Россия век XX-й. 1939-1964 - Вадим Кожинов

И Хрущев уверяет, что «тайный» куратор Берия осуществил Ленинградское дело, сам же он ни в коей мере не был к нему причастен. Ко времени суда над «ленинградцами» Хрущев уже около десяти месяцев был секретарем ЦК, но, если верить его воспоминаниям, он не только не участвовал в этом деле, но и почти ничего о нем не знал: «…обвинили „группу Кузнецова“ в Ленинграде, будто там проявили „русский национализм“ и противопоставили себя общесоюзному ЦК. Что-то в этом духе, точно не помню, а документов я не видел… Со мной о „ленинградском деле“ Сталин никогда не говорил» (с. 219, 225).

Итак, Сталин, призвав Хрущева в Москву для борьбы с «заговорами», или вдруг забыл об этом, или же отказался от своего намерения; правда, ни о каких иных сталинских поручениях себе как секретарю ЦК Хрущев не сообщает. Более того: он не называет и какого-либо другого секретаря ЦК, которому Сталин поручил тогда руководить расследованием «заговоров» (ведь Берия якобы занимался этим делом тайно от Сталина).

В своем тщательном анализе дела Абакумова, основанном на имеющихся документах, К. А. Столяров упоминает, что в декабре 1949 года Хрущев «возглавил кадровую работу в ЦК»294, – то есть стал исполнять те функции, которые исполняли в 1939-м – начале 1946 года Маленков, а в 1946-м – начале 1949-го А. А. Кузнецов. По-видимому, из-за отсутствия точных документальных сведений К. А. Столяров не конкретизирует эту «кадровую работу» Хрущева. Вместе с тем он упоминает, что в 1951 году Сталин «создал комиссию для проверки работы МГБ в следующем составе: Маленков, Берия, Шкирятов и Игнатьев» (там же, с. 63). Но в ком-либо из членов этой временной комиссии едва ли уместно видеть постоянного куратора МГБ; естественно как раз полагать, что комиссия так или иначе «проверяла» и «работу» куратора (то есть Хрущева).

И в высшей степени многозначительно то место книги К. А. Столярова, в котором речь идет о суде над Абакумовым295 в декабре 1954 года, когда Хрущеву фактически уже принадлежала вся власть в стране. Абакумов, констатирует К. А. Столяров, «был одним из немногих, кто знал обо всех злодеяниях власть имущих, в том числе и Хрущева… я основываюсь на том, что торопил следствие и пытался форсировать события генерал-полковник Серов, человек Хрущева… Хрущев стремился как можно быстрее разделаться с Абакумовым – его расстреляли через час с четвертью после оглашения приговора… Сразу же по окончании процесса над Абакумовым генеральный прокурор СССР Руденко позвонил из Ленинграда в Москву, рубленой фразой доложил Хрущеву о выполнении задания и спросил, можно ли закругляться… Во время этого телефонного разговора рядом с Руденко стоял Н. М. Поляков, тогда секретарь Военной коллегии Верховного суда СССР, у которого я и узнал подробности… Почему Хрущев так энергично спровадил Абакумова на тот свет? Чего он опасался? Определенно ответить на эти вопросы крайне сложно, – находясь у власти, Хрущев позаботился о том, чтобы изобличавшие его документы были уничтожены… Противозаконные действия Хрущева – тропа не торная, она ждет своего исследования» (там же, с. 120, 121, 122. – Выделено мною. – В.К.).

Выше приводились хрущевские уверения, согласно которым он не имел ровно никакого отношения к Ленинградскому делу, даже и «документов не видел». Но на всякий случай Никита Сергеевич все же сделал следующую оговорку: «Не зная подробностей этого дела, допускаю, что в следственных материалах по нему может иметься среди других и моя подпись»296.

Как же так? «Документов не видел», а подпись под ними, «допускаю», поставил?! Или другое противоречие: Сталин переводит Хрущева (по его же признанию) в Москву секретарем ЦК из-за Ленинградского дела, но затем-де не говорит ему об этом деле ни словечка!

Сию нескладицу можно объяснить тем, что Никита Сергеевич диктовал цитируемые фразы в возрасте около (или даже более) 75 лет, уже затрудняясь свести концы с концами, и невольно кое в чем «проговорился» об истинном положении вещей. Вот еще один вероятный «проговор» в хрущевских воспоминаниях, касающийся известного «дела врачей»: "Начались допросы «виновных», – поведал Хрущев. – Я лично слышал, как Сталин не раз (выделено мною. – В.К.) звонил Игнатьеву. Тогда министром госбезопасности был Игнатьев. Я знал его… Я к нему относился очень хорошо297… Сталин звонит ему… выходит из себя, орет, угрожает" и т. п. («Вопросы истории», 1991, № 12, с. 72). Естественно встает вопрос, почему Сталин многократно звонил министру ГБ именно в присутствии Хрущева? Не мог выбрать другое время или же специально вел эти разговоры с Игнатьевым при участии куратора МГБ?

Еще раз повторю, что документы, которые дали бы возможность бесспорно показать «кураторство» Хрущева над МГБ в последние годы жизни Сталина, либо были уничтожены, либо вообще не существовали: сам Хрущев свидетельствовал о стремлении Сталина ограничиваться устными директивами членам Политбюро (Президиума) ЦК, и поручение Хрущеву шефствовать над ГБ, вполне возможно, никак не фиксировалось.

Выше цитировалось утверждение, согласно которому Хрущев официально ведал «кадровой работой», – как Маленков и, затем, Кузнецов. Но историк Ю. Н. Жуков уверяет, что еще 10 июля 1948 года Политбюро приняло решение о реорганизации ЦК, в результате чего, в частности, «Управление кадров раздробили на семь самостоятельных производственно-отраслевых отделов» (см. кн.: Н. С. Хрущев (1894-1971). – М., 1994, с. 149). Не исключено, что дело обстояло именно так, и Хрущев в конце 1949-го – начале 1953 года курировал ГБ не по «должности», а по личному указанию Сталина; впрочем, Никита Сергеевич мог ведать тем из семи отделов, которому была поручена «отрасль» Госбезопасности…

На известном Пленуме ЦК в июне 1957 года, «разоблачавшем» Молотова, Маленкова и Кагановича, генеральный прокурор Р. А. Руденко утверждал, что Абакумов организовывал Ленинградское дело «с ведома» Маленкова, но тот резонно возразил: «Почему с моего ведома, когда Абакумов не был мне подчинен»298. На том же Пленуме Маленкова обвинили в том, что он однажды в «особой тюрьме» допрашивал арестованных по Ленинградскому делу людей. Маленков признал, что «выезжал в тюрьму по поручению тов. Сталина в присутствии товарищей, которые сидят здесь» (то есть других членов Политбюро 1949 года). На что последовала реплика:

" Хрущев: Я тоже здесь сижу, но я не выезжал и не знаю, кто туда выезжал299.

Маленков: Ты у нас чист совершенно, тов. Хрущев" (там же, с. 48).

Маленков на этом пленуме явно опасался окончательно разгневать Хрущева300, но все же, кажется, не удержался и, как можно предположить, намекнул, что не ему, а именно Хрущеву был с декабря 1949 года «подчинен» Абакумов; при этом фраза: «Ты у нас чист совершенно, тов. Хрущев», – явно имела противоположный смысл. Впоследствии за Маленкова (конечно, с его слов) договорил его сын Андрей Георгиевич, который писал:

"В конце сороковых годов… Хрущев занимал пост секретаря ЦК по кадрам301 и, по долгу службы контролируя деятельность репрессивных органов, нес личную вину за гибель А. Кузнецова и других ленинградских руководителей. Боясь, как бы на готовящемся судилище (в 1957 году. – В.К.) над Маленковым не всплыла его собственная неприглядная роль в «ленинградском деле», Хрущев должен был… всю вину свалить на Маленкова"302.

Определенным подтверждением хрущевского кураторства над МГБ является рассказ очевидца, П. Дерябина, о том, как после ареста Абакумова именно Хрущев объяснял, почему это произошло, сотрудникам министерства и назвал одной из основных причин «запоздалое обнаружение ленинградского заговора» (Абакумовым)303. При этом важно отметить, что Дерябин в своем рассказе преследовал цель не «обличать» Хрущева, а только сообщить его версию краха Абакумова.

В высшей степени показателен и тот факт, что после ареста Абакумова и многих его сослуживцев «освободившиеся» руководящие посты в МГБ занял, как установил первоклассный историк Г. В. Костырченко, целый ряд «людей Хрущева», переведенных в Москву с Украины (где он, как мы помним, был 1-м секретарем ЦК с января 1938 года до декабря 1949-го) – секретарь Винницкого обкома партии В. А. Голик, Херсонского – В. И. Алидин, Кировоградского – Н. Р. Миронов, Ворошиловградского – Н. Г. Ермолов, Одесского – А. А. Епишев304. Особенно многозначительна в этом отношении фигура Епишева, который с 1940 года был 1-м секретарем Харьковского обкома, а с 1943-го – членом Военного совета 40-й армии, входившей в 1-й Украинский фронт, членом Военного совета коего являлся Хрущев; после войны Епишев стал секретарем ЦК Украины по кадрам, а после перевода Хрущева в Москву, побыв краткое время 1-м секретарем Одесского обкома, отправился в столицу, – то есть двигался за Хрущевым как нитка за иголкой. И в сентябре 1951-го Епишев занял один из важнейших постов в МГБ – заместителя министра по кадрам. Не менее характерно, что в 1953-м, после того, как главой МВД стал Берия, Епишев возвратился на пост 1-го секретаря Одесского обкома (позднее Хрущев назначит его начальником Главного политического управления армии и флота). Едва ли Хрущев смог бы внедрить в 1951 году на высокие посты в МГБ такое количество «своих людей», если бы он не курировал это министерство.