Ларец соблазнов Хамиды - Шахразада

Руас затянул шнурок футляра и накинул плащ звездочета. Два движения гребнем по волосам, так и не привыкшим к чалме (это тоже всегда вызывало осуждающие взгляды Салима: гладко выбритое лицо и непокорные волосы).

– Ну вот, теперь я готов.

Руас неторопливо спустился по лестнице в зал, где его уже дожидался посыльный султана. Слуга Тивиада Второго, хорошо одетый молодой человек, приветствовал Руаса низким поклоном.

– Мой господин, благородный и мудрый Тивиад Второй ибн Анвар ас-Саббади, да хранит его Аллах и дарует долгую жизнь, прислал меня за вами, повелев сопроводить вас во дворец, где мой повелитель, благородный и мудрый Тивиад Второй ибн Анвар ас-Саббади, да хранит его Аллах и приветствует…

Руас закатил глаза. Все это он уже слышал, слышал не одну сотню раз.

– …ожидает вас. Не изволите ли последовать за мной, господин? Паланкин уже подан.

Руас направился за молодым человеком. Паланкин, сооружение величиной с небольшую жилую комнату, уложенный большими подушками, с набивкой из мягкой шерсти поверх яркого ковра, с тяжелыми шелковыми занавесками, криком кричал о роскоши двора, что было настоящей ложью. «Перестань думать о дурном, глупец, очисти свои мысли для светлого!» Стоял даже поднос со свежими финиками и орехами. Руас почувствовал, как паланкин подняли и понесли.

Темнокожие рабы обладали отменной выучкой; их быстрые шаги были равномерны, и они так крепко держали ручки паланкина, что Руасу казалось, будто он парит в воздухе. С наслаждением откинувшись на мягкие подушки, он вытянул ноги, взял несколько фиников и задремал. И сквозь дрему успел подумать, что совсем иначе представлял себе семейную жизнь…

Сколь бы коротким ни был сон, однако в покои толстяка Тивиада Руас вошел вполне свежим и готовым к любым чудесам. Говоря по чести, со службой почтенному звездочету удивительно повезло, ибо страну не сотрясали войны, в коих следовало бы предрекать победу, поля были тучны, а урожаи обильны – и потому можно было не вызывать дождь, подобно шаману умирающего племени. Единственной по-настоящему трудной задачей было «правильное» прочтение письмен, начертанных в синих небесах: властитель должен был знать, какую из обитательниц гарема призвать на ложе. А подсказать ему могли это лишь звезды, вещающие тихим голосом Руаса.

Вот и сегодня единственной задачей, стоящей перед колдуном и знатоком звездных символов, было верное прочтение имени очередной одалиски. Увы, повелитель не становился моложе – а потому каждая его встреча с прекрасной ханым становилась серьезной и, что греха таить, зачастую уже неразрешимой проблемой. Но тут уж он, Руас-звездочет, был не властен. Ибо в свое время честно предсказал Тивиаду, что феерические подвиги на ложе – удел молодых принцев, а не престарелых султанов. И что ему, почтенному Тивиаду, не следует искать совета, как бороться со старостью. Ибо не на небесах записан ответ, а, отчасти, в наставлениях для султанских поваров. Но куда больше – в толстых лекарских книгах.

Да, теперь-то спрос был с лекарей. Которых султан с детства боялся, как огня. И потому пользовали его самые грязные шарлатаны со всего мира, коих находил и доставлял ко двору неугомонный визирь Ахмад ад-Дин. Скольких чудодеев уже повидал здесь Руас, сказать он не мог, знал лишь, что счет перевалил на вторую сотню.

Вот и сейчас, входя в Малый парадный зал, Руас повстречал вылетающего (иначе не скажешь) знахаря, бледного, как самые белые белила, и мечтающего лишь унести ноги, напрочь забыв об обещанной более чем щедрой награде в случае, если ему удастся восстановить мужскую силу повелителя.

– А-а-а, усердный болтун, вот и ты!

– Да прострит над тобой, о владыка, Аллах великий свою длань на сотню раз по сотне лет!

– И да хранит он тебя, – уже куда тише ответил Тивиад. – Будет ли хорош сегодняшний день?

Руас задумался. Вопрос этот, звучавший ежедневно, все же требовал ответа честного. А потому следовало вспомнить сотню примет и признаков, которые он успел заметить в мировом эфире.

– День… День, о мой правитель, плохим не будет. Однако он будет непростым, ибо тонкие перистые облака указывали на полуночь, чего не бывает в дни хорошие. День будет не солнечным, но и не дождливым. Должно быть, прохладным…

– Непростым, говоришь… И что, здоровье тоже будет шалить?

Руас прислушался. Дышал повелитель спокойно, руки не тряслись, глаза были ясными. А в воздухе витал лишь привычный приторный аромат жасмина – и никакого намека на очередное заморское зелье.

– Думаю, здоровье тебя сегодня не побеспокоит, мой властелин…

– Ну что ж, пусть хотя бы так, – пробурчал Тивиад.

Хотя ему куда больше хотелось услышать, что уже сегодня вечером к нему вернутся юношеские силы, коими он сможет поразить двух, а лучше трех наложниц. Что с самого утра ему будет сопутствовать удача, а к вечеру она превратится в победу, хотя сейчас пока непонятно, над чем именно.

Руас захотел было закончить чем-то обнадеживающим, но не смог. Сердце глухо стукнуло и словно замерло, а мир вокруг наполнился невнятным шумом. Таким может быть гул далекого прибоя. Или слившиеся воедино голоса многолюдного собрания…

«Аллах всесильный, что это? – Руас уже так давно жил здесь, что даже думать стал на языке страны, которая дала ему кров и спокойствие. – Неведомо сколько лет я не чувствовал ничего подобного… С того самого дня, как заклятие сковало моего брата…»

– Ты вздрогнул, мудрый звездочет? – Тивиад суетливо и несколько опасливо заглянул в лицо Руаса. – Что-то случилось?

– О да, – с поклоном ответил колдун. – Что-то случится, уже очень скоро. Мир удивительным образом изменится. И перемена эта будет тем более необыкновенна, что ее никто не ожидал.

– Перемена, уважаемый? К добру, я надеюсь?

– Я тоже, мой государь, – вновь поклонился Руас. Он отделался обычной вежливой фразой, но на сердце было очень неспокойно.

«Не просто неспокойно! Клянусь, ничего подобного я не испытывал уже долгие-предолгие годы. И сейчас мне чудится, что вот-вот из дальней двери покажется мой громогласный батюшка, привычно сжимая в руке ониксовые четки с двумя черными алмазными бусинами…»

Руасу даже стоило определенных усилий оставаться на месте – столь сильным было ощущение приближающихся неприятностей и столь яркими – воспоминания. «Должно быть, это оттого, что уже многие годы меня не посещало подлинное прозрение. Что я довольствовался лишь бледной тенью откровения, какую могли мне даровать только мои собственные силы. Обычно же хватало пристального наблюдения за миром, чтобы сделать выводы – выводы простые и верные. Однако сейчас, в тиши утра, в покачивании паланкина, в привычной недовольной гримасе правителя я не увидел ровным счетом ничего, что могло бы столь сильно напугать меня…»