Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну - Владимир Брюханов

Спасибо благоразумным политикам обеих сторон за то, что эти планы не подверглись практической апробации, но, с точки зрения теории и истории военной стратегии как искусства и науки, крайне жаль, что столь захватывающая идея была безвозвратно упрятана на архивные полки: дальнейшее развитие военной техники сделало этот план нереальным, что вовсе не определялось его изначальным качеством.

Массовое применение пулеметов сделало бесполезным использование конницы на полях сражений. В последний раз конные массы приняли участие в успешных полевых военных действиях (а не в маломасштабных партизанских диверсиях или ответных карательных операциях или в экзотических сражениях в труднодоступной горной или пустынной местности) лишь в боях Гражданской войны в России и при заключительном фрагменте, завершавшем и эту Гражданскую, и Первую Мировую войны – в польско-русской кампании 1920 года; это оказалось возможным исключительно благодаря огромным пространствам и слабой организации войск и тылов, не позволявшим создать воюющим сторонам сплошные фронты и плотные линии обороны.

На полях же Первой мировой войны конные массы оказались бесполезны – и безошибочный прогноз этой ситуации однозначно вытекал из опыта Русско-Японской войны и многих локальных конфликтов начала ХХ века.

План Обручева-Сухомлинова так и не успел дожить до практического применения и оказался, в конечном итоге, мертворожденным, а его почти незамеченная гибель и открывала возможности для рождения плана Шлиффена.

План Шлиффена восходил к прежним разработкам германских генштабистов: еще Мольтке-Старший считал, что Германия должна бить своих противников по очереди, используя развитую внутреннюю железнодорожную сеть и последовательно перебрасывая основные силы с одного театра военных действий на другой – именно таким образом он и разыгрывал на карте собственные маневры еще накануне столкновений с Данией, Австрией и Францией – соответственно в 1864, 1866 и 1870 годах.

Вопрос был теперь лишь в том, с кого из противников (Франции или России) следовало начинать. Шлиффен решил это однозначно[425].

Основной конструктивный элемент общего замысла Шлиффена заключался в том, что имеющийся запас времени, обеспечивающий безопасность восточных границ Германии от набегов русских, не успевших мобилизоваться, должен был быть использован для разгрома западных противников. К тому же расчеты Шлиффена показывали, что существует реальная возможность нанесения на Западе такого удара, который сразу и окончательно выведет Францию из дальнейшей борьбы, а вот достигнуть того же по отношению к России было бы весьма проблематично: у русских имелись гораздо большие пространства для отступления войск и спасения их от окончательного разгрома – печальный опыт Карла XII и Наполеона, казалось бы, не был забыт.

Это затягивало бы кампанию на Востоке на неопределенное время, оставлять на которое неразгромленную Францию у западных границ Германии было бы крайне неблагоразумно. Итак, порядок нанесения ударов был ясен: сначала – по Франции, затем – по России.

По сравнению с Францией более эффективно организованные тылы германских войск обеспечивали некоторый запас времени для проведения мобилизации и развертывания. Еще большим запасом времени немцы располагали по отношению к Англии, если бы последняя приняла участие в сухопутной войне в Европе: английские войска следовало еще перебрасывать на материк.

Выступление Англии на стороне Франции было крайне нежелательным для немецких стратегов, но избежать этого, тем не менее, не удалось в обеих мировых войнах века; однако в обеих ситуациях английское вмешательство отразилось очень незначительно на успешности действий германских сухопутных сил в первые недели сражений.

Победная возможность для Шлиффена на Западном фронте заключалась, однако, не в использовании преимущества во времени – оно, с учетом темпов мобилизации французов, было все-таки незначительным. Не было решающим и преимущество немецкой армии по силам и средствам: численность сторон (особенно при присоединении к Франции бельгийской и английской армий) была, скорее, на стороне противников немцев (последним, к тому же, приходилось все же оставлять хоть какие-то весомые силы и на границах с Россией), а количество и качество боевых средств поля боя было приблизительно одинаковым.

Существенное преимущество немцев заключалось, однако, в обеспечении подвижности тяжелой полевой артиллерии (калибром свыше 100 мм) и возможности включать ее, поэтому, в состав передовых наступающих сил – по идее это было определенным предвосхищением танковых ударных кулаков уже следующей мировой войны.

Главное же преимущество плана Шлиффена заключалось в выборе направления главного удара.

Восточные границы Франции и накануне 1914, и накануне 1940 года были укреплены настолько серьезно, что при фронтальном нажиме немцы не имели оснований надеяться на высокие темпы наступления и на достижение быстрой решающей победы. Зато идея Шлиффена заключалась в нанесении главного удара правее – через территорию Бельгии – с дальнейшим заходом во фланг и тыл французов.

Такое стратегическое решение Шлиффена было вовсе не оригинальным, и самоочевидно возникало в головах мыслящих людей – как упоминалось, даже у престарелого Ф.Энгельса. Со стороны французов (и англичан) допущение возможности реализации плана Шлиффена (и для них заведомо не слишком неожиданного) было в определенной степени сознательной игрой в поддавки, рассчитанной на извлечение последующих дипломатических, а затем и военных преимуществ.

Дело в том, что ничем не спровоцированное нападение Германии на Бельгию, гарантия нейтралитета которой подтверждалась еще с 1832 года (когда отделение Бельгии от Голландии получило международное признание) всеми великими державами (включая Германию!)[426], было заведомым международным политическим преступлением со стороны немцев.

Оно почти автоматически предусматривало вступление Англии в войну против Германии (независимо от предшествующей дипломатической игры британского руководства), поскольку нейтралитет Бельгии гарантировался и англичанами. Считается, что его нарушение, не повлекшее ответной кары, необходимой по духу и букве формальных соглашений и по традициям всей вековой политической практики, было бы такой потерей лица британского правительства, которого его избиратели не смогли бы ему простить.

Однако, альтернативный вариант не подвергался ни малейшим попыткам практической проверки. На самом же деле вовсе не известно, к чему могла в действительности привести уступчивость Англии и в этих ситуациях: ведь простили же английские избиратели своему правительству и Мюнхенское соглашение 1938 года, и «Странную войну» осени-весны 1939-1940!.. Но, так или иначе, вторжение немцев в Бельгию давало потенциальным противникам Германии определенное моральное и дипломатическое преимущество.

Вопрос только в том, насколько такое преимущество и дальнейшие практические шаги обеспечивали конечные успехи этих противников в ходе военной кампании! Вот это-то и определялось качеством плана Шлиффена и его практической реализацией, то есть выяснением того, кому же на пользу шло в конечном итоге осуществление этого плана!

О плане Шлиффена, повторяем, много писалось в разных странах в промежутке между двумя мировыми войнами; переиздавались и его собственные труды[427]. В ходе этой аналитической кампании подверглись критике и исходные разработки Шлиффена, и их практическая реализация, которую не смог осуществлять сам Шлиффен, уволенный в отставку еще в 1906 году и умерший до начала Первой Мировой войны.

Нельзя сомневаться в высоком качестве такого анализа, тем более, что он привел к существенной модернизации планов на будущее: вариант, который немцы осуществили в 1940 году, сохранял общие стратегические замыслы Шлиффена, но выбирал принципиально иное направление главного удара на Западе.

Шлиффен планировал нанести удар по Бельгии достаточно широким фронтом – приблизительно соответствующем протяженности германско-бельгийской границы (она, естественно, значительно менее протяженна, чем германско-французская граница), захватывая и прилегающую территорию Люксембурга.

Первоначальное направление удара было на запад и северо-запад, оставляя слева горный массив Арденн, миновав который следовало затем круто поворачивать налево – на запад, потом на юго-запад и, наконец, на юг и юго-восток. Таким образом, Арденны огибались широкой полосой наступающих войск, по дуге заворачивающей налево – с последующим выходом в тыл к фрацузам западнее Парижа.