Дикая магия - Энгус Уэллс

Дорога стала взбираться вверх. Вместо следовавших друг за другом долин она перескакивала с одной огромной, словно рукотворной, террасы на другую. Каждая представляла собой легкий склон, ведший к широкой площадке, за которой опять начинался пологий подъем. Всадники ехали среди елей, болиголова и лиственниц, отбрасывавших на землю причудливые тени, казавшиеся страшными после побоищ, кои оставили они позади.

Они ехали целый день до тех пор, пока столб дыма позади не пропал из виду, и только тогда остановились на привал, и то лишь для того, чтобы дать отдохнуть животным. Бесчинства увагов лишили людей аппетита.

— Ахрд! — бормотал Брахт, кормя вороного. — Я бы предпочел встретиться с ними в открытой схватке, чем так.

— Истинно, — кивнул Каландрилл. — Их способ ведения войны выводит человека из равновесия.

— Очен прав, — заметила Катя, — они хотят измотать нас.

— И у них это получается, — вставил Брахт. — Как вы думаете, удастся ли поспать хоть сегодня?

Вануйка пожала плечами, вздохнула и откинула с лица пряди льняных волос. Глаза у нее, как у Брахта и Каландрилла, были красными от бессонницы и с темными тенями вокруг. Из всех — за исключением Очена, державшегося за счет своего оккультного таланта, — только Ценнайра не выглядела изможденной, глаза ее по-прежнему живо блестели, кожа дышала свежестью, и Каландрилл, желая сделать ей комплимент, сказал:

— Трудности, похоже, идут тебе только на пользу.

— То есть? — переспросила она, насторожившись.

— Ты выглядишь свежей, как эти ели, — улыбнулся — а мы… — Он уныло потер виски. Ценнайра переполошилась. Ей и в голову не приходило что подобная мелочь может выдать ее с головой. Она обеспокоенно переводила взгляд с одного на другого. Усталость четко отпечаталась на их лицах и в глазах. Ценнайра опустила плечи и покачала головой.

— Ты очень добр, но… — она заставила себя зевнуть, — мне столь же не хватает сна, как и вам.

— Может, сегодня немного поспим, — галантно сказал Каландрилл, но Брахт саркастически хохотнул.

Она устало улыбнулась под задумчивым взглядом серых Катиных глаз и с облегчением вздохнула, когда Чазали отдал распоряжение выступать. «Надо быть осторожнее, — сказала она себе. — Надо вести себя как простая смертная, нельзя показывать, кто я на самом деле». Но за этой мыслью пришла другая, пока слабая, как шелест листвы под легким ветерком: а что, если рассказать им все и отдаться на их милость? Поклясться в верности и положить конец двойственному существованию?

«Ни в коем случае!» — тут же воскликнула она про себя. Поступить так значит поставить под удар все, значит потерять надежду заполучить назад сердце, а возможно, и обречь себя на смерть. И Каландрилл ее возненавидит. Странно, но эта мысль почему-то взволновала ее.

День клонился к вечеру. Ветер стих. Ели смолкли, и в сумерках тишина казалась угрожающей. Над головой собирались тучи. Целые полчища птиц устраивались на ночлег. Дорога стала шире, и Чазали, перекрикивая ровный стук копыт, сообщил, что скоро они остановятся на ночлег.

И вдруг оттуда, где за киривашеном ехал Очен, раздался предостерегающий окрик и вспыхнул серебристо-голубой с красными пятнами огонь.

Началась страшная неразбериха. Из-за окутанных сумерками деревьев летели стрелы, угрожающе вопили уваги, лошади ржали от боли; нагрудник Чазали вдруг разукрасился стрелами; чья-то лошадь упала, всадник покатился по земле, но тут же вскочил, выхватил из ножен меч и бросился к деревьям. Стрелы сгорали как гнилое дерево в яростном огне, исходившем от Очена. Орущие, скачущие создания превращались в пар, едва коснувшись этого бушующего пламени. Лучники котузенов стреляли без передышки, но ряды их таяли, и они со стонами умирали. Существа, бывшие некогда людьми, полосовали их когтями, выросшими на месте ногтей; рвали клыками, выпиравшими из удлиненных челюстей. Им было все равно, кто встречался им на пути: человек или лошадь.

Чазали издал боевой клич, пришпорил коня и с поднятой кривой саблей бросился вперед, упал, но тут же снова вскочил в седло. Раздался чей-то вопль, и из-за деревьев, спотыкаясь, вышел котузен с разорванной грудью, из которой хлестала кровь, вдоль тела бессильно болталась оторванная рука.

В умирающем свете дня лучники противника прятались за высоким завалом из стволов елей.

Чазали еще раз что-то крикнул и развернул лошадь спиной к дороге; от Очена исходили красные змеиные языки пламени, и от соприкосновения с ними уваги гибли, вспыхивая наводящим ужас огнем.

А затем они сошлись — омерзительные колдовские существа Рхыфамуна и не испугавшиеся их котузены, и вазирю пришлось отказаться от колдовского огня.

Меч Брахта переливался в магическом свете; керниец крушил и колол. Вороной храпел и бил противника копытами. Катя орудовала саблей с не меньшим проворством, успевая при этом управлять своей не подготовленной к бою лошадью. Клинки и копыта крушили плоть, из ревущих серых теней брызгала кровь, но они, словно не замечая этого, вновь и вновь набрасывались на котузенов как бешеные волки. Для них боль будто не существовала вовсе, ими двигало колдовство Рхыфамуна.

Там, где Каландрилл с трудом удерживал словно взбесившегося гнедого, уваги прорубили небольшую тропу среди котузенов. Каландрилл замахнулся мечом, но вдруг услышал окрик Очена:

— Нет, ради Хоруля! Не забывай, а то умрешь!

Каландрилл вспомнил, спрятал меч в ножны и вытащил кортик, воткнул его в оскаленную морду, но увагу, не обращая внимания на зияющую рану, вновь набросился на Каландрилла. Юноша ударил еще раз — безрезультатно — увагу с такой силой набросился на мерина, что тот едва не упал. Каландрилл на мгновение увидел черные доспехи и меч, пролетевший мимо него и вспоровший грудь нападавшего. Затем невероятно мощные руки схватили его за запястье и выдернули из седла падающего мерина. Каландрилл почувствовал сильный удар в висок. Мерин навалился на него всем своим весом, в глазах Каландрилла вспыхнул огонь, ему показалось, он закричал. Смутно он чувствовал, что кто-то вытащил его из-под лошади.

Стычка была короткой. Тенсаев, хотя и поддержанных увагами, было слишком мало, чтобы взять верх над котузенами Чазали. Доспехи врагов были примитивными, составленными из разных кусочков, отобранными у жертв. Да и оружие было под стать. Они больше привыкли охотиться на беззащитных крестьян, чем на подготовленных воинов, и долго не могли выдержать. Котузены заняли оборонительные позиции, затем соскочили с лошадей и углубились в лес. Те из разбойников, что не успели убежать, были разрублены на кусочки. Одиннадцать человек Чазали погибли, пять лошадей пали, пятерых тенсаев удалось захватить живьем, четверым по приказанию Чазали перерезали глотки, пятого привели к Очену и бросили на колени перед вазирем.