Вокзал Виктория - Анна Берсенева

Она сняла плащ и стала расстегивать блузку. Но дрожь в руках, оказывается, продолжалась, и из-за этого пальцы путались с пуговками и петлями так же, как только что путались с ключом и замочной скважиной.

– Но я совсем не замечала, что мы с тобой так… – Полина не знала, какое слово может описать то, что есть между ними, и, оказывается, было всегда. – Что мы с тобой так близки, – наконец подобрала она хоть сколько-нибудь подходящее слово.

– Потому что я не хотел, чтобы ты это заметила.

Роберт уже сидел на краю кровати, а Полина стояла между его коленями. Он расстегивал на ней блузку, а она гладила его по голове, и пальцы ее дрожали по-прежнему, но для того, чтобы касаться его волос, это не имело значения, а с пуговицами он теперь справлялся сам.

– Почему ты не хотел? – спросила она.

– От растерянности, может быть.

– Не может этого быть. – Она наклонилась и осторожно коснулась его волос губами. – Я не могу представить тебя растерянным.

– Но вот же ты это видишь.

Ничего она не видела. Блузка ее была расстегнута, плащ Роберта лежал на полу рядом с его брюками, но она видела не это, а только его глаза перед собою, и все время, пока вздрагивали и сплетались на кровати их тела, видела глаза, глаза, в которых блестела, не исчезая и ничем не заслоняясь, любовь.

И сейчас, когда тела их были уже спокойны и расслаблены, любовь из его глаз все равно не исчезла. Полина знала это, хотя лежала теперь на его плече щекой и глаз его уже не видела.

– Тебе опасно здесь оставаться, – сказал он. – Несмотря ни на что.

Это прозвучало неожиданно. Полина не предполагала, что Роберт думает сейчас об этом. Она вообще не предполагала, что он думает сейчас о чем-либо рациональном.

– На что – несмотря? – помолчав, спросила она.

Все у нее внутри сжалось то ли от страха, то ли от дурного предчувствия.

– Несмотря на то, что тебе помогают. Назовем это так.

«Он все про меня знает, – подумала она со всей ясностью, на которую было способно сейчас ее сознание. – Никакой он не журналист, я же всегда это понимала, потому и держалась с ним настороже».

Она села на кровати и спросила:

– Кто же, по-твоему, мне помогает?

– Русские, я думаю. Не бойся, это очевидно только для меня.

– С чего ты взял, что я боюсь?

– Ты побледнела. Стала еще больше похожа на свой портрет. – Он притянул ее к себе, подышал в ухо и в ухо же повторил: – Не бойся. Я люблю тебя. Это правда. Но только…

– Что – только? – чуть слышно спросила Полина.

Она не могла спросить громче, потому что горло у нее перехватило от его слов. Не о русских, которые ей помогают, а о том, что он ее любит. Так просто и прямо он сказал об этом, что все остальное вообще не имело больше значения.

– Но только нам лучше уехать.

– Ты ведь не собирался уезжать из Берлина, – помолчав, сказала Полина.

– А теперь собираюсь.

– Из-за меня?

– Да.

– Мне не надо таких жертв! – возмущенно воскликнула она.

– Это обычная предусмотрительность, а не жертва. Хотя бы потому, что я в любой момент могу вернуться в Берлин снова.

– Ты самонадеян, – заметила Полина. – А вернее, загадочен.

Роберт улыбнулся.

– Что же во мне загадочного?

– Все, – ответила она. – Допустим, ты… Ну, естественно ведь предположить, что ты шпион.

– Неужели естественно?

– Да, да. Но дело даже не в том, шпион ты или журналист.

– А в чем же? – с интересом спросил он.

– Вот объясни, почему тебя не высылают? Англия объявила Германии войну, а ты живешь здесь как ни в чем не бывало, разъезжаешь по Берлину на «Мерседесе» и устраиваешь знакомых на хлебные места.

– Вот как раз это объясняется очень просто, – сказал он. – Таких семей, как моя, в мире не так уж много. Это старая аристократия, а с ней любые правительства стараются поддерживать если не добрые, то благожелательные отношения. На всякий случай. Нужны же контакты со внешним миром, через эту касту они и происходят. Даже правительство Гитлера в этом смысле не исключение. Я удовлетворил твое любопытство?

– Значит, ты не шпион? – спросила Полина.

– А ты полагала, я безбедно существую в Берлине в качестве английского шпиона? Странная логика.

– Не знаю, что я полагала, – вздохнула Полина. – Я даже про себя саму не знаю, как живу в Берлине. А главное – зачем.

– То есть?

Край его брови взлетел вверх. Так бывало каждый раз, когда он удивлялся, и каждый раз Полина думала: как естествен, как утонченно красив этот легкий полет!

– Я совершенно запуталась, Роберт, я…

И дальше слова полились сами, она не могла их больше удержать и не хотела удерживать… Задыхаясь от волнения, она рассказала о встрече с Неволиным, о том, как вовремя случилась эта встреча, потому что как раз тогда изнывала она от обыкновенности, от бесконечной обыденности своей жизни, и о том, как разгорелся в ней огонек авантюризма, рассказала тоже, и как он завел ее сначала в Москву, а потом в Берлин, и только в Берлине она поняла: то, что показалось ей живым авантюрным огоньком, на самом деле было огнем святого Эльма, обозначающим места, где остались лишь мертвецы…

Она говорила быстро, лихорадочно быстро, и только когда Роберт взял ее за руку, немного успокоилась.

– Вот так все это вышло, – сказала Полина, сжимая его пальцы. – Они мне помогают, ты прав. Уговорили приехать сюда, присылают деньги… Я делаю что хочу – снимаюсь в кино, веду богемную жизнь. Но зачем все это? Не понимаю! Я даже не в высоком смысле говорю, – уточнила она. – Что происходит в Германии, я уже поняла, и мне от этого тошно и страшно, но сейчас не о моем самоощущении. Я не понимаю, что им нужно, тем людям, которые перевезли меня сюда из Москвы, помогли попасть на киностудию и обеспечивают мою жизнь. Они мне ничего не объяснили. Я никому не отчитываюсь, меня никто не беспокоит… Но в таком случае чего же они от меня хотят? Вот это мне непонятно.

– Это как раз понятно, – сказал Роберт. – Хотят, чтобы ты стала агентом влияния.

– Кем-кем? – удивилась Полина. – Но на кого я должна влиять?

– На кого получится. У красивой женщины, вдобавок киноактрисы, потенциал в этом смысле высокий.

– Не может быть, чтобы причина была такая… ненадежная, – покачала головой Полина. – Это просто нерационально. Представляешь, сколько стоит, например, такой пансион, как этот? На завтрак здесь каждый день по-прежнему сливочное масло, хотя по карточкам уже год как дают только маргарин.

– Масло нетрудно достать, – заметил Роберт. – И кофе, и вино, и бельгийский шоколад. Были бы деньги.

– Вот именно, – кивнула Полина. – Квартирная плата в нашем пансионе именно такая, чтобы хозяйка могла добывать все это для постояльцев за безумные деньги. А мой гардероб? Я покупаю все что хочу, денег мне присылают достаточно. И что, все это ради того, чтобы я когда-нибудь шепнула что-нибудь на ушко кому-нибудь высокопоставленному? Да это просто слишком дорого, содержать меня здесь ради такой абстракции!