Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт

– Ты поедешь?

– Может быть. Ему, должно быть, недолго осталось жить.

– Гарри, – возмутилась моя жена, – нельзя так говорить.

Поездка в Алнмут на поезде заняла семь часов. Мы сделали остановку в Ньюкасле – там машинист воспользовался свои законным правом на передышку. Когда он снял форменную фуражку, на его слегка закопченном лбу стала отчетливо видна красная полоса. Защитные очки оставили вокруг глаз багровые круги, похожие на гангстерскую маску. Какой-то ребенок, сидящий на коленях у матери, радостно помахал мне рукой с противоположной платформы. Я в ответ сделал то же самое и вскоре пожалел об этом – малыш, глядя на меня, бодро размахивал ручонками все пятнадцать минут, в течение которых наш поезд стоял, и мне волей-неволей приходилось то и дело отвечать на его приветствия. Когда поезд наконец тронулся, моя рука ощутимо ныла, лицевые мышцы от принужденной улыбки сводило судорогой, а в душе поселилось ощущение, что моя поездка – ужасная ошибка. Я быстро просмотрел газету, но поскольку мне уже доводилось читать ее несколько жизней назад, она не вызвала у меня ничего, кроме раздражения. Кроссворд на последней странице тоже меня разочаровал – я ответил почти на все вопросы еще три жизни назад, когда работал в Министерстве иностранных дел.

Поезд прибыл к месту назначения во время прилива, и Холи-Айлэнд в тумане почти не был виден. Я нанял старого лодочника, чтобы он перевез меня на другой берег пролива. На дне его лодки валялись пустые крабовые панцири. За все то время, что мы пересекали водную гладь, он не произнес ни слова. Когда мы добрались до противоположного берега, туман сгустился еще больше, и я лишь с огромным трудом различил несколько белых домиков, стоявших неподалеку от воды. Сквозь влажную серую пелену до меня донеслось жалобное блеяние овец. Остров еще не стал объектом массового туризма. Местное население в основном зарабатывало на жизнь продажей домашней ветчины и сделанных вручную свечей. Холи-Айлэнд был известен как место, куда люди отправлялись на склоне лет, чтобы в уединении поразмыслить о прожитой жизни и, возможно, умереть под сенью старинных кельтских крестов. Разыскать моего отца оказалось легко – приезжих на острове было немного. Мне сказали, что он живет в коттедже, принадлежащем некоей миссис Мэйсон, в комнате на втором этаже. Хозяйка коттеджа, жизнерадостная краснолицая женщина, способная двумя пальцами без труда свернуть шею курице и понятия не имевшая о существовании Национальной системы здравоохранения, встретила меня весьма приветливо.

– Вы, должно быть, к мистеру Халну? – спросила она с улыбкой. – Сейчас я принесу вам чаю.

Я поднялся по крутой лестнице, едва не ударившись головой о балку, и, открыв деревянную дверь с черным металлическим засовом, шагнул в комнату, в которой горел камин. На стенах висело несколько довольно бездарно написанных картин, изображавших море во время штиля. В углу стояла кровать, рассчитанная на одного человека, а у камина – кресло-качалка. В нем полулежал не кто иной, как Рори Эдмонд Халн собственной персоной. Было видно, что, как я и предполагал, жить ему осталось недолго. Взглянув на его желтые слоящиеся ногти и куриную шею, на которой слабо пульсировали вздувшиеся синие вены, я понял, что ему нужны только обезболивающие лекарства и средство для облегчения души. Мне не составило труда догадаться, какая роль была уготована мне.

Присев на край кровати, я поставил сумку на пол. Отец с трудом приподнял тяжелые веки и посмотрел на меня.

– Здравствуйте, мистер Халн, – сказал я.

Когда я видел его в последний раз? Кажется, в текущей жизни это было 25 мая 1925 года, в тот самый теплый весенний день, когда я полностью восстановил в памяти все, что со мной происходило раньше, и твердой рукой написал адресованное в клуб «Хронос» письмо, в котором просил забрать меня из моего скучного детства. Черити Хэйзелмер, неформальный лидер клуба, отреагировала на мое послание очень быстро, сообщив Патрику и Харриет о том, что некий богатый благотворитель намерен оплатить обучение в школе группы детей из малообеспеченных семей и что мое имя включено в список. Радость, с которой я воспринял эту новость, избавила приемных родителей от угрызений совести по поводу того, что они перепоручили заботу обо мне кому-то другому. Я пообещал писать им как можно чаще, хотя оба они с трудом читали по слогам. Они набили мой чемодан поношенной одеждой и усадили в двуколку, которая должна была отвезти меня на станцию. Рори Халн наблюдал за моим отъездом молча, стоя в дверях своего дома. В некоторых из моих жизней он в аналогичной ситуации подходил ко мне, пожимал мне руку и выражал надежду, что я стану умным и храбрым молодым человеком. Однако на сей раз этого не произошло. Я так и не смог понять, что вызвало подобное изменение в его поведении.

Все это было около тридцати лет тому назад. В тех двух случаях, когда я приезжал в дом приемных родителей – в первый раз для того, чтобы поприсутствовать на похоронах Харриет, во второй – чтобы в тягостном молчании провести Рождество с Патриком, – отца я не видел. Он уезжал куда-то то ли по делам, то ли на отдых. И вот теперь он, бессильный, умирающий, сидел передо мной в кресле в чужом коттедже на Холи-Айлэнде – жалкая человеческая развалина.

– Кто вы? – едва слышно пробормотал он непривычно тонким, срывающимся голосом. – Что вам нужно?

– Меня зовут Гарри, сэр, – сказал я и с удивлением услышал в собственном голосе нотки почтения. – Гарри Огаст.

– Гарри? Я послал тебе письмо.

– Поэтому я здесь.

– Не думал, что ты приедешь.

– Что ж… я все-таки решил воспользоваться вашим приглашением.

Я прожил на свете сотни лет. Почему же в присутствии этого человека я снова почувствовал себя ребенком, боязливо прячущим глаза?

– У тебя все хорошо, Гарри? – спросил отец после паузы, которая показалась мне нестерпимо долгой. – Ты богат?

– Я в полном порядке, – сдержанно ответил я. – Преподаю математику.

– Математику? Почему математику?

– Потому что мне это нравится. Это очень… увлекательный предмет.

– У тебя есть… дети?

– Нет. Детей у меня нет.

Отец крякнул – как мне показалось, с оттенком удовлетворения – и ткнул тощим пальцем в сторону очага, давая понять, чтобы я подбросил в камин свежее полено. Я выполнил его просьбу и, присев на корточки у огня, пошевелил кочергой обуглившиеся головешки. Когда я выпрямился, он внимательно посмотрел на меня, и я понял, что хотя тело его уже почти угасло, мозг все еще жив. Ухватив за руку, он заглянул мне прямо в глаза.

– У тебя есть деньги? – снова поинтересовался он. – Ты достаточно богат?