Рыцарь Грааля - Юлия Андреева

В письме добрейший граф Раймон уверял Пейре в своей самой искренней дружбе и в том, что он успокоил графиню, и она готова простить шалуна, если тот впредь обязуется не делать ничего подобного.

Раймон звал Видаля поскорее вернуться в родную Тулузу, которая, по словам графа, осиротела без его звонкого голоса.

Письмо от Андре касалось в основном хозяйственных дел. Управляющий расписывал, во сколько обошлись в этом году содержание прислуги и охраны. В отсутствие хозяина он был вынужден сократить их численность вдвое. Андре опасался, что если Пейре не вышлет денег, в скором времени ему уже будет нечем содержать дом и платить в казну.

Письмо было испещрено колонками длинных цифр и только в конце его, как бы невзначай, управляющий сообщал о том, что у прислужницы Каролины родилась дочка, которую Андре был вынужден тут же удочерить, женившись на ее матери, за что и просил у хозяина прощения.

Пейре бросил письмо на резной столик, на котором они с принцем до этого затеяли играть в шахматы, и задумался.

В Тулузе, без сомнения, происходило что-то необычное. Иначе зачем понадобилось бы Андре принимать на себя грех Пейре? Незамужних баб с детьми всегда было в превеликом множестве, и это было в порядке вещей.

Добренький старый священник исправно крестил незаконнорожденных детей, предлагая матери в качестве отпущения грехов поставить в церкви свечу размером с новорожденного ребенка и читать три раза в день определенные душеспасительные молитвы.

Конечно, можно было допустить, что Андре сам был влюблен в хорошенькую Карел, но Пейре гнал от себя эту мысль. Бывший воспитатель Гийома де ла Тур, благородный и сдержанный Андре Тидьи не вязался с образом старого и охочего до молодого тела развратника. И, Видаль это знал наверняка, своим поступком он спасал не только рыжую Карел, но и самого Пейре.

Не скрывая от принца, что у него родилась дочь, Видаль спросил совета. Обсудив положение дел, друзья пришли к решению отослать управляющему деньги на содержание дома и прислуги, но с тем, чтобы оставалась крупная сумма на малышку. Рюдель полагал, что за время их отсутствия в Тулу зеком графстве, должно быть, произошли какие-то перемены, и, возможно, в преддверии третьего крестового похода святая католическая церковь ожесточила требования к нравственности. Поэтому в своем ответном письме Пейре поздравлял управляющего с рождением ребенка и не указывал на отправляемый в письме излишек.

– Не беспокойся, Пейре, в святой земле все будет зависеть только от тебя, там ты сможешь стать королем или правителем, привезти много золота и товара. Многие нищие рыцари, которые отправлялись в первый и второй крестовые походы» не имея ни лошади, ни приличного вооружения, возвращались с набитыми золотом сундуками. Так что возможно, что по возвращении ты сможешь пожаловать своей дочери и ее приемному отцу целый город или небольшую провинцию.

Обрадованный такими перспективами Пейре пошел дальше, и втайне от своего друга и покровителя Рюделя переписал письмо к Андре, в котором дарил ему свой тулузский дом, с правом продажи или сдачи внаем. Кроме того, он обещал высылать по мере возможности деньги, которых должно было хватить на уплату податей и содержания прислуги.

«Буду свободен как ангел небесный – без дома, без семьи, лишь белая лютня за плечами и лунная дорожка в море. Плыви по ней за мечтой, за судьбой, за любовью…» – пел Пейре Видаль. Его путь был легок и почти что невесом, как дымка над водой, как песня над кормой. А душа уже летела вперед за океан навстречу подвигам и приключениям.

Но если Пейре мечтал о походе как о прекрасной сказке, в которой по пророчеству Джауфре ему светила корона, золото и прекрасные женщины, сам принц по мере приближения заветного дня становился все мрачнее и мрачнее.

Он ждал встречи с прекрасной повелительницей своего сердца, как ждут встречи с судьбой, желая ее и страшась. Дело в том, что Джауфре много лет мечтал о даме, лица которой никогда не видел. Он полюбил прекрасную и благородную Мелиссину Триполийскую, только услышав о ней. Много лет трубадур и принц слал к стопам своей дамы сердца полные любви и тоски признания, и вот теперь они должны были увидеть друг друга.

«Меня любовь узрит, и тут же я умру», – написал Рюдель и понял, что предсказал собственную кончину.

В вещем сне он уже видел лицо своей дамы, которая звала его, заклиная святым именем Амура. Наконец принц решился совершить свое паломничество за любовью и смертью.

Об этой странной идее принца знали все его друзья, но верил в пророчество только впечатлительный Пейре. Он умолял Джауфре отказаться от опасного путешествия, заклиная его спасти свою жизнь. Но принц был неумолим и в 1189 году в составе эскадры Ричарда Львиное Сердце его корабль отчалил от пристани Марселя.

О путешествии морем и болезни Рюделя

Корабль, на котором плыли Пейре и Джауфре, входил в состав крестоносской эскадры. Широкогрудые и важные суда медленно и вальяжно шли на расстоянии друг от друга. На каждом из боевых кораблей кроме команды было в среднем по пятьдесят крестоносцев, со своим командованием. На корме королевского судна сияли щиты со львами и цветами дрока.

На шедшим за ним паруснике можно было различить французские лилии. Герб Рюделя представлял собой золотой кубок в окружении двух зеленых ветвей оливы, но кроме них Джауфре велел закрепить щит, на котором была изображена голубка, несущая в клюве цветущую ветвь омелы. Еще на берегу он показал Пейре эту эмблему, пояснив, что голубь символизирует рыцарскую любовь, а ветвь омелы – чистоту и непорочность. Он придумал этот рисунок после того, как посетившие его земли бродячие трубадуры рассказали о необычайной встрече Пейре Видаля с богом, имя которого было Любовь, дамой по имени Благосклонность, а также их спутниками Верностью и Стыдливостью.

– Почему же вы не велели изобразить на щите какой-нибудь символ благосклонности, узрев который прекрасная дама поняла бы ваши намерения и снизошла к вам своею милостью? – Гордый доверием принца и вниманием к своей скромной персоне, спросил Видаль.

– Дама Мелиссина прекрасно знает, чего может добиваться от нее влюбленный рыцарь. Она уже слышала мои песни, которые, к сожалению, несли ей другие певцы. На эмблеме же я специально велел запечатлеть символы рыцарской любви, чистоты и непорочности моих намерений служить ей.

– Но, сир, отчего же тогда вы не хотите поместить сюда символ верности?

– Я верен прекрасной даме и клянусь, что, буду ли я отвергнут донной Мелиссиной или стану ее возлюбленным, моя рука никогда больше не обнимет другую женщину, – лицо принца при этом сделалось серьезным, так что Пейре закрыл рот, мешая сорваться с языка новой шутке.