Второе восстание Спартака - Александр Бушков

Спартак молчал. Пол был покрыт не прозаическими крашеными половицами, а настоящим паркетом, несколько потемневшим от времени, – и Спартак зачем-то принялся считать про себя дощечки, косые, аккуратные.

– Ну, так будет у вас что-нибудь, что могло бы сойти за объяснение? – настырно повторил майор.

Спартак поднял на него глаза, шумно проглотил слюну и севшим голосом произнес:

– Виноват...

– Что и требовалось доказать, – сухо сказал майор.

Вираж третий, трагический. дорога к воле

Глава первая

Возвращение блудного бомбера

...Собственно, здесь на заграничных приключениях Котляревского можно смело поставить жирную точку – и перевернуть страницу.

От своих Спартак получил по морде только один раз. Причем, что характерно, еще там, в чопорном и насквозь джентльменском Лондоне. На территории же родимого Советского Союза его и пальцем не тронули – ни во время допросов, ни в «свободное», так сказать, время. Ни в московской энкавэдэшной тюрьме, ни до того – в двух-трех тесных, засранных промежуточных камерах на пути между границей и Москвой, где он периодически застревал в ожидании следующего поезда до столицы и где насовать по рылу транзитному арестанту было чуть ли не единственным развлечением провинциальных смершевцев... Впрочем, говорить «в ожидании поезда» именно «до столицы» не совсем правильно – поскольку Спартак в тот момент ни малейшего понятия не имел, куда его транспортируют... Короче, не били – и на том спасибо.

Еще там, в ставшем уже призрачным, как предутренний сон, городе Конан Дойля и Уэллса, Спартак подробно, обстоятельно и, главное, честно рассказал всю свою одиссею, начиная с неожиданного участия в бомбежке Берлина в сорок первом и заканчивая совсем недавней сценой пленения, рассказал почти все, лишь огибая острые углы и обходя стороной некоторые подробности, которые могли бы навредить Беате. И плешивый, обильно потеющий агентишка в штатском (имени которого Спартак, разумеется, не запомнил; да и наверняка имя было липовым – как и его звание: якобы в майорском чине он служит на благо Родине), так вот, агентишка этот уже лапки потирал в предвкушении новеньких погон – дескать, ни хрена себе, какой матерый шпион на крючок попался, врет и не краснеет! Берлин он, вишь ты, бомбил! Ракету из-под носа у фрицев уволок! И для острастки от души засадил Спартаку в ухо – дескать, это, товарищ шпион, только начало.

Но потом плешивый, оказавшийся парнем не только честолюбивым, но и осторожным, призадумался. А и в самом-то деле: при всей невероятности истории пленного вдруг да что-нибудь в ней окажется правдой? Например, в части личного знакомства с товарищем Берией... А это, братцы мои, уже не шутки. С этим пусть другие разбираются. И «майор», судя по всему, навел некоторые справки касательно подробностей биографии задержанного. И, судя по всему, результат его отнюдь не обрадовал. Видать, узнал, что Спартак Котляревский как минимум на самом деле в сорок первом сбрасывал бомбы на Берлин...

После чего за него, Спартака, взялись ребята посерьезнее. Они не били, не угрожали и не запугивали египетскими казнями. Они добросовестно и скрупулезно записывали, по многу раз переспрашивая, рассказ пленного во всех мельчайших подробностях, то и дело возвращаясь к уже до белизны обсосанным подробностям, убеждая вспомнить какие-нибудь детали умыкнутого ракетного двигателя и в своих вопросах подчас доходя до полного маразма: а кто стоял слева, а какого цвета был кузов грузовика и видны ли были в то время звезды на небе, эт сетера, эт сетера... И, главное дело, складывалось полное впечатление, будто следователей совершенно не интересуют вопиющие факты дезертирства Спартака, сотрудничество с Армией Крайовой и ни в одной букве не выдуманная работа на английскую разведку. Следователей более всего интересовал именно двигатель, и ничего кроме двигателя...

А потом Спартаку сделали укол, и очнулся он уже в самолете, бодро вспарывающем небо в неизвестном направлении, причем очнулся в больничной пижаме, на каталке, в окружении неулыбчивых, неразговорчивых и потрясающе некрасивых медсестер. Потом была пересадка на поезд, в отдельное, между прочим, купе, и долгий-долгий путь в столицу – с многочисленными, как уже указывалось, пересадками...

А в Главном управлении НКВД на Лубянской площади все началось по новой: беседы, протоколы, вопросы, ответы, уточнение подробностей, разрешение неясностей... Спартак очень быстро потерял счет времени, тем паче что в промежутках между допросами обитал он в одиночной камере, без прогулок, свиданий и всяких прочих контактов, кроме разговоров со следователями. Да и те, признаться, разговорами назвать было трудно. Он пытался выяснить судьбу Беаты – но в ответ получал новые вопросы: а сколько весил похищенный вами ракетный двигатель, а какого цвета было топливо? Он интересовался: дак что ж это за ракета такая, раз вокруг нее столько возни? А ему: почему бомбардировку Берлина вы проводили именно с этой высоты?.. Впрочем, допрос – он и есть допрос... Но ведь никаких эдаких методов извлечения информации, навроде иголок под ногти или электрических проводов к гениталиям, к нему не применяли! Не то что не били, даже наручники ни разу не надели! Курить давали, кормили более-менее сносно... И на том спасибо, конечно, но все же – странно это, согласитесь, товарищи...

Спартак впал в своего рода ступор, напрочь вывалился из реальности, как в ночную тьму из кабины подбитого истребителя, и наблюдал за происходящим словно откуда-то со стороны. Разное время суток слилось в сплошную серую пелену. Изо дня в день повторялось одно и то же: когда, кто, а что случилось там-то, а почему вы ответили так-то, а что вы подумали после того-то... И так без перерыва. Спартак в молчанку не играл, но отвечал тупо, механически, что-то подписывал, в ответ на вежливые просьбы рисовал по памяти треклятый двигатель сбоку, с торца, сверху и чуть ли не в разрезе. Двигатель, который он видел лишь мельком...

И вот, наконец, закономерный итог: скоротечный трибунал, сухой приговор, тупое ожидание в камере, черный «воронок», грязный вокзал.

Пятнадцать лет лагерей.

В мир реальный Спартак вернулся лишь перед самой посадкой в вагон, который...

Хотя нет, сначала о другом. Перед самым судом случилась одна встреча... о которой впоследствии он, впрочем, не мог бы с уверенностью сказать, что она ему не привиделась. Черт его знает, может, пичкали его какой-нибудь дрянью – из тех, что не только язык развязывает, но и затуманивает мозги.

В общем, после очередного допроса молчаливый конвой повел Спартака не обратно в камеру, а несколькими этажами выше – пустынными лестницами, переходами, коридорами, препоручил другому конвою, и этот другой конвой, ничуть не более болтливый, однако состоящий – ого! – из двух полковников НКВД, сопроводил арестанта в крошечный неприметный кабинетик в торце коридора. Обстановка спартанская (простите за каламбур), ничего лишнего: стол с зажженной лампой под зеленым абажуром, портрет Сталина над столом, фикус в кадке слева от стола, плотно занавешенное окно – справа, серый ящик несгораемого шкафа – в углу, за столом – человек в цивильном. Спартак перешагнул порог... и вдруг замер, совершенно машинально вытянувшись по стойке смирно. И даже не услышал, как за его спиной щелкнул дверной замок. Уж кого-кого, а этого человека, учитывая сегодняшнее его, Спартака, положение, он увидеть никак не ожидал.

– Здравия желаю, товарищ... гражданин... нарком, – тупо выдавил он.

Человек в серой полотняной паре с большими лацканами несколько мучительно долгих секунд смотрел на Котляревского поверх сцепленных в замок пальцев, потом опустил руки и устало вздохнул:

– Садись уж... товарищ-гражданин летчик, – и кивнул на табурет перед столом. – Летчик-налетчик...

Спартак, не чувствуя, как пишут в романах, под собой ног, сел. Табурет оказался привинченным к полу. Ощущение появилось, как у нашкодившего второклассника в кабинете директора.

Возникла пауза. Тишина в кабинете стояла такая, что он отчетливо слышал, как бодро тикают наручные часы на запястье наркома.

– А знаешь, Котляревский, – негромко сказал Берия, – на днях будет ровно три года и девять месяцев, как товарищ Сталин то и дело спрашивает меня с ехидцей: «Лаврентий, а как там поживает твой протеже с гордым революционным именем?» И что ты думаешь, я должен ему отвечать? «Извините, мол, товарищ Сталин, накладочка получилась, не оправдал, мол, товарищ Спартак возложенных на него надежд». Так, да?..

«Интересно, а почему его пенсне, как ни посмотришь, все время отсвечивает?..» – вяло подумал Спартак. И оттого, что глаз наркома видно не было, делалось малость жутковато.

– Ты можешь представить себе человека, Котляревский, который обещал что-то товарищу Сталину, а потом подвел его? – продолжал Берия и тут же предостерегающе поднял руку, как будто Спартак и в самом деле собрался погрузиться в раздумья над этим вопросом. – Нет-нет, не надо такого человека представлять. Такой человек перед тобой. Я обещал товарищу Сталину, что летчик Котляревский не подведет, что, несмотря на молодость и некоторую взбалмошность характера, проявит себя как советский человек... И что же летчик Котляревский?