В битвах под водой - Ярослав Иосселиани

У матроса был явно озабоченный вид.

— Товарищ капитан третьего ранга, — Свиридов понизил голос до шепота, эти… вон тот…

— Кто?

— Джон Берна… все время агитируют наших матросов ехать в Америку. Расписывает, какое там райское житье. Говорит, он сам чех, Иваном его звали, а теперь Джон…

— Так чем же Джон лучше Ивана? Вопрос этот оказался для Свиридова неожиданным, и матрос растерялся.

— Он оскорбляет нас, товарищ капитан третьего ранга!

— А вы отвечайте тем же…

— Чем? — Свиридов вопросительно посмотрел сначала на меня, а затем на капитан-лейтенанта.

— Доказывайте, что у нас лучше, — вставил Паластров, — и агитируйте его ехать к нам.

— Такого гада к нам нельзя, товарищ капитан-лейтенант. У него нет родины! — возразил матрос.

— Вот вы ему и объясните, что люди, которые изменяют родине и уезжают в чужие страны только потому, что сегодня там картошка стоит на две копейки дешевле, — изменники и гады. Он тогда поймет, что вы его тоже считаете гадом.

— Мы ему без намека… прямо говорим, что он гад, изменник, предатель и… еще крепче… говорим кое-что… но… он не оскорбляется… Вот если бы вы разрешили…

— Что я должен разрешить?

— Бока немножко… намять ему.

— Вы с ума сошли! — рассердился я. — И это вы, комсорг, говорите такие вещи?

— Мы ему за дело. Он ведь про фашистов говорит, что они вроде не такие уж плохие люди… Даже некоторые американцы возмущаются… Они только вдвоем такие… А таких только кулаками можно образумить…

— Кто же второй?

— Вот Берна и тот… его друг Чарли! Но тот меньше болтает. Тот по-русски не говорит, а этот знает язык…

— Неужели в кубрике у вас происходят такие споры? — удивился Паластров.

— Не-ет, в кубрике он не посмел бы. А вот как назначат рабочим по камбузу какого-нибудь матроса, Берна сразу к нему и…

— А что Берна: постоянный рабочий на камбузе?

— Не поймешь, кто он такой, только он все время там… Да он вообще везде…

— Мистер команде, — услышал я голос капитана, — вы, кажется, хотели видеть остров Медвежий? Вот он, к вашим услугам!

Оставив Свиридова на палубе, мы поднялись на мостик.

В бинокль я увидел очертания берегов необитаемого острова, почти сплошь покрытого оледеневшим снегом.

Установленный перед капитаном на большой тумбе ультракоротковолновый приемопередатчик вдруг захрипел, и из него послышались какие-то шипящие звуки.

— Сейчас конвой будет делать поворот, — пояснил нам Мейер, привычное ухо которого, видимо, легко разбирало приказания начальника конвоя.

— Откуда идут команды? — машинально спросил я. — Где старший начальник?

— Начальник конвоя…

Мейер не успел договорить. Раздались два сильных взрыва, и мы увидели, как в третьей колонне, слева и позади от нас, транспорт с высоко поднятым форштевнем погружается в воду.

Охранение прозевало. Подводные лодки фашистов проникли в конвой и атаковали его. Приемопередатчик снова захрипел, и взволнованный голос повторил несколько раз: «Боевая тревога! Подводные лодки, подводные лодки! Транспортам самостоятельно атаковать перископы артиллерией! Ударным группам кораблей преследовать и уничтожать подводные лодки!»

Одновременно со взрывом неприятельских торпед во всех уголках «Джона Кервера» зазвенели колокола громкого боя.

Артиллеристы транспортов немедленно открыли огонь. Но морякам теперь повсюду мерещились перископы, и не удивительно, что стрельба велась впустую, тем более, что море было усеяно мелкобитым льдом, осколки которого на трехбалльной волне легко было принять за перископ подводной лодки.

Все орудия транспортов — на каждом «Либерти» было по две спаренные пушки стреляли с максимальной скорострельностью. Никто не считался с тем. что снаряды рикошетировали о поверхность воды ив любую минуту могли угодить в соседние транспорты.

— Что происходит, мистер капитан? — обратился я к Мейеру.

Он непонимающе посмотрел на меня и пожал плечами.

— Почему такая стрельба? — повторил я вопрос.

— Отражаем нападение ваших немецких коллег, мистер команде. Не играть же танго, когда один из «Либерти» идет ко дну.

— Какой транспорт тонет? — кричал я, чтобы капитан расслышал меня в грохоте орудий.

— «Вильям Эстейер», номер «28Ф».

Я побежал в каюту, схватил списки «Либерти» и увидел, что на «Вильяме Эстейер» находятся восемьдесят советских моряков, среди которых были и подводники.

«Их тоже разместили в трюме, и, следовательно, они подвергались наибольшей опасности… Вероятно, многие из них погибли…», — решили и поспешил в кубрик к матросам и старшинам. По боевой тревоге им запрещалось выходить на верхнюю палубу, и они очень смутно представляли, что происходило на море. Тем не менее они понимали, что, если началось активное преследование, немецкие подводные лодки постараются отойти.

— Ну как по-вашему: где лучше во время боя — на транспорте или в лодке? обратился я к подводникам. Этим вопросом я хотел скрыть свое беспокойство. Мне было совсем не до шуток.

— На берегу, товарищ капитан третьего ранга! — отозвался кто-то из матросов.

— А… на утопленном… были наши моряки? — обратился ко мне Свиридов.

Я не мог солгать и ответил:

— Да, были. Примерно столько же, сколько и на этом транспорте.

Лица у всех помрачнели. Матросы вопросительно смотрели на меня.

— Будем надеяться, что их спасут. Средств для этого на транспортах много. Люди наши, вы знаете, опытные, думаю, не растеряются, — обнадеживал я моряков, хотя сам не был уверен, что людей могут спасти.

— Там… товарищ капитан третьего ранга, они тоже в трюме… жили? опросил кто-то.

— Да, в трюме. На всех транспортах порядок один.

— Тогда всем не спастись. Мы ведь размещены на два метра ниже ватерлиний. Один приличный прокол этой скорлупы, — матрос постучал по борту судна, — и мы с рыбами.

— На то и война! — возразил Каркоцкий. — На войне везде опасно… и жертвы всякие бывают. Только наивные могут рассчитывать на войну без жертв.

— А что ты думал? Думал, что американцы тебя под бронированный колпак посадят?

— Да я ведь ничего не говорю, — отступил матрос.

— Вы, старшина, и в самом деле напрасно напустились на матроса, — вмешался я, — он прав: если борт пробьют, то в кубрик действительно хлынет вода. Но рыбы здесь не будет… Ни одна уважающая себя рыба сюда не войдет. Слишком уж неуютно здесь, а в их распоряжении целый океан. Зачем же им сюда лезть?

Лица моряков были по-прежнему мрачны. Моя шутка не вызвала ни одной улыбки.