Пепел между нами - Маргарита Дюжева

Что угодно!

Но гудки в трубке откидывают меня обратно. К той самой ночи, когда наша сказка превратилась в дешевый фильм для взрослых.

После очередного сорвавшегося звонка, хочется бросить трубку об стену. Но я ловлю себя, стабилизирую, напоминая, что нельзя делать поспешных выводов и рубить с плеча. Хватит уже вспылила после Любы, так что теперь кровавые ошметки вместо души.

Держусь, цепляясь за логику и здравый смысл. Если я хочу…а я хочу попробовать, то сейчас самое время посадить своих демонов на цепь и начать прорабатывать собственную реакцию. Вспомнить о презумпции невиновности, о том, что не все на свете крутится вокруг желания совокупиться. И вокруг меня тоже не крутится. Он может быть просто занят.

Это все прекрасно, но, когда гудит сообщение, я сжимаюсь, вспоминая как в прошлый получила письмо счастья от Тимофеевой. Монотонный гул выбивает дробь на моих раскатанных до предела нервах. Задыхаюсь. Беру в руки телефон.

Магазин Восьмерочка. Туалетная бумага за девяносто девять рублей.

Меня душит нервный смех, но я гашу его, прижимая кулак к губам.

Так нельзя. Я сорвусь. Мне нужна определенность. Именно сегодня. Сейчас! Потому что я на перепутье — отступить или двигаться вперед.

Мой личный рубеж. Рубикон. Я в ответе не только за себя, но и за сына, поэтому не могу болтаться в подвешенном состоянии.

Боже, как сложно…

Артем засыпает. Уложив его в кроватку, я опускаюсь на край дивана, обнимая себя руками. Потом вскакиваю. Делаю круг по комнате. Снова сажусь. Висну над кроваткой. Таращусь в окно.

Мать права. У меня стресс, постродовая. Я не вытягиваю. Я в полном неадеквате.

Надо заняться собой. Потому что от моих нервов никому хорошо не будет.

Мне надо столько всего сделать. Я ощущаю в себе кипучую нездоровую энергию, и если не предприму никаких шагов — точно взорвусь.

Заставляю себя остановиться. Выдохнуть. Найти внутри себя клочок спокойствия и уцепиться за него руками-ногами.

Хватит грызть себя. Пора разбираться с проблемами.

Склонившись над сыном, аккуратно касаюсь губами пухлой щечки, потом через приложение вызываю такси, и пока оно карабкается по засыпанным улицам одеваюсь.

— Злат, ты куда? — обеспокоенно спрашивает мама, когда я полностью собранная на цыпочках выхожу в коридор и хватаю с полки шапку.

— Мне надо, — почти беззвучно, — посмотри пожалуйста за, Артемом.

— С Мишей хочешь увидеться?

Я мельком оборачиваюсь, киваю, стараясь держаться так, чтобы она не рассмотрела моей перекошенной физиономии.

— Вам нужно поговорить.

Для начала нужно его найти. Почему-то меня тянет именно к ним в бар. В прошлый раз все случилось там, и это место стало для меня точкой отсчета.

— Я недолго.

— Не торопись, дочь. Скоро отец придет с работы, мы с ним справимся с Темкой. Реши свои проблемы, потому что это важно. Для всех.

Я знаю. Ничего не отвечаю, потому что в горле шевелится что-то колючее, царапает и раздирает изнутри, напрочь лишая голоса. Застегиваю пуховик и бесшумно выхожу на лестничную площадку.

Такси уже ждет внизу, и куда оно меня привезет, я не знаю. Возможно, к очередной погибели.

Перед глазами обжигающе горькая пелена слез. Я бегу вниз по ступеням, перескакивая через две, три пять. Цепляюсь за поручень будто он может спасти, и все так же повторяю про себя

Пожалуйста, не надо.

На первом этаже со всей дури налетаю на дверь и вываливаюсь на крыльцо. На меня тут же налетает порыв ледяного ветра, кидая в лицо ворох колючих снежинок.

Я морщусь, отворачиваюсь, прикрывая глаза ладонью, и ползу сквозь метель к едва различимому в белой мгле контуру такси.

Глава 24

А спустя пять шагов останавливаюсь, потому что замечаю сгорбленную фигуру на лавке. Сердечная мышца дергается, пропуская удар, и болезненно сжимается. Кажется, у меня что-то сломалось. То ли легкие, то эта самая мышца, перекачивающая кровь по организму, то ли душа. Не знаю, но меня накрывает. Не могу втянуть кислород, не могу пошевелиться, и кажется, что падаю в пропасть.

Это Краев.

Он сидит нахохлившись. Руки в карманах, капюшон низко опущен, скрывая лицо, на плечах — снег. Смотрит себе под ноги, не замечая ничего вокруг. Ни метели, ни меня.

Получив отказ, машина недовольно моргает фарами и срывается с места, а я подхожу к Мише. Останавливаюсь прямо перед ним и не знаю, что сказать. Так тяжело, что на ресницах скапливается влага. Я не реву, просто пара тяжелых соленых капель срывается по щекам, смешиваясь с расставшимися снежинками.

Я его люблю. Назло всем. Окружающим, себе, здравому смыслу. Мне больно вспоминать из-за чего мы расстались, но еще больнее думать о том, что могу больше его не увидеть. Наверное, я слабая. У меня не получилось обрубить все связи, разорвать привязанность и убить в себе все чувства. Не смогла. Пыталась и даже верила, что справляюсь, но не смогла. Это сильнее меня и моих жалких попыток быть независимой.

Я просто хочу научиться заново дышать.

Миша, наконец, замечает меня. Упирается взглядом в мои сапоги и медленно ползет выше, пока не добирается до лица.

— Привет.

Я это не сказала. Просто подумала

Губы словно не мои. Я будто у кого-то их украла и теперь невнятно шлепаю, пытаясь что-то произнести.

Он молча сгребает снег на землю, расчищая место на лавке рядом с собой. Я так же молча сажусь. Как и он, накидываю на голову капюшон и прячу руки в карманах.

Мы сидим с ним, как два замерзших воробья на обледенелой ветке, и смотрим, на падающий снег, слушаем друг у друга дыхание.

На улице никого — все нормальные люди в такую погоду сидят дома, пьют чаи с вареньем и греются в семейном кругу. А мы здесь на лавке. Холодные, несчастные. Между нами, пропасть из прошлых ошибок, через которую перекинут тонкий мост-веревочка. Без перил, без страховки. Хочешь идти — иди на свой страх и риск.

И я все-таки решаюсь на первый шаг:

— Я звонила тебе.

— Телефон на работе забыл. Возвращаться лень.

— Ты давно тут сидишь?

— Я не знаю. — он равнодушно жмет плечами, — наверное давно.

Судя красному носу и сугробам у него на спине точно не пять минут, и не двадцать, а гораздо дольше

— Зачем ты здесь?

— А ты? — отвечает вопросом на вопрос.

Теперь моя очередь жать плечами и рассматривать побелевшие от холода ладони.

Снова молчим. Долго. Настолько, что тишина начинает разъедать изнутри.

— Злат, я тут подумал, — Краев тяжко вздохнул и у меня что-то треснуло