Без права на подвиг - Андрей Респов

Ничего примечательного для такого туриста, как я, в монотонной езде по дорогам Рейха не было, а вот остальные пленные только и крутили головами, тихо переговариваясь и чуть ли не показывая пальцами, лишь опасливо поглядывая на снулых конвоиров. Но на самом деле, вокруг было на что посмотреть.

Вся дорога заняла от силы часов пять. Уже часа через полтора стали открываться местные красоты, что принято в моём времени называть саксонской или чешской Швейцарией: живописные леса и рощи на фоне невысоких колоритных гор, небольшие водопады из горных ручьёв и речушек, извилистые дороги, каменные столбы и прочие изыски рельефа.

Несколько раз нам пришлось пересекать неширокие реки. Были ли это притоки Эльбы, не знаю. Настолько мои знания карты не распространялись. Но кое-какие думки у меня вся эта флора, конечно, простимулировала.

Вот если, к примеру, укрываться в этих лесах? Насколько они дремучие и непроходимые? Мне помнится вики однозначно утверждала, что уже в это время местные леса в Германии и Чехии напоминали, скорее, не облагороженные парки, исхоженные вдоль и поперёк местными егерями, и браконьерами.

Вопреки ожиданиям, на дороге было довольно оживлённо. Это вам не Украина с Белоруссией. И даже не генерал-губернаторство. Во-первых, неприятно удивило наличие большого количества населённых пунктов, во-вторых, каждые полчаса-час нам встречался какой-нибудь патруль: полицейский, жандармерии или даже армейский. А ведь это глубокий тыл! Не говоря уже о снующих грузовиках с самыми различными грузами. При такой интенсивности движения дороги здесь — это самые опасные объекты для пребывания беглецов.

Наличие избытка транспорта, шныряющей по дорогам полиции, военных — вот, пожалуй, и все признаки военного времени. Ни разу я не углядел ни следов взрывов или обстрелов. Всех этих областей ещё не успели коснуться ужасы войны. А жители пряничных городков, посёлков и даже замков, словно сошедших с рождественских немецких открыток, пока не ощутили на себе ни лишений, ни бессмысленных сокрушительных британских и американских бомбардировок.

Всё это будет потом, гораздо позже, а пока в показавшихся на горизонте горах, поросших иссиня-зелёным лесом, контрастирующим глубокими синими тенями на фоне охряных лучей величественно восходящего солнца, куётся киркой и лопатой энергетическое благополучие Рейха. А мы, несколько десятков бывших бойцов Красной Армии — всего лишь новые рабы, движущая сила и основа сырьевой военной машины Германии.

Скоро пленным приелись и красоты, и горные пейзажи. К тому же с изменением рельефа и высоты над уровнем моря значительно похолодало: бойцы жались друг к другу, запасливые счастливчики запахивались в бушлаты и обрезанные шинели. В горах грузовикам местами пришлось максимально замедлять ход: туман, крутые повороты и узкая дорога не располагали к беспечности.

Несмотря на холод и сырость, я уснул, привалившись к горячему богатырскому плечу Магомета и надвинув на глаза пилотку.

Проснулся, когда солнце было уже высоко, а с равнины, на которую вывел нас очередной поворот дороги, вдали стали заметны высокие трубы, исходящие чёрным дымом, хорошо заметным на фоне голубого неба. Охранники оживились, видимо, конец поездки был близок.

Так оно и случилось: не более чем через полчаса тряски уже по грунтовой дороге мы выехали на окраину, как мне показалось, огромного пустыря, особенностью которого была земля, сплошь покрытая буро-чёрной пылью.

Я ещё не знал, что пыль эта была везде и на ближайший месяц она станет для нас неотлучным спутником. На севере виднелись всё те же длинные технические здания с чадящими трубами. На юге пустыря примостились уже вполне узнаваемые приземистые деревянные бараки, крыши которых были едва различимы от чёрно-бурого налёта.

Грузовики замедлились, его стало трясти, будто мы ехали не по ровному пустырю, а по несусветным ухабам. Вскоре стала видна и причина: место часто и густо пересекали узкоколейные железнодорожные пути.

Наконец мы выгрузились у бараков, территория, на которой они были возведены, была обнесена старой колючей проволокой в три ряда, но уже без вышек и пулемётов. Пленных быстро выстроили привычной колонной и чуть ли не бегом погнали дальше вдоль ограниченной колючкой дороги. Спустя минут пять перед нами и открылось «во всей своей красе» место будущего трудового подвига во славу Рейха и фюрера.

Огромный, вытянутый правильным прямоугольником котлован, достигавший в самой глубокой части по самым скромным прикидкам метров сорока-пятидесяти выглядел чёрной кладбищенской ямой, почему-то оборудованной гигантскими уступами по периметру.

Наверху слева вдоль края котлована двигался небольшой состав из паровоза и полдесятка вагонов, гружённых всё той же массой буро-чёрного цвета, которая была здесь повсюду: на дороге, стенах, в основании столбов, к которым крепилась колючая проволока. На дне, уступах, переходных подъёмах и спусках между ними я едва смог увидеть какое-то шевеление: десятки, нет, пожалуй, сотни копошащихся фигур что-то делали, двигаясь, перемещаясь, казалось бы, в хаотичном порядке. Стоило напрячь модифицированное зрение — и удалось рассмотреть чуть ли не каждого работника в отдельности.

В одежде, давно сравнявшейся по цвету с окружающей поверхностью, одни методично долбили кирками буро-чёрную стену котлована. Другие лопатами или попросту вручную грузили вагонетки. Третьи — толкали эти вагонетки вчетвером, а то и вшестером по наклонным переходам между выступами котлована. Всё это мне почему-то напомнило старую иллюстрацию из школьного учебника истории Древнего мира «Постройка пирамиды в Египте».

— Ой ё… Чисто мураши! Гля, Семён, муравейник наоборот! — услышал я чей-то возглас из задних рядов колонны.

«Муравейник наоборот»? Интересная ассоциация. Мужик даже и не догадывается, какое точное на самом деле определение дал этому месту. Не просто перевёрнутый кверху ногами муравейник, а действительно всё наоборот: местные «муравьи» работают не на себя, а на других, не защищают, а проклинают место своего труда, и что главное — были бы только рады разрушению этого буро-чёрного гроба. Угольный разрез…вспомнилось название уже из другого учебника. Географии.

Не откладывая, местное начальство быстренько взяло в оборот новую партию пленных, выстроив их перед импровизированным помостом из пустых деревянных ящиков. Какой-то низенький толстячок в костюме с глазами-буравчиками на обрюзгшей харе, сопровождаемый двумя рослыми солдатами из охраны, зарядил короткую речугу противным визгливым голосом. Из-за треска генератора, работающего где-то совсем рядом, слышно его было едва через слово. Да я и не прислушивался. Слова «рейх», «фюрер» и «порядок» сыпались горохом сквозь треск генератора каждые пять секунд. Ну а дальше всё пошло своим чередом.

Гражданский толстяк в сопровождении охраны, сев в машину, уехал, оставляя за собой медленно оседающий шлейф буро-чёрной пыли, а бригадиры, среди которых был и заряженный мной вайдовский выкормыш, были собраны на короткое совещание высоким и худым мужчиной в кепке, которая была