Петр Первый - Анри Труайя

Вскоре на яхте он вернулся по Неве в Санкт-Петербург. Во время всего путешествия палили из трех бортовых орудий, трубили трубы, победно гремели барабаны. В столице толпа, высыпавшая на пристань встречать царя, махала платками и громко кричала: «Мир! Мир!» Царь, несмотря на свои сорок девять лет, одним прыжком соскочил с судна на землю и направился в Троицкий собор. В то время как на площади перед храмом наспех сооружали деревянные подмостки, сюда уже принесли бочки с пивом и водкой. По окончании божественной службы Петр бодро вскочил на подмостки и воскликнул, оглядев склоненные перед ним головы: «Здравствуйте, дети мои, и благодарите Бога, православные, что такую долговременную войну всесильный Бог прекратил и даровал нам со Швецией счастливый, вечный мир!» Сказав это, Петр взял стакан с водкой и выпил за здоровье народа, который плакал и кричал: «Да здравствует государь!» До наступления ночи глашатаи в касках с белыми перевязями через плечо и с украшенными лавровыми венками белыми знаменами в руках ходили по улицам и объявляли в перерывах между двумя сигналами трубачей о наступлении новой эры мира. Люди плакали от радости, благословляли государя, танцевали, пили и пели песни на улицах.

Всю следующую неделю длился маскарад, на который по приказу царя собралось больше тысячи человек. Высокопоставленные сановники с супругами, наряженные в самые разные маскарадные костюмы, длинной вереницей медленно несколько часов шли по Троицкой площади. Среди них были пастухи, нимфы, испанцы, турки, индейцы, арлекины и пр. У царицы был костюм голландской крестьянки, царь нарядился голландским матросом. Он шел во главе колонны и неутомимо бил в барабан. Никто не мог выйти из цепочки или остановиться без приказа. Апогеем праздника стала женитьба нового князя-папы Бутурлина на шестидесятилетней вдове его предшественника Зотова. Этот союз был предопределен царем, несмотря на все просьбы не делать этого. На свадебном пиру князь-папа сидел под балдахином рядом с царем; его супруга под другим балдахином, рядом с царицей. Мужчины и женщины пили под тосты Петра. Все были пьяны до такой степени, что не могли даже танцевать. Чтобы придать церемонии хоть какое-то оживление, царь и царица проводили новобрачных в их комнату, расположенную на первом этаже большой деревянной пирамиды «Четыре Фрегата», напротив Сената. Бочки с вином и водкой стояли вокруг кровати. Новобрачные легли и выпили еще перед Их Величествами. Затем Петр и Екатерина удалились, закрыв за собой двери. Но в стенах пирамиды были сделаны отверстия, в которые снаружи можно было подглядывать за супружеской парой. Перевоплотившись в зрителей, царь, царица и их окружение веселились, следя за действиями и гримасами на лицах князя-папы и его супруги, которые не знали, что за ними наблюдают.

На следующий день царь, блистая остроумием, придумал новую забаву. На плоту решено было поставить огромную бочку с пивом. На поверхности бочки плавала лоханка, в которой сидел князь-папа в тиаре из жести на голове и с жезлом с изображением Венеры в руке. Он испуганно смотрел на всех вокруг, а в это время лодка с двенадцатью гребцами буксировала плот по Неве. Его «кардиналы» следовали за ним верхом на бочках, подобрав до живота свои красные платья. Моряк в костюме Нептуна поворачивал князя-папу в чане при помощи трезубца. Несчастный кричал и цеплялся, пока его лоханка не опрокинулась и князь-папа не начал барахтаться в пиве. Толпа, собравшаяся на берегу, аплодировала. Маскарад продолжался и в следующие дни и становился все более буйным и абсурдным. Дворянам было запрещено выходить на улицу без маскарадного костюма. Штрафу в сто рублей подвергались те, кто ослушивался царского приказа.

После недели безумного веселья постепенно надо было возвращаться к серьезным делам. 22 октября 1721 года, после получения текста мирного договора со Швецией, новая праздничная служба состоялась в Троицком соборе. Архиепископ Псковский, прославляя мудрость государя и канцлера Головкина, от имени Сената обратился к Петру с взволнованной речью: «Знаменитые дела Вашего царского Величества, его доблесть и мужество, так же на войне, как и в политике, его неустанные труды, благодаря которым вывел нас из тени и невежества, в котором мы находились, и о нас узнал мир, и можно сказать, что Ваше Величество сделало из ничего нечто и мы присоединились к цивилизованным обществам… Сенат с глубочайшим почтением умоляет Ваше Величество принять титул Петра Великого, отца родины, императора всея Руси… Да здравствует Петр Великий, император всея Руси!»

Петр на радостях обнял его и в конце концов принял и произнес краткую речь. С его словами раздались буйные возгласы толпы, затрубили трубы, с крепости и Адмиралтейства были произведены залпы, в ответ которым палили из пушек на ста пятидесяти галерах. Потом начался парад в зале для аудиенций в Сенате, самые знатные люди империи пришли поздравить своего государя. Он восседал на деревянном позолоченном резном троне, украшенном наверху двуглавым орлом. Справа от него Екатерина в красном бархатном платье, расшитом серебром, слева – царевны Анна и Елизавета, в белых, расшитых золотом платьях. Приглашенные по очереди поднимались по ступенькам, ведущим к трону, и целовали руку нового императора. Все собрались на огромном банкете, мужчины в одном зале, женщины – в другом. Сменяли друг друга тосты, сопровождаемые ударами литавр и салютом. Вдоволь наевшись и напившись, Петр оставил своих гостей, запретив им двигаться, и отправился отдохнуть, по своей привычке, на яхту. Часовые, поставленные у дверей, не должны были выпускать гостей. Запертые на своих местах, некоторые из них, особенно самые старшие, заснули, уронив голову на стол. Наконец вернулся Петр, свежий и отдохнувший после короткого сна, и устроил танцы. Полонезы и менуэты встряхнули присутствующих, которые неохотно болтали ногами, чтобы развлечь государя. В девять часов вечера на смену танцам пришел салют. Но главный пиротехник был мертвецки пьян, и ему нельзя было доверить это деликатное дело. Однако новый император был тоже неплохим пиротехником. Он вышел, засучив рукава, и сам лично устроил салют в свою честь. Мерцающие надписи, провозглашающие Петра Первого императором России, статуи русского и шведского воинов, держащих в руках табличку, на которой написано: «Мир». Появились символические фигуры Правосудия и Победы, тысяча ружейных залпов расцветила ночное небо разноцветными цветами, с галер, пришвартованных у Сената, тоже стреляли, и от каждого залпа стены дрожали, как будто собирались обрушиться. Столпившись у окон, гости замерли от восхищения. На перекрестках целые быки жарились на вертелах, неиссякаемым фонтаном текли водка и вино. Народ толкался, чтобы схватить кусок мяса и выпить водки. Сильная гвардия была выставлена, чтобы не допустить беспорядков. Простолюдины перешептывались, спрашивая друг друга, что изменится в стране после того, как Петр стал императором. Будут ли они счастливее или станут еще более несчастными? Будут ли они платить еще больше налогов?

Петр согласился быть императором всея Руси, но не императором Востока, как некоторые ему внушали. Но, ограничивая протяженность своих притязаний только русскими территориями, он вовсе не сталкивался с политическими концепциями других европейских государств. Главы дипломатических миссий не скрывали от него, что их правительства с трудом признали в нем императора. И действительно, если Голландия и Швеция незамедлительно признали за ним его новый титул, то Австрия, Англия, Турция, Франция, Испания и Польша долго отказывались это сделать.

Во всяком случае, он не чувствовал никаких изменений после того, как получил императорский титул. Ни его идеи, ни образ жизни не изменились. Ожесточенный, неутомимый, безжалостный, он продолжал удивлять всех, кто его окружал. Портреты, рассказы, мемуары людей того времени представляют его как широкоплечего гиганта, с загорелой кожей, полными щеками, чувственным ртом под тонкими усиками, с властным взглядом и темными короткими вьющимися волосами, с бородавкой на правой щеке. Он ходил быстрым шагом, размахивая руками и сутуля спину, напоминая моряка, который сошел на берег с корабля. Время от времени его голову поражал нервный тик, и тогда у него кривилось лицо, а взгляд приобретал выражение безумной ярости. Это случалось внезапно, а потом черты лица царя опять обретали гармонию. Но его собеседники испуганно замирали, увидев, что лицо человека превращается в звериный оскал. Чтобы прекратить эти конвульсии, он употреблял странные лекарства, среди которых, например, был порошок, приготовленный из желудка и крыльев сороки. Опасаясь припадков, он не любил спать один. Когда с ним вместе не было никакой женщины, он приказывал одному из офицеров или кому-нибудь из слуг спать с ним рядом и вцеплялся тому в плечи мертвой хваткой. И горе было тому, кто рисковал пошевелиться или храпел. Тот наказывался дубиной. В походах, во время отдыха, Петр охотно клал голову вместо подушки на живот кому-нибудь из слуг. Если у человека бурчало в животе, царь гневался и стучал по нему. В 1717 году, находясь за столом вместе с королевой Пруссии, у него так внезапно случился приступ, что королева обеспокоилась и захотела встать. Чтобы ее успокоить, он схватил ее за руку и так сильно сжал ее, что она закричала. Он пожал плечами и сказал: «У моей Катерины менее хрупкие кости!» У Петра была такая сила в руках, что он играючи мог согнуть подкову или скрутить в трубочку серебряную тарелку.