Башня ласточки - Анджей Сапковский

– Объясни, – выдавил наконец Кагыр.

– Кто-то нас предал, – сухо сказал ведьмак. – После разговора с префектом и откровений Ангулемы в этом сомневаться нельзя. А если как следует задуматься, то приходишь к выводу, что предатель находится среди нас. И для того, чтобы угадать, кто он, вовсе нет нужды долго задумываться.

– Сдается мне, – насупил брови Кагыр, – ты позволил себе намекнуть, что этот предатель – я?

– Не скрываю, – голос у ведьмака был холоден, – такая мысль мне действительно пришла в голову. Многое на это указывает. И это многое бы объяснило. Очень многое.

– А не кажется ли тебе, Геральт, – сказал Лютик, – что ты заходишь несколько далековато?

– Пусть говорит, – напыжился Кагыр. – Пусть говорит. Пусть не сдерживается.

– Нас удивляло, – Геральт прошелся взглядом по лицам спутников, – как можно было ошибиться в подсчетах. Вы знаете, о чем я. О том, что нас четверо, а не пятеро. Мы думали, что кто-то попросту обсчитался – таинственный полуэльф, Соловей-разбойник либо Ангулема. Ну а если отбросить версию ошибки? Тогда напрашивается следующая версия: дружина насчитывает пятерых человек, но Соловей должен убить только четверых. Потому что пятый – союзник бандитов. Тот, кто постоянно информирует их о перемещениях дружины. С самого начала, с того момента, когда, выхлебав известный нам всем рыбный суп, сформировалась группа, приняв в свой состав нильфгаардца. Того самого, который должен схватить Цири и отдать ее в руки императора Эмгыра, поскольку от этого зависят его жизнь и дальнейшая карьера…

– Выходит все же, я не ошибся, – медленно процедил Кагыр. – Все-таки предатель – я. Подлый, двуликий предатель.

– Геральт, – снова подал голос Регис. – Прости за откровенность, но твоя теория дырява как старое решето. А твоя мысль, я уже сказал тебе это, – нехороша.

– Я – предатель, – повторил Кагыр, словно не слыша слов вампира. – Однако, как я понимаю, доказательств моего предательства нет никаких. Есть лишь туманные улики и ведьмачьи домыслы. Как я понимаю, на меня возложена тяжесть доказательства невиновности. Я должен доказать, что я не гуль. Так?

– Без пафоса, нильфгаардец, – буркнул Геральт, встав перед Кагыром и вперившись в него. – Если б у меня было доказательство твоей вины, я б не терял времени на болтовню, а распластал бы тебя на кусочки, как селедку! Ты знаешь принцип cui bono[11]. Так ответь мне – у кого, кроме тебя, был хоть бы малейший повод предать? Кто, кроме тебя, выгадал бы на предательстве? Хотя бы самую малость?

Со стороны купеческого лагеря донесся громкий и протяжный треск. На черном небе звездопадом рассыпался красно-золотой фейерверк, ракеты разлетелись роем золотых пчел, ливанули цветным дождем.

– Я не гуль, – сказал юный нильфгаардец звучным, сильным голосом. – К сожалению, доказать это не могу. Зато могу сделать кое-что другое. То, что мне подобает, что я сделать вынужден, когда меня оболгали и унизили, когда запятнали мою честь и нанесли удар моему достоинству.

Его движение было быстрым как молния, однако он не застал бы ведьмака врасплох, если б у того не болело колено. Вольт у Геральта не получился, и рука в перчатке врезалась ему в щеку с такой силой, что он отлетел и рухнул прямо в костер, подняв снопы искр. Он вскочил – и снова слишком медленно из-за боли в колене. Кагыр уже стоял над ним. И на этот раз ведьмак опять не успел даже уклониться, кулак угодил ему в висок, а в глазах разгорелись цветные фейерверки вето раз более красивые, нежели те, что запускали купцы. Геральт грязно выругался и кинулся на Кагыра, обхватил его руками и повалил на землю, они покатились по гравию, нанося друг другу гулкие удары.

И все это в призрачном и неестественном свете разлетающихся по небу искусственных огней.

– Прекратите! – орал Лютик. – Прекратите, вы, кретинские идиоты!

Кагыр ловко выбил у пытающегося подняться Геральта землю из-под ног, ударил по зубам. И добавил так, что зазвенело. Геральт сжался, напружинился и ударил его ногой, но попал не в промежность, а в бедро. Они схватились снова, перевернулись и принялись колошматить друг друга куда попало, ослепнув от ударов и забивших глаза пыли и песка.

И неожиданно разлетелись и покатились в разные стороны, сутулясь и прикрывая головы от свистящих ударов. Это Мильва, отстегнув с бедер толстый кожаный ремень, схватившись за пряжку и обмотав ремень вокруг запястья, подскочила к драчунам и принялась хлестать их от уха, изо всей силы, не жалея ни ремня, ни руки. Ремень свистел и с сухим треском долбил по рукам, плечам, спинам и Геральта, и Кагыра. И хотя они уже разделились, Мильва продолжала прыгать от одного к другому, словно кузнечик, не прекращая пороть их и тщательно следя за тем, чтобы каждый получил свою порцию.

– И-йех, глупцы глупецкие! – крикнула она, с треском охаживая Геральта по спине. – Дурни дурацкие! Я научу вас уму-разуму, обоих! Ну! – крикнула она еще громче, хлеща Кагыра по рукам, которыми он пытался заслонить голову. – Ну, очухались? Успокоились? Чумные!

– Все! – взвыл ведьмак.

– Хватит! – Хватит! – подхватил свернувшийся в клубок Кагыр. – Достаточно!

– Достаточно, – сказал вампир. – И правда, уже достаточно, Мильва.

Лучница тяжело дышала, обтирая лоб кулаком, все еще обернутым ремнем.

– Блеск! – проговорила Ангулема. – Блеск, тетечка! Шик!

Мильва развернулась на пятке и изо всей силы хлестанула ее ремнем по плечу. Ангулема вскрикнула, села на землю и разревелась.

– Сказала ж я, – выдохнула Мильва, – чтоб меня так не кликала! Говорила ж!

– У нас все в ажуре! – Лютик немного дрожащим голосом успокаивал купцов и путешественников, сбившихся вокруг них. – Просто небольшое дружеское недоразумение. Товарищеский спор. Уже все. Спор разрешен.

Ведьмак потрогал языком шатающийся зуб, сплюнул кровь, текущую из рассеченной губы. Он чувствовал, как на спине и плечах набухают валики, как распухает – пожалуй, до размеров кочана цветной капусты, – ухо, которому досталось ремнем. Рядом неловко поднимался с земли Кагыр, держась за щеку. На его оголенном предплечье прямо на глазах вырастали и набухали широкие красные полосы.

На землю осыпался отдающий серой дождь, пепел последнего фейерверка.

Ангулема жалостливо всхлипывала, держась за плечо. Мильва отбросила ремень, после недолгого колебания опустилась рядом с ней на колени, обняла и, не говоря ни слова, крепко прижала.

– Я предлагаю вам, – холодно проговорил вампир, – подать друг другу руки. Предлагаю никогда, совершенно никогда больше не возвращаться к этому делу.

Неожиданно сорвался и зашумел слетевший с гор ветер, в котором, казалось, звучали какие-то жуткие крики, вой и стоны. Мчащиеся по небу облака образовали фантастические фигуры. Серп луны сделался красным, как кровь.