы покинуть поле сражения, достаточно вспомнить небрежный тон, каким она сообщила, что более не нуждается в нем, и чуть ли не предложила убираться на все четыре стороны.

Ричард не знал, как они дошли до этого — до состояния, когда требуется усилие, чтобы выносить общество друг друга. Он не мог сообразить, как это случилось. Впрочем, он вообще не мог разумно мыслить, не мог толком даже дышать. Каждый вздох давался ему с боем, словно железные тиски сжимали грудь.

Он не представлял себе, как они проведут предстоящую ночь. Впервые за все время, с тех пор как они поженились, Ричард, явившись в спальню, не застал там Катриону. Лежа в полумраке, чуть тронутом отблесками угасающего пламени, он задавался вопросом, действительно ли она так занята сейчас… или просто избегает его.

В полночь дверь отворилась. Бросив быстрый взгляд на кровать, Катриона прошла к огню. Ричард чуть было не окликнул ее, но промолчал, не зная, что сказать.

Она начала раздеваться. Ричард жадно наблюдал, упиваясь мучительно знакомым видом гладкой спины и округлых ягодиц, жемчужно сиявших в мерцающем свете камина.

Она тряхнула золотисто-огненной гривой, и длинные пряди рассыпались по спине и плечам. Повернувшись — великолепная в своей наготе, — Катриона шагнула к кровати.

Ричард напрягся, ожидая, что она будет держаться так же отчужденно, как вела себя весь день. Но она приподняла одеяло и скользнула прямо в его объятия. На мгновение он замер, прежде чем сомкнуть вокруг нее руки. Она потянулась к нему губами, и после секундного колебания он припал к ним.

Будь Ричард в состоянии рассуждать, он не упустил бы возможности расчетливо и безжалостно привязать ее к себе, используя силу страсти. Он заставил бы ее пылать, долго и мучительно, чтобы она поняла, что не может расстаться с ним. А расставшись, страдала бы, сгорая каждую ночь, проведенную без него.

Но Ричард не рассуждал. Он хотел лишь одного — наполниться ею, чтобы она всегда оставалась с ним, внутри его. Как и он, где бы ни был, в мыслях своих останется с ней.

Он любил ее с таким самозабвением, с такой страстью, что слезы выступили у Катрионы на глазах. Слезы восторга и блаженства, слишком сильного, чтобы скрыть его. С отчаянием сознавая, что, возможно, в последний раз сжимает мужа в объятиях, она раскрылась перед ним телом и душой, Если бы она могла удержать его силой одного лишь вожделения, то сделала бы это не задумываясь.

Заласканная, она обрушила на него собственные неистовые ласки, покрывая жаркими поцелуями его напряженное тело.

Он любил ее всю ночь напролет, и Катриона безропотно покорялась, предлагая даже больше, чем он просил. Ей казалось, что она умирает и рождается заново, сгорая в пламени блаженства. Они соединялись вновь и вновь, пока не осталось ничего, что стояло бы между ними. Ни пространства, ни чувства, ни ощущения раздельного бытия.

Кульминация потрясла их обоих, но даже сила этого взрыва не могла разрушить того, что создала эта ночь.

Медленно вернувшись к реальности, Ричард ощутил внезапную горечь.

Он не мог постигнуть, как можно с таким самозабвением отдаваться ему — и быть готовой в любой момент распрощаться с приятной улыбкой на устах.

Скривив в горькой усмешке губы, он пришел к неутешительному выводу, что, несмотря на весь свой опыт, ошибся в Катрионе. Она была исключением — непостижимым созданием, которое любило всей душой и сердцем, в сущности, не любя совсем.

Похоже, он значил для нее не больше, чем Гром. Еще один жеребец, чьи физические достоинства она ценила.

Приподняв голову, он посмотрел на ее едва различимое в темноте лицо. Судя по его выражению, она все еще находилась на пути с небес. Откинувшись на подушку, Ричард ждал, когда она вернется к жизни. И к нему.

Придя в себя, она что-то сонно пробормотала и свернулась калачиком, положив голову ему на плечо.

— Утром я уезжаю, — произнес Ричард.

Сердце Катрионы сжалось, хотя она и ожидала чего-то в этом роде. Слуги сообщили ей о приготовлениях к отъезду. Она молчала, лихорадочно гадая, что он рассчитывает от нее услышать.